Страница 14 из 84
— Ну вот паренек себя и показал, — вздохнул Дуган. — Я так и знал, что рано или поздно… На этих желторотых нельзя положиться в трудную минуту — в Мировой серии от них толку мало. Вот ваш Конли и…
— Да заткнись ты! — рявкнул Пайн. — Да, мы продули из-за того, что он перебросил мяч, но кто виноват, что до этого вообще дошло? Кто чуть не вышиб мне мозги, когда я уже готов был поймать мяч Диллона? Ты-то уж помолчал бы…
— И все равно Конли не должен был перебрасывать тот мяч! — вмешался Солли, — Если б он не потерял голову, то вполне мог бы остановить Брэднера, времени бы хватило. Этот его дурацкий бросок может стоить нам всей серии: теперь-то уж «Гризли» будут стоять насмерть! Ах, черт! Продуть такую игру!
И мы заочно изругали Конли на чем свет стоит, хотя, впрочем, Дугану Эдди Пайн не дал больше и рта открыть. Мы понимали, что это не подарок — снова встречаться с клубом, который два раза подряд вздул нас с таким треском. Нам нужен был козел отпущения, и мы, конечно, выбрали Конли. И вся его хорошая игра была как бы не в счет. Когда по твоей вине проигран матч, то обо всем прочем забывают. Пусть ты девять раз спасал команду, показывал чудеса, но если ты совершил роковую ошибку — все, ты уже сукин сын, и только.
В отеле мы переоделись и собрались в холле. Конли с нами не было, не было и Хаски Мэтьюза, что жил с ним в одном номере. Мы уселись кружком и, надвинув шляпы на лоб, цедили сквозь зубы всякое насчет этого паршивца Конли. Открылся лифт, и оттуда вышел Хаски Мэтьюз. Несколько минут он слушал наш негодующий хор, и на лице у него было странное выражение. Джо Дуган высказывался особенно откровенно, и Мэтьюз вдруг оборвал его резко и зло:
— Говоришь, Конли сдрейфил? Вы-то все, конечно, ребята боевые, вы ни разу не ударили в грязь лицом!.. Не поленитесь, зайдите в наш номер — взгляните, что у этого парня с ногой. А ведь он играл целый день! Сдрейфил!.. Он, конечно, малость упрям, это верно, но я мозги вышибу всякому, кто скажет, что Конли сдрейфил!
Все замолкли: вид у Хаски и впрямь был воинственный.
— Что, его сильно поранили? — спросил Солли Джонс.
— Идите посмотрите, умники! — бросил нам Мэтьюз и направился в бар.
Человек шесть, я в том числе, поднялись наверх. В четыреста двадцать втором, у открытого окна, Эбселом хлопотал над ногой Конли. Старик негр едва не плакал.
— Ну что ж ты молчал?! — причитал Эбселом, — Твоей ногой сразу надо было заняться! Хочешь навсегда остаться калекой? Что скажет мистер Пэттен, когда увидит? Ну почему ты молчал?..
— Почему молчал? — звонким голосом переспросил Конли. — А кого поставить на мое место? Ведь никто бы не смог меня заменить! А если б я показал ногу Пэттену, он бы велел мне уйти с поля, ты же его знаешь! А я не мог уйти! Нужно было терпеть и выложиться до конца. Когда я прыгнул за тем мячом, боль стала адской и все словно кругом пошло. А уж бросать пришлось не глядя я же просто ослеп от боли!
— Ничего, паренек, ничего, — сказал Эбселом — Я бы на твоем месте не переживал. Все перебрасывают мяч, даже с лучшими игроками это случается. Но не у всех бывает такая причина, да у многих и пороху не хватило бы играть семь иннингов с такой раной на ноге. Уж это я вам точно говорю!
— Но ведь я виноват, что мы проиграли! Я! А каково теперь ребятам! Пусть у меня с ними не все ладно, но мне легче дать отрезать эту самую ногу, чем услышать, как они скажут, что из-за меня… И ведь завтра я не смогу играть и…
Затем донеслись звуки, которые заставили меня отойти прочь от этой двери. Мы вернулись к лифту, и Солли Джонс взял командование на себя.
— Хайнс, — сказал Солли, — дуй вниз и приведи сюда всю команду — всех до одного. Можешь рассказать им, что мы слышали. Со всем этим надо разобраться сию же минуту.
Может, Конли и не захотел бы нас пустить. Но мы, не спросившись, открыли дверь и вошли. Конли сидел на кровати, опустив ногу в таз с теплой водой, а Эбселом, стоя на коленях, обрабатывал самую страшную рану от шипов, какую я только видел. И не хотелось бы мне еще раз увидеть такую рану. Она была рваная, дюймов пять длиной и глубокая — до кости. Я-то знаю, что такое шипы, и от этого зрелища меня передернуло.
Когда мы вошли, Конли сразу посуровел, но на щеках у него были заметны следы слез. Несколько секунд все молчали, тяжело дыша: ребята, наверно, не ждали увидеть такое. Солли присел, внимательно разглядел рану и слегка присвистнул.
— И вот с этим ты играл целый день? — спросил он.
Конли кивнул. Едва ли он смог бы вымолвить хоть слово, если б и захотел. Солли взглянул на нас, потом снова обернулся к Конли.
— Знаешь — сказал ему Солли, — мне хочется пожать тебе руку. Я повидал немало бейсболистов, но все хотел встретить вот такого парня! Победа, поражение, ничья — все равно, Конли, ты можешь на меня рассчитывать. Дай руку, приятель!
Конли с минуту глядел на него, а потом протянул руку.
— Ладно, Солли, — сказал он. — Подавал ты просто здорово, а я все погубил. Прости…
И он умолк — его душили слезы. И не его одного. Мы заревели бы, как телята, если б не Солли Джонс.
— Джентльмены и хулиганы! — воскликнул он — Перед вами Конли Шип! Прошу любить и жаловать!
Теперь у нас есть Конли Шип, а вся эта история с «мистером» стала поводом для шуток. Любой из нас скажет, что Конли — лучший в мире игрок с третьей базы. Может, тут мы и преувеличиваем, но парень он отличный, другого такого нет — за это я ручаюсь!
Вас интересует седьмой матч? Не беспокойтесь, мы шутя вздули «Гризли». Шип, забинтованный, сидел на скамейке. А когда игра кончилась, Джо Дуган отыскал Майка Маллани и… даже неохота рассказывать.
Джордж Гаррет
Прыжок
Почти месяц стояла она в своем плотно облегающем купальном костюме из блесток на самом верху шаткой деревянной вышки, уходящей в небо, как лестница, что приснилась когда-то Иакову, стояла над облаками, в росчерках мечущихся птиц, а где-то внизу, на земле, так далеко, что при одном взгляде туда кружилась голова, полыхало в огромном чане пламя, в которое она готовилась прыгнуть. Под чаном пляшущими огненными буквами было написано:
ОДНО ИЗ ЧУДЕС ДВАДЦАТОГО ВЕКА!
АКРОБАТКА СТЕЛЛА!
ПРЫЖОК С ТРИДЦАТИМЕТРОВОЙ ВЫСОТЫ
В КИПЯЩИЙ КОТЕЛ СМЕРТИ!
Афиши эти таинственным образом наводнили город; однажды в понедельник они появились в витринах магазинов, на стенах домов, на телеграфных столбах, на стволах деревьев и, естественно, произвели на всех сильное впечатление. Первыми их увидели идущие в школу дети — учебный год только начался. Они сгрудились у афиш, с восторгом и ужасом разглядывая эту смелую, как из сказки, маленькую женщину с могучей фигурой, и потом целый день волновались и шумели, словно потревоженный улей. Вслед за детьми на улицу вышли взрослые и принялись сердито сдирать афиши со своих домов, а двое полицейских до самого вечера трудились в центре города над телеграфными столбами и фонарями.
Как же их было много! И как загадочно они появились! Тревожные и будоражащие, словно крик трубы в тишине, они неслышно упали ночью на город, как падает осенью первый снег. Только потом, долгое время спустя, когда все уже совершилось, официант из закусочной «Парадиз», что стоит на самой окраине за последней городской бензоколонкой и последним мотелем, посылающим в темноту мигающий призыв, за стоянкой машин, которые даже при самом ярком свете дня, среди суеты бьющихся на ветру разноцветных флажков и вертушек, похожи на выпущенных в поле печальных балаганных лошадей, — этот официант, работавший тогда в ночную смену, вспомнил, что перед рассветом того дня, как в городе появиться афишам, к ним в закусочную заходил хромой и пил у них кофе.