Страница 2 из 8
– Смотрите, какой мне доченька телефон подарила. Он и фотографирует, и видео снимает. Жаль, сама она не смогла приехать, далеко лететь, да и ребятишек не на кого оставить.
– С тобой все ясно, у тебя радость – телефон, а юбиляру-то что дочь подарила? – спросил кто-то из родни.
– А юбиляру она прислала очень качественное и очень теплое нижнее белье.
– Вот это правильно, зачем мужику телефон, теплые штаны поважнее, – под общий смех заключил родственник.
Маруся не стала уточнять, что дочь прислала только деньги, а подарок, в свете последних событий, она купила сама.
– А мы с нашим сыночком Костей подарили ему ноутбук, – продолжала Маруся. – Это сейчас очень современно.
– И что мне делать с этим ноутбуком, ума не приложу, – ухмыльнулся Сидоров. – Разве что гвозди им забивать.
– Папа, ты мне еще спасибо скажешь, – сказал Костя. – Особенно когда к Интернету подключим.
– А еще на днях юбиляр меня удивил, – объявила Маруся. – Сколько лет с ним живу, а не знала, что он художник.
– Да какой там художник, – махнул рукой Сидоров.
– Не понял, – оживился племянник Витя. – У меня конкурент появился?
У племянника среди родни прижилось прозвище Витя-Богема. Когда-то после школы он закончил художественное училище, хорошо рисовал, писал картины, даже выставлялся на выставках и зарабатывал неплохо, но потом наступили другие времена, и теперь Витька, которому уже за сорок, торговал обувью на рынке. Ему-то Маруся и хотела показать в первую очередь свой портрет.
– На, посмотри, какая я тут симпатишная, – протянула она племяннику телефон.
Витя-Богема иронично вгляделся в экран, уже подыскивая слова для подковырки на потеху застолья.
– Опоньки! – Он удивленно вскинул брови. – Это кто тебя так?
– Я ж говорю, муж родной, юбиляр.
– Не могу понять технику исполнения, – сказал Витька озадаченно. – Дядя Толя, ты что, рисовать умеешь?
– Наливать я умею, – ответил весело Сидоров с бутылкой в руке. – Мужики, у кого рука не устала, давай наливай и женщин рядом не забывай.
– На чем это сделано… ну, этот портрет? – Витька внимательно вглядывался в фотографию.
– На снегу, – сказала Маруся.
– По малой нужде сходил, вот тебе и портрет, – пошутил кто-то. Конец фразы утонул в безудержном смехе.
– Дак так оно и есть! – крикнула отчаянно Маруся.
Тут уже все гости едва не лежали от хохота.
– Дай посмотреть! Дай! Дай! – потянулись руки к телефону.
Весь вечер Витя-Богема сидел сам не свой. Он и так по натуре смурной – творческая личность, ничего не поделаешь, а тут совсем расклеился: в танцах-плясках не участвовал, разговоры за столом не поддерживал, думал какую-то свою думу. А водку он уже давно не пил – в свое время выпил свою дозу сверх всякой нормы и пришлось кодироваться. Когда курили на кухне, он вдруг обратился к Сидорову с просьбой:
– Дядь Толя, нарисуй меня, пожалуйста, как ты тетю Марусю нарисовал. Очень мне понравилось. А я тебе денег заплачу. Нет, я серьезно.
– Сколько заплатишь? – сопел пьяненький Сидоров, затягиваясь сигаретой.
– Тысячи рублей не жалко! Ты же сейчас пока без работы? Тысяча рублей разве не пригодится?
– Папа, мой шеф тоже бы заплатил, – встрял в разговор сын Сидорова Костя. Он работал водителем у бизнесмена, ездил на большом черном джипе, и Сидоров им гордился. – Шеф у меня любит всякие приколы. Вчера говорит, мол, буду, Костик, разводиться с женой, так ты найди мне женщину, но чтобы она роста была небольшого, мне, говорит, чтоб было по пояс, нет, даже чуть пониже. И чтобы у нее голова квадратная была, я, говорит, когда буду пить пиво, буду кружку ей на голову ставить, а она бы мне в это время… того… делала бы… – Костя не стал договаривать. Хотя и изрядно поддатый, отца постеснялся.
– Дядя Толя, нарисуй, – не отставал племянник.
– Витька, вот ты, вроде, умный, а предлагаешь мне, родному дяде, чтобы я у тебя, сына моей родной сестры, за какую-то хренотень деньги взял. – Сидоров насупился. – Какой же ты умный после этого? Да ты, Витька, просто дурак.
– Да конечно, я дурак, дядя Толя, – согласился племянник. – Ладно, хотя я считаю, что за настоящее искусство надо платить, но если ты не хочешь, нарисуй меня без денег.
– Это другой разговор, – сказал Сидоров. – Но есть тут одна заковырка.
– Какая?
– Я рисовать не умею.
– А как же портрет тети Маруси?
– Понятия не имею. Придуривался, случайно получилось.
– Такого не может быть, – уверенно сказал Витя. – Поверь мне, дядя Толя, это – не случайность.
– Папа, а может, ты феномен? – сказал Костя.
– Кто?
– Ну, уникальная личность, ты умеешь то, чего никто в мире не умеет.
– Короче, дядя Толя, предлагаю родственный обмен, – решительно заявил Витя. – Ты, вроде бы, говорил, что у твоей «шестерки» радиатор подтекает? Ты рисуешь мой портрет, а я тебе отдаю новый радиатор.
– Откуда у тебя радиатор? – спросил Сидоров с подозрением, но уже заинтересованно.
– Сосед по гаражу долг радиатором отдал.
На другой день Богема заехал за Сидоровым, и они отправились на дачу. Сидоров не успел похмелиться до прихода племянника, а потом Витя высказал пожелание, чтобы дядя Толя при написании картины был трезвый, и Сидоров был сумрачен и молчалив.
– Командуй парадом, дядя Толя, – сказал бодро Богема, когда они очутились на дворике дачи. – Куда мне вставать?
– Да хоть куда, – буркнул Сидоров.
– Тебе же надо, это, так сказать, холст подготовить, – хохотнул Богема. – Где ты будешь творить-то?
– Вон, у бани.
Племянник стал притаптывать ногами рыхлый снег, объяснив, что так рисунок будет четче. Сидоров, насупившись, засунув руки в карманы куртки, молча стоял, смотрел. Утрамбовав квадрат два метра на два, Витя отошел в сторону, отпыхиваясь.
– Все, дядя Толя, можешь творить.
Сидоров начал было расстегиваться, но вдруг сказал:
– Нет, так не пойдет, ты меня смущать будешь. Иди за забор, к яблоне, там Маруся стояла, вон следы еще сохранились.
Богема послушно двинул за заборчик, черпая ботинками снег.
– Все, приступай, дядя Толя, – крикнул он.
Постояли, помолчали. По небу лениво ползли серые облака, насвистывал ветерок в электропроводах.
– Не получится, – сказал угрюмо Сидоров. – Во-первых, патронов нет в обойме, во-вторых, настроение на нуле, башка трещит. Поэтому без пива никак не обойтись.
Поехали до ближайшего магазина, купили полторашку пива и соленых сухариков.
– Вот это по-нашему, удружил ты мне, племяш, – подобрел, размяк Сидоров, отпив изрядно, взасос, прямо из горлышка. В машине было тепло и уютно. – Я и не помню, как вчера все разошлись.
– Да ты рано вырубился. – Витя, покуривая, терпеливо ждал, когда Сидоров созреет для творчества.
– Без драки обошлось?
– Без драки. Ты только немного почудил. Решил нарисовать на ковре коллективный портрет всех гостей.
– Да ты что! – удивился Сидоров. – А Маруся мне ничего такого не рассказывала.
– Не успела.
– И что дальше?
– Осерчал ты шибко на нашу компанию, кричать стал, мол, всех щас нарисую. Даже успел достать свой этот… как бы карандаш. Все, особенно бабы, уржались. Тетя Маруся тебя в охапку и утащила на диван, ты там и вырубился.
– Да ты что! Вот стыдоба-то! – расстроился Сидоров. – Это ты, Витька, виноват: нарисуй да нарисуй. Вот у меня и отложилось.
– Ничего страшного, все свои были.
За разговором Сидоров почти допивал бутылку, похрустывая сухариками, как вдруг заерзал:
– Погоди-ка, Витёк, щас я до ветру отлучусь.
– Ага, – оживился племянник. – Набил обойму туго? Зачем же патроны тратить понапрасну? Дядя Толя, я уже заждался, когда ты меня нарисуешь.
– Тьфу ты, я и забыл. Пошли!
Скорым, бодрым шагом они вернулись во дворик. Витя тотчас встал за заборчиком у яблони. Сидоров расстегнулся над утоптанным «холстом», вгляделся в племянника и почувствовал, как его охватывает знакомое дурашливое настроение, какое он испытал, когда рисовал свою Марусю. Богема из-за заборчика видел Сидорова только по пояс. Локти дяди Толи были прижаты к бокам, и он двигал ими и туловищем, как будто держал в руках клюшку и поигрывал шайбой, на которую смотрел с выражением, никогда племянником ранее не виданным: казалось, что Сидоров вот-вот расхохочется, лопнет от смеха, но пока огромным усилием воли удерживает смех в себе, чтобы без помех досмотреть хохму до конца. С таким выражением люди смотрят уморительные комедии.