Стреляй, я уже мертв (ЛП)

Затем они долго обсуждали последние городские новости.

— Самые влиятельные семьи Иерусалима присоединились к арабским националистам. С каждым днем возникает всё больше тайных клубов, хотя вообще-то секреты здесь долго не держатся. Что касается политик султана по отношению к нам... ты ведь знаешь, как здесь всё происходит. Немного подавления, немного коррупции... Но в Стамбуле раздаются всё более многочисленные голоса против разрешения евреям селиться в Палестине, а в особенности получать в собственность землю. Знаешь, кто такой Рухи Халиди? Он был вице-председателем парламента в Стамбуле. Халиди никогда не были националистами, но... Похоже, он предложил парламенту закон о том, чтобы не позволять евреям покупать больше землю.

— Но ведь эмигранты по-прежнему скупают земли, разве нет? — допытывался Самуэль.

— Разумеется, а знатные семьи как всегда эти земли продают. Практичность, знаешь ли, часто берет верх над сердцем. В конце концов, Сад Надежды вы ведь тоже купили у семьи Абан, — напомнила Рахиль.

Самуэль попросил разрешения навестить их снова, чтобы увидеть Ясмин.

— Бог не благословил нас другими детьми, так что мы балуем ее без меры, — сказала Юдифь, а Йосси пожал плечами.

— Просто необыкновенная девушка! — повторяла ее бабушка Рахиль.

Выйдя дома на улицу, Михаил заметил:

— Рахиль больше похожа на арабку, чем на еврейку.

— У сефардов это не редкость, — ответил Самуэль. — Они внешне похожи на арабов, у них темные волосы и глаза, а потому, стоит им одеться, как арабы, их становится трудно отличить.

Остаток утра они бродили по городу. Когда Михаил увидел его впервые, Иерусалим его поразил, он сетовал на то, как плохо выглядят некоторые евреи, встречающиеся им по пути.

— Даже не представлял себе, что на свете существует такая нищета!

Самуэль отвел его повидаться с кое-какими друзьями. Уже настали сумерки, когда они направились к дому Иеремии. Самуэлю не хотелось туда идти — он знал, что встретится с Анастасией, теперь женой владельца карьера. Иногда он винил себя в том, что завел с ней отношения, чувствуя, что использовал ее в своих целях, не принимая во внимание ее чувства. Но она ни разу ни в чем его не укорила и приняла расставание, не проронив ни слезинки.

Когда они постучали в дом Иеремии, тот как раз мылся. Анастасия встретила их весьма любезно, но без особой радости. Она пригласила их войти и предложила чашку чая, пока муж не закончит мыться.

Самуэль искоса поглядывал на Анастасию, удивляясь, как она сумела сохранить такую стройную фигуру, родив троих детей. Старшей девочке было четыре или пять лет, а младшим, близнецам — едва сравнялось два года.

Дети играли и бегали, не обращая на них особого внимания, и только старшая девочка, спрятавшись за стулом матери, глядела на них с застенчивым любопытством.

Зато когда появился Иеремия, он, похоже, был искренне рад видеть Самуэля.

— Итак, ты решил вернуться. Это ты правильно сделал, именно сюда и должны возвращаться евреи, чтобы поднять из руин свою родину.

Он рассказал, что прежде был активным участником «Хапоэль-Хацаира», но теперь присоединился к «Поалей-Сиону».

— У них лучше организация, — сказал он.

Самуэль поинтересовался, как работается в карьере Ахмеду, а также молодому Игорю, сыну Руфи и Ариэля.

— Игорь — сильный и трудолюбивый. Что касается Ахмеда, то он по-прежнему бригадир, мне не на что жаловаться. он всегда готов работать без устали и ни минуты не сидит без дела. Я правильно поступил, последовав твоему совету и сохранив его в должности, когда он сломал ногу. Он хорошо знает работников и как добиться от них всего, на что они способны.

Иеремия с большим интересом отнесся к Михаилу и предложил ему работу у себя в карьере. Самуэль поблагодарил, но не позволил Михаилу принять предложение. Он еще не знал, чему собирается посвятить себя юноша, но тот в любом случае не бросил бы музыку, хотя и прекрасно понимал, что профессия музыканта — далеко не самая востребованная в Палестине.

На третий день после приезда Самуэль встал на рассвете и пошел работать вместе с другими обитателями Сада Надежды. Кася сказала, что Михаил встал еще раньше и отправился доить коз вместе с Ариэлем.

— Он еще даже оглядеться не успел, а ты уже заставляешь его работать, — упрекнул Касю Самуэль.

— Он сам вызвался. Он хочет стать одним из нас — так позволь ему это сделать. Я понимаю твое беспокойство: у него настоящий талант к музыке, который никак нельзя растратить впустую, но в таком случае он должен подумать — а то ли это место, где ему стоит жить?

— Михаил никогда не работал: он только учился, — запротестовал Самуэль.

— А ты? А Яков? На этой земле невозможно жить и не ничего не делать. Так что сперва работа, а музыка — потом.

— Ты знаешь, что это такое, быть настоящим скрипачом? Еще в детстве он играл целыми днями, работал по нескольку часов в день, не жалуясь на усталость.

— В таком случае, для чего ты его привез?

— Обстоятельства не всегда позволяют нам выбирать. Михаилу нужно было уехать из Парижа, а также осознать, что это такое — быть евреем. Он воспринимает это не как часть собственной личности, а как ярмо на шее, от которого он и хотел бы, да не может избавиться.

— Одним словом, та же история, что и с тобой.

— Думаю, что так оно и есть.

— Допустим, но ты все-таки уж позволь ему самому решать, как себя вести; в конце концов, он уже не ребенок.

— Он осиротел, едва научился ходить...

— Предположим. Но скажи, кто из нас не страдал в жизни? В конце концов, мы все приехали в Палестину для того, чтобы обрести себя. А кроме того, кто сказал, что здесь не нужны музыканты? Или ты думаешь, что мы не нуждаемся в духовной пище?

Самуэль с большим удивлением обнаружил, что хижина, которую он превратил в импровизированную лабораторию, осталась в точности такой, какой он ее помнил. Кася содержала ее в неприкосновенности и не позволила Ариэлю использовать ее под склад.

Самуэль снова погрузился в будничные дела, обеспокоенный тем, как помочь Михаилу найти свое место в Палестине.

— В каждой хижине полно места, ты можешь репетировать когда захочешь, никого не потревожив.

Михаил старался приспособиться к жизни на ферме вместе с этими простыми людьми, но это оказалось непросто. Он скучал по Парижу. В доме говорили об урожае, социализме и почти ни о чем больше. Музыка не была для них насущной необходимостью, хотя они время от времени любезно просили его сыграть. Лишь Яков и Марина явно получали удовольствие от этих кратких минут музыки. Ариэль нетерпеливо ерзал на стуле, а Руфь и Кася выглядели погруженными в свое шитье.

Но раз уж он приехал, но так легко не сдастся. он вернется в Париж, но не раньше, чем пройдет достаточно времени, чтобы Ирина не приняла его приезд за признание своего поражения.

Марина предложила ему давать уроки музыки детям городской элиты.

— Иерусалим не таков, каким кажется, — сказала она. — Здесь есть много иностранцев, а влиятельные семьи обычно имеют много детей, есть и состоятельные евреи.

Марина, которая работала в школе для девочек, убедила некоторых матерей, что их дочерям необходимо брать уроки музыки. В скором времени у Михаила было уже несколько десятков учениц.

— Нам всем приходится обрабатывать землю, но мы умеем делать и многие другие вещи, — сказала она. — Отец убедил меня покинуть Сад Надежды, и с помощью семьи Абрама я получила возможность найти эту работу в школе для девочек.

— Но ведь для вас очень важно обрабатывать землю, — напомнил Михаил.

— Да, это лучший способ воссоединиться с нашим прошлым. Кстати... могу ли я попросить тебя об одном одолжении? Не мог бы ты и меня учить музыке? Меня охватывает такое волнение, когда я вижу, как рождаются звуки под твоим смычком. Если бы и я так могла...

— Ну, конечно, ты сможешь! Я покажу тебе, как они рождаются.