Рассказы

Наконец Альберт поднялся.

- Сегодня вечером я приму окончательное решение по этому вопросу. Если я сочту возможным прибегнуть к венцу и связать себя обязательствами, я доставлю вам деньги завтра же после рабочего дня.

- Чтобы вы у меня были здоровы! - сказал раввин. Снял очки, вытер один, потом другой глаз платком.

"Пустил слезу или притворяется?" - подумал учитель.

Когда Альберт закрыл за собой парадную дверь, он скорее был склонен испытать венец, и у него было легко, едва ли не радостно на душе.

Но всю ночь он проворочался, и к утру в его настроении произошел полный переворот. Его обуяли тоска и раздражение, от злости кидало то в жар, то в холод. Бросить деньги на ветер, иначе это не назовешь. Я попал в руки ловкого мошенника, тут не может быть двух мнений, но почему-то готов идти у него на поводу. Может быть, подсознание велит мне плыть по течению и заказать венец. А там посмотреть, что из этого выйдет - то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет. Ничего путного наверняка не выйдет, но, что бы ни было, совесть моя чиста.

И все же когда учитель на следующий день посетил раввина Лифшица в той же самой загроможденной пустыми стульями комнате, хоть у него и лежала в бумажнике необходимая сумма, он с тяжелым сердцем готовился расстаться с нею.

- Куда идут венцы после того, как их пустят в дело и пациент выздоровеет? - задал он раввину коварный вопрос.

- Я очень рад, что вы меня об этом спрашивали, - не растерялся раввин он опустил распухшее веко. - Венцов мы отдаем в расплавку, а серебро отдаем бедным. Mizvah {Буквально: заповедь (идиш). Здесь - доброе, угодное Богу дело.} для одного - это и mizvah для другого.

- Как, как - бедным?

- Бедных людей, мистер Ганс, всегда хватает. Им тоже бывает нужно венцов для больных - для жены, я знаю, для ребенка. Ну а где они будут брать серебро?

- Я понимаю, вы говорите о повторном использовании серебра, но разве нельзя вторично применить венец, как есть? А я говорю вот о чем: выжидаете ли вы какое-то время, прежде чем пустить венец в переплавку? Что, если умирающий выздоровеет, а по прошествии какого-то времени снова серьезно заболеет?

- Для новой болезни надо делать новый венец. Завтра мир не такой, как сегодня, хотя Бог слушает нас теми же ушами.

- Вот что, рабби Лифшиц, - прервал его Альберт. - Не стану скрывать, я постепенно склоняюсь к тому, чтобы заказать венец, но мне было бы во всех отношениях легче принять решение, если б вы дали мне мельком глянуть на один из них - это займет секунд пять, не больше, - на венец, который вы в данный момент изготовляете для другого заказчика.

- И много вы будете видеть за пять секунд?

- Достаточно. Я по виду предмета определю, смогу ли я поверить в его действенность, стоит ли он хлопот и отнюдь не малых сумм, которые я в него вложу.

- Мистер Ганс, - ответил раввин. - Витрины имеют магазины, у нас не магазин. И вы покупаете у меня не новую модель "шевроле". Ваш папа прямо сейчас умирает в больнице. Вы любите его, вы хотите заказать мне венец, чтобы он стал здоровый?

Учитель дал волю гневу:

- Не валяйте дурака, рабби, вы об этом уже спрашивали. Я бы вас попросил не уводить меня в сторону. Вы играете на моем чувстве вины перед папой, чтобы отвлечь от вполне основательных сомнений, которые вызывает у меня ваше не внушающее особого доверия предприятие. Напрасный труд.

Они испепеляли друг друга глазами. У раввина тряслась бороденка. Альберт скрипел зубами.

В соседней комнате взвыла Рифкеле.

Раввин возбужденно засопел, но тут же смягчился.

- Вы будете видеть венец, - вздохнул он.

- Извините, я погорячился. Извинения были приняты.

- Ну а теперь, пожалуйста, скажите мне, чем болен ваш папа?

- Никто толком не знает, - сказал Альберт. - Однажды он лег в постель, повернулся лицом к стене и сказал: "Я заболел". Сначала у него подозревали лейкемию, но анализами этот диагноз не подтвердился.

- Ну а с врачами вы поговорили?

- С какими только врачами я не говорил. Просто чудо, что у меня язык не отнялся. Все до одного невежды, - сказал учитель срывающимся голосом. - Так или иначе, только никто не знает, что с ним. У него предполагают и редкую болезнь крови, и чуть ли не карциному неких эндокринных желез. Словом, чего только у него не находят, и притом всегда с осложнениями типа болезни Паркинсона, а то и Аддисона, рассеянного склероза или чего-то в этом роде, иногда одну болезнь, а иногда целый букет. Словом, сплошная загадка, темна вода во облацах.

- Значит, вам надо делать совсем особенный венец, - сказал раввин.

Учитель вскипел:

- Что значит - особенный? И в какую цену такой венец обойдется мне?

- Он обойдется вам в ту же цену, - отрезал раввин. - Но и фасон будет другой, и благословение другое. Когда такое темное дело, нужен совсем особенный венец, и венец побольше.

- И как он действует?

- Как два вихря, когда они летят по небу навстречу друг другу. Белый вихрь и синий вихрь. Синий говорит: "Я не только синий, а внутри я еще и лиловый, и огненный". И тогда белый улетает. А что ему остается делать?

- Если вы сумеете изготовить такой венец за ту же цену, я не против.

Раввин Лифшиц опустил зеленые шторы на обоих окнах, закрыл дверь - в комнате стало темно.

- Садитесь, - раздался в кромешной тьме его голос. - Я буду вам показывать венец.

- Я и так сижу.

- Ну так и сидите, где сидите, только поворачивайтесь к той стене, где зеркало.

- Но зачем такая темень?

- Вы будете видеть свет.

Раввин чиркнул спичкой, спичка вспыхнула, и тени свечей и стульев заплясали на полу между пустыми стульями.

- Теперь посмотрите в зеркало.

- Смотрю.

- И что вы там видите?

- Ничего.

- А вы глазами смотрите.

Серебряный канделябр, сначала с тремя, потом с пятью, а там и с семью хилыми горящими свечами, подобно призрачным пальцам с охваченными огнем кончиками, возник в овальном зеркале. В лицо Альберту пахнуло жаром, на минуту он опешил.

Но тут же вспомнил розыгрыши, которыми увлекался в детстве, и подумал: не на того напали. Иллюзионистских трюков вроде этого я в детстве навидался. Раз так, только меня здесь и видели. Тайны - это еще куда ни шло, но магические фокусы и раввины-фокусники - это уже слишком.