Страница 95 из 113
- Я нарисую защиту. Хорошо? – Мужчина не обращает на меня внимание. Я опускаю руки и
киваю. Наверняка, он согласен со мной. Ему больно, он потерян. Но он согласен.
Сначала иду к главной двери, рисую символы, которые указаны в книге Эбигейл. Не знаю,
нормально ли у меня выходит: узоры получаются кривыми и неуклюжими, но никто не сделает
лучше, по крайней мере, сейчас. Придется довольствоваться тем, что имеем.
Поднимаюсь на второй этаж, захожу в спальню Ариадны и вывожу на паркете круг, который
не только защитит девушку от злых сил, но и не позволит ей покинуть границы.
Когда я заканчиваю, руки у меня дрожат от напряжения. Все это кажется чужим, мне до сих
пор трудно принять, во что превратилась моя жизнь, какую роль в ней играю я. Как можно
смириться с тем, что Норин Монфор умерла? Как можно смириться с тем, что мы с Джейсоном
не смогли ее спасти? Мы говорим себе, что справимся, мы обещаем всем, что справимся. А
потом мы терпим поражение. Я прикрываю ладонями лицо и зажмуриваюсь.
Как бы мы ни старались, как бы ни были уверены в себе, мы постоянно сталкиваемся с
испытаниями, которые ломают нас. Не знаю, помогут ли эти символы, не знаю, есть ли в них
хотя бы какой-то толк. Но я продолжаю верить и делать, потому что я уверен, что как только я
остановлюсь, будет очень больно. Я не должен останавливаться. Ни на секунду.
Я запираю все окна и проверяю, закрыты ли двери. Прихожу во вторую гостиную и в
растерянности замираю, увидев на бархатной кушетке тело, накрытое белой простыней.
Я порывисто отворачиваюсь, стиснув зубы, и сдавливаю пальцами глаза. Что же... ну почему
так жжет? На выдохе опускаю руки и обессилено горблюсь.
Норин Монфор спасла Ариадну, умерла именно так, как хотела: отдала за нее жизнь. В этом
поступке я вижу не только благородство, но смелость, отчаяние. Любовь. Норин не проявляла
свои чувства. Я редко видел ее улыбающейся, в отличие от Мэри-Линетт. Редко видел ее
увлеченной, в отличие от Джейсона. Но я видел ее сильной, упрямой.
Она думала, что ничего не знает о любви. А в итоге любила Ари больше всех.
Я медленно схожу с места, шаркая ногами; протираю лицо и замечаю на столе миску с
отваром, которым Норин лечила мои раны. Неуверенно забираю его и покидаю комнату.
Ладони болят от ожогов. Когда в церкви я сжимал руки Ариадны, я сжимал огонь. Я не
обратил тогда на это внимание, а теперь не могу спокойно вытянуть пальцы.
Я прохожу в ванную комнату, включаю свет и замираю. Смотрю на свое отражение, но не
вижу себя. Вижу покрытое густой кровью лицо незнакомца. Вижу уродливые раны, что тянутся
вдоль щеки и подбородка и скатываются по шее, будто следы от когтей. Так и есть. Прежде чем
Джейсон пришел в себя, он размахнулся и поцарапал мне лицо. Я забыл. В конце концов, надо
мной нависли проблемы куда серьезней. Однако сейчас я теряюсь. Я не узнаю себя. Этот
человек в зеркале - я не знаю его. Вижу, как на лице незнакомца вдруг выделяются желваки, и
неуклюже облокачиваюсь руками о край мойки. Черт возьми. Мне становится страшно. Страшно
от того, что теперь каждый день я буду видеть эти шрамы и вспоминать о том, от чего хотел бы
убежать.
Собравшись с мыслями, я обрабатываю ладони и лицо лечебной смесью Норин.
Руки восстанавливаются почти сразу же. Боль исчезает, да и ссадин не остается. Но в
отражение ничего не меняется. Я умываюсь, сдираю прилипшую к коже кровь и грязь, но, когда
я выпрямляюсь, я встречаюсь взглядом с незнакомцем, на лице у которого пылают и горят
толстые, уродливые шрамы. Очередное напоминание о том, кто я есть.
Неожиданно я слышу, как хлопает входная дверь. Символы я нарисовал. Раз кому-то удалось
пройти, значит, опасности он не представляет. Неужели Хэйдан вернулся? Черт, я рад увидеть
брата. Рад, что он в порядке. Но Мэри-Линетт...
Встряхиваю головой и вытираю мокрое лицо полотенцем. Я должен выйти. Должен.
Но я не хочу. Вновь зажмуриваюсь и представляю испуганный взгляд Мэри. Сложно так
просто переступить через порог и столкнуться с последствиями. Куда проще закрыть в ванной
комнате засовы, выключить свет и представить, что все это ночной кошмар.
Я стремительно выпрямляюсь. Люди с трудом находили со мной общий язык, ведь я говорил
то, что думаю, никогда не поддавался эмоциям.
Хотя бы это должно остаться неизменным.
Выхожу из ванной комнаты и поднимаюсь на второй этаж. Я бреду вдоль коридора и смотрю
на серое небо, что мелькает в окнах. Я навсегда запомню эту зиму. Отталкиваю от себя дверь в
спальню Ариадны, вижу брата, но не останавливаюсь.
Мне вдруг кажется, что, если я пронесусь достаточно быстро, он не заметит шрамов.
- Мэтт? – Протягивает Хэйдан. – Черт возьми, что с тобой? – Все-таки заметил. – Я с тобой
разговариваю, Мэтт, что случилось? У тебя на лице...
- Я видел. – Бросаю я ледяным голосом. Искоса гляжу на брата, потом на гостью. На ее лице
плавает искреннее недоумение, а еще страх. Девушка низкого роста, у нее круглое лицо, покатые
плечи. Она не выглядит так, будто может нам помочь. – Это ее мы искали?
Сажусь рядом с Ари и ласковым движением накрываю спавшее одеяло, потом нежно
поглаживаю волосы. Когда я ее касаюсь, я вспоминаю о том, что она реальна.
- Это Дельфия, – не своим голосом шепчет Хэйдан.
- Кое-что случилось. – Минуту погодя, отрезаю я и сглатываю. « Кое-что». Отличное
определение катастрофы, трагедии. Абстрактное понятие, но уверен, Хэрри уловил смысл.
- Что именно?
Трепетно прохожусь пальцами по щеке Ариадны и убираю рыжий локон волос ей за спину, а
потом вспоминаю о теле Норин, накрытом белой простыней.
- Мэтт, что произошло? – Повторяет Хэйдан твердым голосом. – Почему Ари здесь? Что с
ней? Она без сознания?
- Она спит, – шепчу я, а затем по дому проносится такой невообразимый вопль, что у меня
воспламеняются органы. Я знаю, в чем дело. Знаю. И я резко поднимаюсь. Вижу, как Дельфия
отшатывается назад, порывисто сжав ладонями уши, и морщусь. Что с ней?
- Что у вас тут творится? – Взволнованно восклицает Хэйдан.
Я не отвечаю. Быстрым шагом покидаю комнату и спускаюсь на первый этаж. Я иду,
продумывая в голове фразы, прокручивая различные варианты, которые могли бы помочь, успокоить, привести в чувство. Я вспоминаю, что мне сказал отец, когда умерла мама.
«Теперь ей не больно».
Возможно, в этом есть какой-то смысл. Но, дело в том, что крышу сносит не столько из-за
смерти близкого человека, сколько от осознания того, что ты остался один. Что он не поговорит
с тобой, не обнимет, не сядет рядом, не помашет из окна рукой. Он умер. И ему не больно. Это
успокаивает. Но не отнимает собственную боль.
Я переступаю порог гостиной в тот момент, когда Монфор разъяренно опрокидывает
маленький столик, на котором несколько минут стоял отвар Норин, и хватается ладонями за
лицо. Она мотыляет головой и шепчет:
- Нет, нет.
Джейсон стоит рядом с телом Норин. Впервые я замечаю в его карих глазах пелену, которую
он смахивает неуклюжим движением руки, абсолютно ему несвойственным.
- Мэри, – тихо отрезает он, смотря в пол, – прости.
- Прости? Ты просишь у меня прощения?
- Все произошло так быстро, – решаю вмешаться я.
- Замолчи!
- Вам больно.
- Нет, – Мэри-Линетт передергивает плечами и морщится, отступая назад. – Хватит!
- Мэтт, что за... – Хэйдан спотыкается, опирается о мое плечо и замирает. – О Боже.
- Она поступила так, потому что не могла иначе! – Горячо отрезаю я, ступив вперед, и
поджимаю губы. Внутри все дрожит. Но я должен быть сильным, должен ей сказать всю правду,
чтобы она знала, чтобы она понимала. – Мэри, у Норин не было выбора.