Страница 202 из 208
Я рассказываю вам об этом, потому что именно благодаря Пауле я смог воссоединиться с Вади.
Вы знаете, просто не можете не знать о том, что не все палестинцы, которые нашли приют в Иордании, были преданы королю Хусейну. Иордания стала плацдармом, с которой палестинские боевики нападали на Израиль; но этого им показалось мало, и в начале семидесятых годов они предприняли попытку свергнуть короля. Противостояние между королем Хусейном и Ясиром Арафатом вылилось в кровавую бойню. Хусейна даже попытались убить.
В семидесятые годы в ООП и других подобных организациях состояло более ста тысяч человек, это было своего рода государство в государстве. Противостояние стало неизбежным, но главный парадокс заключался в том, что некоторые палестинцы сражались на стороне иорданцев. Летом 1971 года Хусейн одержал победу и принялся наводить в стране порядок. Во время разборок погибли двадцать тысяч палестинцев, в том числе и старший сын Вади. Он погиб в 71 году, а два года спустя погиб мой старший сын... Но вернемся к Иордании, к противостоянию между палестинцами и Хусейном, итогом которой стал печально известный Черный Сентябрь.
Я служил в армии, когда летом 1972 года мне сообщили, что со мной хочет встретиться какой-то монах.
— Говорит, что его зовут брат Августин, и что вы его знаете.
Я был поражен. Это был привет из прошлого — того прошлого, что по-прежнему жило где-то в дальнем уголке моей души.
Я с трудом узнал его. За минувшие годы он постарел и исхудал. Мы не пожали друг другу руки. Мы с ним никогда не были друзьями, и я знал, что он недолюбливает евреев.
— Чего вы хотите? — спросил я.
— У меня для вас сообщение от Вади Зияда.
При этих словах я покрылся холодным потом, но изо всех сил постарался взять себя в руки, чтобы монах не заметил моего замешательства. Я ничего не ответил, предпочитая дождаться, пока он сам выложит, зачем пришел.
— Дело в том, что Латиф, младший сын Вади, попал в тюрьму — здесь, в Израиле. Он еще совсем молод, но очень отважен. Он пробирался в Иерихон, чтобы потом добраться до Иерусалима, но его задержали.
Я продолжал молчать — даже не потому, что хотел позлить монаха, а просто чтобы выиграть время и все обдумать.
— Так вот, Вади хочет, чтобы вы помогли его освободить. Его сыну всего шестнадцать. Он совсем еще мальчик — храбрый, бесстрашный, но мальчик. Он никому не причинил зла.
— Это вы так утверждаете, — ответил я.
— Можете мне поверить, он вовсе не террорист.
— Даже если и так, — ответил я, очень надеясь, что мой голос прозвучал достаточно равнодушно. — Однако он зачем-то пересек границу и попытался добраться до Иерусалима. Наверное, с каким-то сообщением, скорее всего — инструкциями относительно очередного теракта.
— Палестинцы защищаются, как могут, — возразил монах. — То, что вы называете терроризмом — просто один из способов ведения войны.
— Так вы считаете, что угон самолетов и бомбы в гражданских объектах — всего лишь способ ведения войны? — спросил я, уже не скрывая своего раздражения. — Это самый настоящий терроризм, а люди, которые этим занимаются — худшие из мерзавцев.
— Я пришел не для того, чтобы обсуждать войну, мне поручено доставить вам сообщение; вспомните, вы ведь обязаны жизнью Вади Зияду. Он никогда не напоминал вам об этом, потому что не хотел, чтобы вы чувствовали себя его должником, но сейчас настало время вернуть ему долг. Спасите его сына. Он уже потерял двоих сыновей: один погиб, сражаясь против войск Арафата, а другой — на границе, во время перестрелки с израильтянами. Он не хочет потерять еще и этого мальчика.
Брат Агустин повернулся и быстро зашагал прочь, не дав мне времени ответить.
Я рассказал Пауле о случившемся и попросил ее о помощи.
— Ты должна знать, где держат палестинцев, которых ареставали за нарушение границы, — сказал я.
— Единственное, что я могу сделать — это выяснить, что конкретно натворил этот твой Латиф, — ответила она. — Но тогда мне придется сообщить руководству, чем вызван такой интерес к парню.
— Тогда скажи им правду. Правда — самый кратчайший путь, а я всего лишь хочу знать, в чем его обвиняют. Я должен вернуть долг.
— Не смеши меня, Изекииль! Да, Вади спас тебе жизнь, когда ты был ребенком, это весьма похвально, и ты всегда будешь ему за это благодарен, но не должен становиться заложником этой благодарности.
Я не знал, как объяснить Пауле свою позицию, понимая, что она имеет смутное представление о нравах Востока. Я родился в Иерусалиме, вырос среди арабских детей, и мне были хорошо знакомы их обычаи и неписаные законы, один из которых гласит: жизнь за жизнь; это закон столь же свят, как и закон мести: око за око. Но Паула была немкой, она родилась и росла в Берлине, пока ей вместе с родителями не пришлось бежать от нацистской угрозы, и у нее был совершенно другой взгляд на вещи.
— Паула, у меня есть долг, который я должен вернуть, и я прошу тебя мне помочь. Если этот мальчик не совершил никаких преступлений, я должен вернуть его отцу.
— Ты с ума сошел! Это не тебе решать.
В конце концов, Паула все же выяснила обстоятельства дела. Версия брата Августина подтвердилась. Латифа действительно задержали в нескольких метрах от реки Иордан, едва он успел пересечь границу. Ничего криминального при нем не нашли. Парень упорно твердил одно и то же: «Я шел в Иерихон, чтобы навестить тетю, только и всего». Разумеется, ему не поверили. Однако знал правду: брат Августин, сам того не желая, проговорился, что Латиф не просто шел в Иерихон, а собирался добраться до Иерусалима, куда должен был доставить сообщение для одного из членов ООП в Израиле. И как бы он ни утверждал обратное, я догадывался, что он уже далеко не в первый раз пересекал границу.
Я поговорил со своим армейским начальством насчет Латифа и постарался объяснить, что, если мальчик не совершил никаких серьезных преступлений, его нужно отпустить. Однако начальство ответило, что незаконное вторжение в Израиль — уже само по себе преступление, и если он даже не совершил ничего более серьезного, то лишь потому, что его вовремя задержали.
Увы, я не адвокат. У меня диплом агронома, хотя я никогда не работал по специальности, поскольку посвятил свою жизнь военной службе. Я не знал, как быть, но решил сделать все возможное, чтобы вернуть Латифа Вади. Паула посоветовала обратиться за помощью к одному молодому, но уже известному адвокату.
— Этот адвокат — настоящий кошмар для Министерства обороны, — сказала она. — Он берется защищать всех палестинцев подряд, независимо от того, что они натворили, и почти всегда добивается оправдания — если, конечно, речь не идет о кровавых преступлениях.
Кабинет Изахи Баха в Тель-Авиве представлял собой просторное помещение с тремя рабочими сталами, за которыми, кроме самого Баха, работали еще двое молодых людей. Я объяснил им суть проблемы, и они, не колеблясь ни минуты, заявили, что возьмутся за наше дело.
— Это будет нелегко, но мы должны хотя бы попытаться, — заявил Изахи. — Но хорошо уже то, что его обвиняют всего лишь в незаконном переходе через границу.
— Конечно, но постарайтесь, чтобы его не продержали в тюрьме слишком долго, — я почти умолял этих юнцов, самому старшему из которых не исполнилось еще и тридцати лет.
— Видите ли, нам не хотелось бы вас обманывать, — ответил Изахи. — Вам следует знать, как это происходит. Прежде всего необходимо получить разрешение на свидание. Причем желательно, чтобы меня сопровождал тот монах, чтобы Латиф знал, что может мне доверять. Когда мы узнаем, как у него дела и он расскажет нам свою версию случившегося, я начну готовить защиту. Это будет непросто, но все же возможно.
— Мальчик не сделал ничего плохого, — оправдывал его я.
— Чтобы между нами все было ясно, — остановил меня Изахи. — Мы считаем, что Израиль имеет право на существование, но и палестинцы тоже имеют право на собственное государство, и я признаю, что они по-своему правы, делая то... что делают. Не сомневаюсь, что Латиф пытался доставить сообщение палестинским боевикам, действующим на территории Израиля; однако, если прокурор не сможет этого доказать, его признают невиновным. Никто не может быть признан виновным, если суд не доказал обратного.