Стреляй, я уже мертв (ЛП)

Трое друзей обнялись, не скрывая слез, не зная, когда еще доведется увидеться. Ирина тоже присоединилась к дружеским объятьям.

Снег сыпал без перерыва, и солнечный свет уже угасал, когда они тронулись в путь. Самуэль совершенно вымотался, но решил править всю ночь, чтобы как можно дальше отъехать от Петербурга. Когда им завладеет усталость, он свернет с дороги и немного поспит в экипаже. Он не хотел останавливаться на постоялых дворах, чтобы не привлекать внимания, несмотря на то, что это было тяжело для Ирины, а в особенности для мальчика. Самуэль не знал, как ему сказать, что больше он никогда не увидит отца.

Отдаляясь от Санкт-Петербурга, он спрашивал себя, не следует ли за ними по пятам охранка. Уже начало светать, когда он почувствовал себя полностью истощенным и решил остановиться. Лошади тоже нуждались в отдыхе. Они скрылись в леске на берегу ручья, неподалеку от дороги.

— Лошадям тоже нужно есть и пить, — заметила Ирина.

Она вышла из экипажа, оставив Михаила завернутым в шкуры, и помогла распрячь и напоить лошадей. Это оказалось непросто, ни один из них раньше ни разу таким не занимался, но Самуэль вспомнить указания Ивана на конюшне. Понадобилось довольно много времени, чтобы их исполнить.

— У нас есть немного еды, — сказала Ирина. — Константин дал мне с собой несколько корзин с провизией, ее должно хватить на несколько дней.

Они поели, стоя рядом с экипажем и лошадьми. Потом Ирина велела Самуэлю отдохнуть внутри.

— Я присмотрю за лошадьми, а заодно покараулю; в случае чего — разбужу.

— Тебе нельзя оставаться снаружи, — запротестовал Самуэль.

— Я справлюсь. Ты должен отдохнуть, всё станет проще, если мы будем делить заботы на двоих. Не обращайся со мной, как со слабой женщиной, я сильная, уверяю тебя, что вполне смогу выдержать снежок на голове.

Самуэль забрался в экипаж, пристроился рядом с Михаилом и тут же уснул. Ирина разбудила их через пару часов.

Михаил проголодался, да и Самуэль тоже не прочь был перекусить перед дорогой; тем не менее, кашель Ирины не на шутку его беспокоил.

— С твоей стороны довольно безрассудно выходить из кареты, — заметил он. — Больше так не делай.

— Нет, сделаю. Я не стану править экипажем, потому что это привлечет внимание, но по крайней мере буду делать всё, что в моих силах. Мы должны как можно быстрее покинуть Россию, а для этого понадобятся совместные усилия.

Вот так, правя экипажем, который вез их к свободе по бескрайним заснеженным полям, Самуэль простился с Россией, убежденный в том, что больше никогда не вернется. Он был таким наивным, считая, что можно свергнуть царя. Но он и не мог выбросить из головы последних слов отца: «Иерусалим... Иерусалим».

Он говорил себе, что перестал быть евреем, не ходил в синагогу со времен своей бар-мицвы — церемонии, во время которой мальчики превращаются в членов общины. С тех самых пор, как убили его мать, он порвал с Господом. Он выбросил бога из жизни, потому что не нуждался в нем. Для чего нужен бог, который позволил убить мать, брата, сестру и бабушку? Он не сделал ничего и для спасения отца. Бог повернулся к нему спиной, и он последовал его примеру. Так какой же смысл думать про Иерусалим? Отец был настоящим евреем, всегда исполнял божьи заповеди, и молча грезил, что однажды отправится на Землю Обетованную. Однако никогда ничего для этого не предпринимал. Чтение Торы вселило в него тоску по Иерусалиму, но на самом деле он был русским и только русским. Думал, чувствовал, любил и плакал как русский. Да он и сам это знал.

Ирина и Михаил заболели. Их трясло в лихорадке, оба не переставая кашляли. Тем не менее, Ирина настояла, чтобы Самуэль позволил ей править лошадьми, и просидела на козлах в течение нескольких часов, пока Самуэль отдыхал. Они по-прежнему старались держаться подальше от людных мест, а между тем провизия и фураж подошли к концу.

Ирина разделила еду между Самуэлем и Михаилом, а сама довольствовалась крохами, понимая, что Самуэлю нужны силы, чтобы вывезти их из страны. Что же до Михаила, то он неожиданно стал ее сыном, которому ей предстояло посвятить всю свою жизнь. Она знала, что именно этого хотел бы Юрий. Ирине не оставалось другого выхода, кроме как сказать мальчику, что его отец мертв, и если кто спросит, он должен называть ее мамой, а Самуэля — отцом, иначе его навсегда у них отберут.

Однажды Самуэль заявил, что не удивится, если окажется, что они уже в Финляндии.

— Ты прав, мы уже в Финляндии, но ведь это еще территория Империи, — сказала Ирина.

— Да, конечно, но осталось совсем немножко. Скоро мы будем в Швеции, и тогда сможем вздохнуть свободно.

Несколько дней управляя экипажем на обледеневших дорогах, вдали от деревень и городов, Самуэль безмерно устал. Он спал всего по несколько часов, мечтая как можно быстрее добраться до Швеции, и не просто ради того, чтобы избавиться от угрозы со стороны полиции, но и потому что его беспокоило состояние Ирины, даже больше, чем состояние Михаила. Он знал, что Ирина старалась сделать так, чтобы Самуэль не слышал ее кашель, но хоть он и не был врачом, обмануть его не удалось. Самуэль знал, что она больна и нуждается в отдыхе.

Михаил не вызывал такого беспокойства — он был сильным мальчиком, почти уже не кашлял и победил лихорадку. Михаил напоминал Самуэлю самого себя во время долгого путешествия из Парижа в Варшаву вместе с отцом. Тогда он тоже кашлял, у него был жар. Та поездка запечатлелась у него в памяти, как не мог он и забыть, что когда они достигли места назначения, то обнаружили его мать убитой.

Самуэль заметил среди деревьев несколько покрытых снегом домов. Они походили на хижины лесозаготовщиков, но он решил проехать мимо, хотя в тот день удача была не на его стороне.

В сумерках он, должно быть, задремал, и экипаж наткнулся на камень, так что Самуэль потерял контроль над лошадьми, и карета завалилась на бок, два колеса бесполезно вращались.

Когда опомнился, то обнаружил, что лежит на земле, голова раскалывается от боли, а одной ногой он едва может пошевелить. Самуэль услышал, как хрипят лошади, а плач Михаила вернул его к действительности. Он попытался подняться, но не смог.

— Ирина! Михаил! — закричал он.

Он их не видел.

Никто не ответил. Самуэль подполз к экипажу и, ухватившись за подножку, сумел подняться, чтобы открыть дверцу, но ее запечатал снег и лед. Поначалу ничего не получалось, но потом он заметил, что кто-то пытается сделать то же самое изнутри. Стояла кромешная тьма, но в конце концов ему удалось открыть дверцу. Ирина лежала без сознания, с окровавленной головой. Михаил сидел рядом с ней, именно он пытался открыть дверцу.

— Можешь идти? — спросил Самуэль у мальчика.

Михаил кивнул и дал Самуэлю руку, чтобы выбраться из экипажа. Последовал рывок, и оба вывалились на снег. Самуэль обнял мальчика и велел ему перестать плакать.

— Послушай, Михаил, мы должны помочь Ирине, а если будешь плакать, мы ничего не сможем сделать. Мне нужна твоя помощь.

Мальчик бросился в объятия Самуэля и громко разрыдался.

— Она молчит, — еле выговорил Михаил, указывая на Ирину.

— Должно быть, она ударилась головой и потеряла сознание. Но ты не волнуйся, с ней всё будет в порядке; ты пострадал гораздо сильнее, когда вывалился из кареты.

Самуэль сделал над собой нечеловеческое усилие, потому что боль в голове и в ноге была невыносимая.

Внезапно он напрягся. Кто-то приближался к ним твердыми, уверенными шагами, которые ломали ледяную корку. И тут он заметил двигающийся в их направлении огонек. Он обнял мальчика, толком не зная, что предпринять. Вскоре свет уже слепил ему глаза, так что Самуэль не видел, кто стоит перед ним.

— У вас всё в порядке? — окликнул его грубый мужской голос.

— Да... В общем, с нами произошел несчастный случай...

— Мы слышали какой-то шум и ржание коней, — сказал незнакомец.

— Боюсь, что я сломал ногу... — простонал Самуэль. — А моя жена, она... она в карете, без сознания. Вы можете помочь ее вытащить?