Страница 3 из 54
– Хм… понятно. А как вы полагаете, для чего у них этот бак? Не для купаний, случайно?
Следователь указал на прямоугольный пластмассовый бак, который лежал на боку среди разбитых и раздавленных его падением колб; с прозрачных стенок свисали потеки и сосули серо-желтого вещества. Рядом с баком валялись осколки большого зеркала.
– Для купания?! – Академика начали злить эти вопросы. – Боюсь, что у вас весьма своеобразные представления о назначении научной лаборатории, товарищ… э-э… следователь!
– И зеркало рядом стояло – хорошее, в полный рост, – вел свое Онисимов. – Для чего бы оно?
– Не знаю! Я не могу вникать в технические детали всех ста шестидесяти работ, которые ведутся в моем институте!
– Видите ли, Аполлон Матве… то есть Матвей Аполлонович, прошу прощения, – заторопился на выручку доцент Хилобок, – Аркадий Аркадьевич руководит всем институтом в целом, состоит в пяти межведомственных комиссиях, редактирует научный журнал и, понятно, не может вдаваться в детали каждой работы в отдельности, на то есть исполнители. К тому же покойный – увы, это так, к сожалению! – покойный Валентин Васильевич Кривошеин был чересчур самостоятельного характера человек, не любил ни с кем советоваться, посвящать в свои замыслы, в результаты. Да и техникой безопасности он, надо прямо сказать, манкировал, к сожалению, довольно часто… конечно, я понимаю, «де мортуис аут бене, аут нихиль», как говорится, то есть о мертвых либо хорошее, либо ничего, понимаете? – но что было, то было. Помните, Аркадий Аркадьевич, как в позапрошлом году зимой, он тогда еще у нашего бывшего Иванова работал, в январе… нет, в феврале… или все-таки, кажется, в январе?.. а может быть, даже и в декабре еще – помните, он тогда залил водой нижние этажи, нанес ущерб, сорвал работы?
– Ох и гнида же вы, Хилобок! – раздался вдруг голос с носилок.
Лаборант-студент, цепляясь за края, пытался подняться.
– Ох и… Напрасно мы вас тогда не тронули!
Все повернулись к нему. У Азарова озноб прошел по коже: до того неотличимо голос студента был похож на голос Кривошеина – та же хрипотца, так же неряшливо выговариваемые окончания слов… Лаборант обессиленно упал, голова свесилась на пол. Санитары удовлетворенно вытирали пот: ожил, родимый! Женщина-врач скомандовала им, они подняли носилки, понесли к выходу. Академик всмотрелся в парня. И снова сердце у него сбилось с ритма: лаборант – непонятно с первого взгляда чем именно – походил на Кривошеина; даже не на живого, а на тот труп под клеенкой.
– Вот-вот, и практиканта успел восстановить, – с необыкновенной кротостью покивал Хилобок.
– А что это он вас так… аттестовал? – повернулся к нему Онисимов. – У вас с ним был конфликт?
– Ни боже мой! – Доцент искренне пожал плечами. – Я и разговаривал с ним только раз, когда оформлял его на практику в лабораторию Кривошеина по личной просьбе Валентина Васильевича, поскольку этот…
– …Кравец Виктор Витальевич, – справился по записям Онисимов.
– Вот именно… приходится родственником Кривошеину. Студент он, из Харьковского университета, нам их зимой пятнадцать человек на годичную практику прислали. А лаборантом его Кривошеин оформил по-родственному – как не порадеть, все мы люди, все мы человеки…
– Будет вам, Гарри Харитонович! – оборвал его академик.
– Понятно, – кивнул Онисимов. – Скажите, а кроме Кравца, у потерпевшего близкие были?
– Как вам сказать, Матвей Аполлонович? – проникновенно вздохнул Хилобок. – Официально – так нет, а неофициально… ходила тут к нему одна женщина, не знаю, невеста она ему или так; Коломиец Елена Ивановна, она в конструкторском бюро по соседству работает, симпатичная такая…
– Понятно. Вы, я вижу, в курсе, – усмехнулся Онисимов, направляясь к двери. Через минуту он вернулся с фотоаппаратом, направил в угол зрачок фотоэкспонометра. – Лабораторию на время проведения дознания я вынужден опечатать. Труп будет доставлен в судебно-медицинскую экспертизу на предмет вскрытия. Товарищам по организации похорон надлежит обратиться туда. – Следователь направился в угол, взялся за клеенку, которая прикрывала труп Кривошеина. – Попрошу вас отойти от окна, светлее будет. Собственно, я вас больше не задерживаю, товарищи, извините за беспокойст…
Вдруг он осекся, рывком поднял клеенку: под ней на коричневом линолеуме лежал скелет! Вокруг растекалась желтая лужа, сохраняя расплывчатые окарикатуренные очертания человеческого тела.
– Ох! – Хилобок всплеснул руками, отступил за порог.
Аркадий Аркадьевич почувствовал, что у него ослабели ноги, взялся за стену.
Следователь неторопливыми машинальными движениями складывал клеенку и завороженно смотрел на скелет, издевательски ухмылявшийся тридцатидвухзубым оскалом. С черепа бесшумно упала в лужу прядь темно-рыжих волос.
– Понятно… – пробормотал в растерянности Онисимов. Потом повернулся к Азарову, неодобрительно поглядел в широко раскрытые глаза за прямоугольными очками. – Дела тут у вас, товарищ директор…
Глава вторая
– Что вы можете сказать в свое оправдание?
– Ну, видите ли…
– Достаточно. Расстрелять. Следующий!
Собственно, следователю Онисимову пока еще ничего не было понятно; просто сохранилась у него от лучших времен такая речевая привычка – он от нее старался избавиться, но безуспешно. Более того, Матвей Аполлонович был озадачен и крайне обеспокоен подобным поворотом дела. За полчаса до звонка из Института системологии судебно-медицинский эксперт Зубато, дежуривший с ним в эту ночь, выехал на дорожное происшествие за город. Онисимов отправился в институт один. И вот пожалуйста: на месте неостывшего трупа лежал в той же позе скелет! Такого в криминалистической практике еще не случалось. Никто не поверит, что труп сам превратился в скелет, – на смех поднимут! И «скорая помощь» уехала – хоть бы они подтвердили. И сфотографировать труп не успел…
Словом, случившееся представлялось Онисимову цепью серьезных следственных упущений. Поэтому он, не покидая территории института, запасся письменными показаниями техника Прахова и академика Азарова.
Техник-электрик Прахов Георгий Данилович, двадцати лет, русский, холостой, военнообязанный, беспартийный, показал:
«…Когда я вошел в лабораторию, верхний свет горел, нарушена была только силовая сеть. В помещении стоял такой запах, что меня чуть не вырвало, – как в больнице. Первое, что я заметил: голый человек лежит в опрокинутом баке, голова и руки свесились, на голове металлическое устройство. Из бака что-то вытекает, похоже, будто густая сукровица. Второй – студент, новенький, я его наглядно знаю – лежит рядом, лицом вверх, руки раскинул. Я бросился к тому, который в баке, вытащил. Он был еще теплый и весь скользкий, не ухватиться. Потормошил – вроде неживой. В лицо я его узнал – Валентин Васильевич Кривошеин, часто его встречал в институте, здоровались. Студент дышал, но в сознание не возвращался. Поскольку ночью на территории никого, кроме внешней охраны, нет, вызвал по телефону лаборатории „скорую помощь“ и милицию. А короткое замыкание получилось в силовом кабеле, что идет к лабораторному электрощиту понизу вдоль стены в алюминиевой трубе. Бак разбил бутыль – видимо, с кислотой, – она в этом месте все проела и закоротила, как проводник второго рода».
О том, что он вышел к месту аварии спустя час после сигнала автомата, Жора благоразумно умолчал.
Директор института Азаров Аркадий Аркадьевич, доктор физико-математических наук и действительный член Академии наук, пятидесяти восьми лет, русский, женатый, невоеннообязанный, член КПСС, подтвердил, что он «опознал в предъявленном ему на месте происшествия следователем Онисимовым М. А. трупе черты лица исполняющего обязанности заведующего лабораторией новых систем Валентина Васильевича Кривошеина» и, помимо того, со свойственной академику научной объективностью отметил, что его «поразила невероятная изможденность покойного, именно невероятная, несоответствующая его обычному облику…».