Убийство на улице Чехова

И вот окраина, привлекшая когда-то Аввакума своей поэтичностью, представляла собой сегодня квартал новых панельных домов. Трамваи и автобусы связывали его с центром города, а два года тому назад обитатели его получили в подарок универсальный магазин. Я упоминаю об этой подробности (в каком же квартале столицы нет сейчас универсального магазина!) потому, что именно в этом храме торговли между стендами продовольственных товаров и спиртных напитков встретились два знаменитых интеллигента квартала: профессор Астарджиев и Аввакум Захов. Знакомство произошло совершенно случайно.

— Это вино, товарищ, подкрашенная водичка! — сказал Аввакум Захов профессору, увидев, что тот протянул руку к полке, где были выставлены бутылки с розовым вином.

Аввакум хотел купить себе бисквиты к чаю, а они располагались как раз напротив стенда с вином.

— Я не очень разбираюсь в винах, — смущенно сказал профессор. — Хотелось бы выбрать что-нибудь полегче…

Бросив беглый взгляд на своего неожиданного советчика, профессор испытал по отношению к нему чувство симпатии и уважения. Рубашка у Аввакума была с крахмальным воротничком (неосуществленная мечта профессора!), а черное демисезонное пальто было ниже колен, то есть он не следовал за модой (обстоятельство, которое в ту же секунду сильно возвысило его в строгих глазах профессора): он находил короткую одежду — как женскую, так и мужскую — неприличной, ни в коем случае не подходящей для интеллигентного человека.

— Возьмите карловское или красное сухиндолское, — посоветовал Аввакум.

Профессор Астарджиев нерешительно снял с полки бутылку красного сухиндолского вина.

— Не берите эти бисквиты! — в свою очередь сказал он Аввакуму. — Они старые и затхлые. Однажды я взял их и выбросил все до единого. Я бы вам посоветовал вот этот сорт! — И он любезно показал, какой.

Как и сейчас часто случается (а в то время бывало еще чаще), тогда в час пик работала всего одна касса, и перед ее окошком вытянулась длинная вереница людей. Захов и Астарджиев долго и упорно спорили, кому идти первым.

— Я не спешу! — настаивал Аввакум. — Пожалуйста, идите! Я холостяк, меня никто дома не ждет!

— И я не тороплюсь, — деликатно предлагал ему встать впереди себя Астарджиев. — Я вдовец, меня также никто не ждет. Ко мне придут гости, но не скоро — к ужину.

— Вот видите! — улыбнулся Аввакум. — Вам необходимо кое-что приготовить!

— Да что такое я буду готовить! Придут дочь и зять. Они ко мне не очень придираются…

Выйдя наконец на улицу, оба вспомнили, что не представились друг другу.

— Институт вирусологических исследований? — рассмеялся от всей души Аввакум Захов. — Я так и предполагал. Вы расстегнули свой макинтош, чтобы достать очки, и я заметил на вашем лацкане значок симпозиума вирусологов. Чудесно! Директор института — мой знакомый, — продолжал он все так же обрадованно. — А в отделении специальных заказов работает мой хороший друг, доктор Анастасий Буков. Вы его знаете? Он тоже носит на лацкане такую вот гадость — она сразу бросается в глаза.

— Анастасий Буков? Как же, как же, припоминаю, — кивнул Астарджиев. — Припоминаю! — повторил он. — Анастасий Буков! Так! Скромный, кроткий человек.

Моя скромная внешность и учтивые манеры многих вводят в заблуждение, заставляя считать меня чуть ли не старичком из дома для престарелых… Хе-хе!

— Я провожу вас, — сказал Аввакум. — Поверьте, я не спешу, да к тому же идет такой приятный дождичек — самое время для прогулок! Вы живете на улице Чехова, не так ли?

— Неужели вы и это знаете?

Он хоть и был скромен, как большинство серьезных ученых, но в этот момент готов был заплатить дань человеческой суете — ждал, что Аввакум Захов непременно ему ответит: «Ну кто же в нашем квартале не знает, что профессор Астарджиев живет на улице Чехова!»

Но Аввакум, увы, его ошеломил.

— Улица, где вы живете, — сказал он, — обозначена на полах вашего макинтоша… Вот! — и он указал на отчетливые пятна. — На улице Чехова роют траншеи, и земля, которую выбрасывают землекопы, имеет красноватый оттенок. Эти пятна по краям вашего макинтоша… Проще простого догадаться, что вы живете на улице Чехова, не правда ли?

— О да! — вздохнул Астарджиев. — Улицу развезло, и ничего удивительного, что по краям пальто есть следы этой красноватой грязи. Но вы наблюдательный человек, очень наблюдательный, это качество делает вам честь. — И неожиданно самым чистосердечным образом предложил: — Если хотите прогуляться по улице Чехова, уважаемый товарищ археолог, почему бы вам не зайти ко мне? Выпьем по чашке кофе. Мой сын работает в Ливии, посылает мне оттуда самый настоящий кофе, прекрасный по вкусу и аромату!

Вот как Аввакум Захов познакомился с профессором Астарджиевым.

Случайной ли была их первая встреча, случайным ли было это знакомство?

Кто знает? По мнению Аввакума, процент НАСТОЯЩИХ СЛУЧАЙНОСТЕЙ очень низок по сравнению с процентом НЕНАСТОЯЩИХ. А если так…

Но, как бы то ни было, в первую их встречу профессор подал к кофе и по рюмочке греческого коньяка. И, рассказав Аввакуму, что у него в селе есть родственники, пользующиеся его имуществом, спросил совета.

— Они предлагают вместо платы за пользование имуществом посылать мне каждую осень по двадцатилитровой дамаджане домашнего вина и свиной окорок. Как думаете, согласиться мне?

Аввакум посоветовал согласиться.

Читателю уже известно, что вечером в день своих именин Астарджиев послал своего зятя, Краси, в подвал, чтобы он отрезал там кусок окорока и налил вина. На обратном пути, неся эти вещи, Краси и обнаружил своего тестя убитым…

Проклятые случайности. Не похоже ли это на темный лес, где бродишь, потеряв дорогу, спотыкаясь о какие-то коварные корневища и цепляясь за хитросплетения густых колючих ветвей…

— Какая метафизика помутила тебе разум? — Аввакум подозрительно посмотрел на меня, выслушав метафорические тирады о случайностях в нашей жизни. — Какие тебе еще там корневища и ветви? Улица Антона Павловича Чехова отлично заасфальтирована.

Аввакум Захов и профессор Астарджиев были коренными гражданами квартала, о котором идет речь; я, Краси Кодов и Надя Кодова, по отцу Астарджиева, — мы были «чужаками» и приходили сюда лишь в гости. К профессору меня привел Аввакум. Будучи по природе склонным к приключениям, я в то же самое время тихий и терпеливый игрок в шахматы. Это мое качество очень нравилось профессору. Когда ему стали присылать из села дамаджаны с вином, он любезно угощал и меня. Однако наполнял мой стакан только наполовину вином, доливая его доверху водой из водопроводного крана.

— Пусть будет винцо и на потом! — покачивал он головой и заговорщически мне подмигивал.

По характеру профессор был скрягой, а этого вина ему было особенно жаль: ведь его присылали из его родного края!

Еще одного человека, кроме Аввакума, профессор угощал неразбавленным вином — своего сына Радоя, который был на два года моложе Нади. Он работал инженером-нефтедобытчиком в Ливии. Когда Радой приезжал в отпуск, профессор Астарджиев словно молодел: радость встречи, как волшебная губка, стирала по крайней мере десяток лет с его худого, изборожденного глубокими морщинами лица. Радой был, безусловно, красавец, донжуан, весельчак, но за его эффектной, почти легкомысленной внешностью четко просматривался холодный и расчетливый ум. Этот парень (по крайней мере так мне показалось) в любой момент отдавал себе точный отчет в том, что почем на житейском рынке. Вот кто не мог случайно ошибиться и бросить на ветер какой-нибудь «грешный» лев…

Завершу свое краткое введение упоминанием еще об одном лице, посещавшем дом профессора. Это его экономка Дора. О ней я знал следующее: ей столько же лет, сколько и Наде; она вдова бывшего сотрудника института; приходит в дом профессора утром, уходит после обеда. Хрупкая русоволосая красавица северного типа. В ее наследственных генах из сотен комбинаций в течение веков проявились, наверное, родовые черты некоего норманнского рыцаря, прошедшего через болгарские земли во время походов крестоносцев. Чего только не случалось на этом свете! Так это или нет, не знаю, только Дора — загадочная женщина, женщина-мечта. (И если северная красота Доры была «мечтой», то присутствие ее в доме профессора — загадкой.) Быстро установившаяся дружба Аввакума и профессора Астарджиева длительное время оставалась непостижимой для моего ума, совсем как уравнение из труднейшего раздела алгебры. В своем жизнеописании этого редкого, этого знаменитого человека я отмечал, что к пятидесяти годам он стал одиноким; у него не было друзей, в своих отношениях с женщинами он довольствовался случайными знакомствами. Я был предан ему и не совру, если скажу, что он любил меня. Но полноценной, равноправной дружбы у нас не могло быть: мы с ним были неравноценными личностями. Потому что, посудите, возможна ли дружба между идолом и идолопоклонником? Последний испытывает беспредельное восхищение, которое ничто не в силах поколебать, тогда как первый снисходительно прощает ему нищету духа. Когда идолопоклонник случайно попадает в поле его зрения, идол похлопывает его по плечу, даже даст рекомендательное письмо, состоящее из двух строчек, в какое-нибудь учреждение, чтобы его поклоннику предоставили подходящую работу. Но никаких дружеских чувств к своим поклонникам не питает, потому что много знает о них и видит в их душе то, что они скрывают от других, а иногда и от самих себя. И я считаю, что идол, много зная людей и много зная о людях, является самым одиноким существом на свете.