Родственнички

- Проходи. В кухню, - махнул рукой Иван.

Артем молча вытер ноги о резиновый коврик и направился в кухню. Оттуда раздались удивленно-восторженные возгласы, и когда Иван появился следом, Томчак и Николаев уже отхлопали друг друга по плечам и, судя по всему, были очень довольны встречей.

- Ванька, ты что, специально устроил сюрприз для старых друзей? - усмехнулся Максим.

- Не обольщайся, Макс, - покачал головой Николаев. - Какой там сюрприз? Помнится, Мазин в последний раз на прощание обещал меня с лестницы спустить, если я еще раз здесь появлюсь. Я уже был готов...

- Прекратите, ребята! - строго сказал Томчак. - Нечего с порога поминать старые ссоры!

- Ну отчего же? Если Николаев настаивает... - буркнул Иван.

- Да ни на чем я не настаиваю! - возразил Артем.

- Как хочешь, - пожал плечами Мазин.

Раздражение не проходило. Иван не был уверен, что у него хватит сил спустить бывшего приятеля с лестницы. А очень хотелось. До сих пор. Жаль, Максим не дал бы довести дело до рукоприкладства.

- Артем, откуда такой шикарный нездешний загар в октябре? - поинтересовался Томчак.

- Две недели на Кипре был, - отозвался Николаев. - Только вчера прилетел.

- Ты молодец, старик, что зашел, - с улыбкой проговорил Максим. - Это каким же ветром тебя занесло в родные края?

- Похоронным. Братишка мой, Володя Панин... Ты, Макс, наверное в курсе...

- Ах, да. Панин. Верно, я и позабыл, он же твой родственник... - протянул Томчак. - Жаль паренька. Я его немного знал.

Максим замолчал. Николаев все также серьезно и нетерпеливо смотрел на Томчака, словно ждал продолжения.

- А от меня ты что хотел? - вставил Иван.

Артем медленно перевел на него взгляд.

- Ничего. Проведать приехал.

- Меня? - изумился Иван. - С чего бы?

- Замучила ностальгия по босоногому детству, - печально съязвил Артем. - Просто заехал, давно ведь не виделись. Хотел спросить, как здоровье...

- Ага, - кивнул Иван. - Здоровье у меня, Николаев, что надо. Одним словом, не дождешься.

- Ну и слава Богу, - невесело усмехнулся Артем. - Я почему-то, как только тебя увидел, сразу так и понял: у этого парня все пучком...

- Ну и дальше-то что? Что вы оба ко мне привязались? - Иван завелся с пол-оборота. Ему вдруг стало совсем тошно. Мелкой дрожью запульсировал желудок, застучали в висках молоточки. Иван понял, что если сию же секунду не примет лекарство, то сдерживать свое раздражение он сможет не дольше пары минут.

- Вообще-то я рассчитывал, что смогу нормально поговорить, - Артем тревожно взглянул на Томчака, ища поддержки.

- Так! - Томчак резко хлопнул в ладоши. - Не будем начинать все сначала!

- Я ничего не начинаю, - возразил Георгий. - Но я помню, кого из вас двоих я приглашал, а кого нет.

Артем сдвинул брови и сделал шаг к двери:

- Максим, я тебя внизу в машине подожду...

- Стоять! - зычно скомандовал ему Томчак.

Артем покорно замер у косяка и с вызовом сунул руки в карманы.

- Подраться я вам все равно не позволю, - строго сказал Томчак. - И вообще, мужики, что за детский сад? Что ты, Ванька, дергаешься?

Артем вдруг хмыкнул:

- Не спрашивай его, Макс. Что толку? Видишь, он уже на людей кидается. Мне и правда лучше уйти. Укусит ведь... Когда несколько лет беседуешь только с мониторами, извилины начинают постепенно распрямляться. Я давно говорил, что ты, Мазин, тронешься тут взаперти со своими компьютерами. И вот свершилось...

- А ты меня жить не учи! - буркнул Иван.

- Научишь тебя, как же! - фыркнул Николаев. - Ты вечно в каждом слове подвох ищешь. Тебе ведь самому от своих комплексов тошно, разве нет?

Иван зажмурился и сжал кулаки.

- Вон пошли оба! - закричал он, не слыша собственного голоса. - Хватит меня учить! Делайте карьеру, бегайте по бабам, только меня не трогайте! Почему вы оба до сих пор не можете оставить меня в покое?

- Ваня, Ваня, остынь... - тревожно произнес Томчак, и его негромкий, но твердый голос вывел Ивана из истерики.

Он открыл глаза.

Артем стоял перед ним и глядел растерянно. Кажется, он даже хотел прикоснуться к Ивану, но боялся сделать еще хуже.

- Успокойся, - осторожно обронил Николаев. - На твой покой никто не покушается...

- Сядь, Ваня... - Максим подвинул к ногам Ивана табурет и с силой нажал на его плечи.

Иван сел, в отчаянии скорчился за столом, обхватил голову руками, чувствуя, как его бьет нервная дрожь.

- Извините меня, ребята... - заикаясь, проговорил он. - Извините. Теперь со мной такое бывает...

* * *

Марина дожевала бутерброд и отодвинула от себя чашку и тарелку. Теперь надо встать, взять посуду и отнести на кухню, вымыть ее и убрать. Но делать ничего не хотелось. Будь дома Костя, пришлось бы, подавая положительный пример, соблюдать дисциплину. Но сын, сделав уроки, сразу же убежал к другу, живущему в доме напротив. И Марина, позволив себе проявить малодушие, послала к черту все домашние хлопоты, откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. Больше всего на свете ей хотелось сейчас сгинуть, испариться, исчезнуть... Желательно надолго. Но не тут-то было. Завтра снова на работу, за стол в углу. Снова видеть вокруг себя все тех же коллег, к которым не испытываешь ни капли симпатии, а порой даже и ни капли уважения...

Опять поминутно будет открываться дверь кабинета, и самые разнообразные личности будут входить и выходить, приносить и уносить бумаги, задавать вопросы и отвечать на них, каяться и обвинять, льстить и угрожать, плакать и сыпать матом... Словом, кто на что способен и кто какой способ общения предпочитает. А ей, Марине, все это выдерживать, не показывая своим видом, что двоим из трех посетителей она с мстительным наслаждением вцепилась бы в глотку.

Марину уважали, считали опытным, знающим работником, ставили в пример другим ее выдержку и хладнокровие. Она не то чтобы гордилась этим, но была довольна такими оценками. Они означали, что ее усилия увенчались успехом. Выдержка и хладнокровие стали ее, можно сказать, личным фирменным стилем.

Когда-то эмоциональная, суетливая, не умеющая скрывать свои чувства девушка превратилась наконец в женщину, о которой никто не мог наверняка сказать, что хорошо ее знает. Даже Володя, человек, с которым она в последнее время встречалась так часто, как ни с кем и никогда, много раз сокрушенно допрашивал ее о том, что у нее на самом деле на уме. Но это Марина не доверяла никому.

Она не задавалась целью покорять разборчивые мужские сердца. Просто ей не хотелось больше оказаться перед ними безоружной. Небольшая работа над собой, и Марина перешла из категории тех, кого берут замуж стирать носки, в категорию тех, кем вольно или невольно восхищаются, тех, о ком, наконец, против своей воли задумываются, кого пытаются разгадать.

Как оказалось, для того, чтобы подать себя в таком виде, когда никто не в силах тебя раскусить и проглотить, требуется не так уж и много.

Великолепный Артем Николаев давно дал Марине понять, что какое бы нежное, трепетное и доброе сердечко не трепыхалось под слоем жира, какая бы светлая и умная головка не венчала пышные телеса, толстуха останется толстухой. Может быть, этот урок, а может тяжелая депрессия и нервное напряжение первых лет в роли молодой одинокой мамаши сделали свое дело. Марина совершенно изменилась внешне. Года через два куда-то вдруг делись лишние килограммы, а вместе с ними скованная походка, неловкие позы и вечный страх показаться смешной и нелепой.

Из опыта своей первой любви она вынесла твердое убеждение, что никому и никогда не стоит раскрывать душу. Чем шире раскроешь, тем больше плевков достигнет цели. Не произноси лишних слов, не показывай своего настоящего отношения к чему бы то ни было, и ни у кого не возникнет соблазна повернуть все против тебя. Словом, не будь дурой.

Она стала осторожной и недоверчивой. Десять раз взвешивала свое мнение о человеке, прежде чем приходила к заключению, что именно следует ему рассказать, а о чем он и догадываться не должен.