Страница 22 из 26
– Так и палуба станет почище, и вы языками молоть перестанете, – сказал он, отходя, и чего бы я не дал тогда за возможность нагнать его и надрать ему уши, но, видать, флотская жизнь уже начинала сказываться на мне, поскольку я ничего такого не сделал, а снова взялся, хоть и с уязвленной душой, за работу, довольный уж тем, что недавний наш разговор с Квинталем и Самнером, похоже, забыт и я могу до поры до времени сохранить в тайне и мое невежество по части дамочек, и правду о моем прошлом.
9
Я и опомниться не успел, как судно пополнило припасы, получило необходимый ремонт и вышло в море, а перед тем как поднять все паруса, мы собрались совершить одно положенное дело, но не совершили, и это на несколько дней погрузило капитана в мрачное настроение.
А дело было так. Я отмывал тарелку и чашку после капитанского ленча, который состоял обычно из куска рыбы и картофеля, поскольку в середине дня он никогда плотно не ел, и тут капитан оторвался от заполнения судового журнала – энергичный, веселый, довольный тем, что мы снова ставим паруса.
– Ну, мастер Тернстайл, – спросил он, – что ты можешь сказать о Санта-Крус, мм?
– Да ничего не могу, – со всей быстротой ответил я. – Потому как видел его только издали и за время стоянки ноги моей на суше не было. Однако должен признать, что с палубы «Баунти» он выглядел красиво, как на картинке.
Капитан положил перо на стол, вгляделся в меня с тенью улыбки на губах и прищурился, отчего лицо мое залилось густой краской, так что я отвел взгляд и принялся поправлять все, что попадалось мне под руку, дабы он обратил внимание на мою старательность.
– По-моему, ты надерзить мне пытаешься, – сказал он. – Не понимаю, однако ж, где тут дерзость.
– Никак нет, сэр, – возразил я. – Прошу прощения, сэр, если мои слова прозвучали грубее, чем я того желал. Я лишь хотел сказать, что нахожу себя неспособным ответить на первый ваш вопрос, поскольку не смог составить личное представление о городе. С другой стороны, мистер Фрейер, мистер Кристиан и мистер Хейвуд…
– Суть офицеры флота Его Величества, – прервал он меня тоном несколько более холодным. – И, как таковые, имеют во время стоянки в порту определенные права и требующие выполнения обязанности. Тебе следует помнить об этом, если ты желаешь и сам получить пост более высокий. Ты сможешь назвать его наградой за усердный труд, продвижением по службе.
Эти слова взяли меня врасплох, ибо, признаюсь, я никогда о каком-либо продвижении по службе не помышлял. Если быть честным с собой, а я всегда стремился к этому, я, скорее, наслаждался положением слуги капитана. Обязанностей оно подразумевало много, и самых разных, но, в сравнении с трудом палубных матросов, тягостными они отнюдь не были, кроме того, это положение выделяло меня в команде, с которой я начинал общаться уверенно и успешно. А устремление к жизни офицера? Я как-то не был уверен, что судьба держит ее в запасе для Джона Джейкоба Тернстайла. В конце концов, я всего лишь пару дней назад подумывал о том, чтобы навсегда бежать с корабля и вести в Испании жизнь дезертира – весьма, как мне представлялось, приятную. Полную приключений, в том числе и романтических. Правда состояла в том, что в случае прямого столкновения верности упованиям короля с моими корыстными побуждениями шансов на удачу у старины Георга оставалось столько же, сколько у девственницы в притоне разврата.
– Да, сэр, – сказал я, собирая брошенные им где попало кители и раскладывая их по двум стопкам: в одну попадали те, что требовали стирки (неблагодарная работа), в другую те, что еще годились для носки.
– Что же, город оказался совсем недурным, – продолжал он, снова обращаясь к судовому журналу. – Ничем не испорченным, таким я его здесь и описываю. Думаю, что миссис Блай, пожалуй, понравилось бы жить в нем; возможно, когда-нибудь я вернусь с ней сюда уже как частное лицо.
Я кивнул. Время от времени капитан говорил что-нибудь о своей жене и часто писал к ней в надежде на встречу с возвращающимся в Англию фрегатом, который смог бы забрать наши письма. Небольшая стопка посланий, несколько недель пролежавшая в ящике его письменного стола, ныне исчезла, перейдя, несомненно, в надежные руки властей Санта-Крус, и, по-моему, капитан уже изготовился приступить к сочинению новой порции.
– Миссис Блай живет в Лондоне, сэр? – почтительным тоном осведомился я, следя за тем, чтобы не переступить разделяющую нас незримую черту, однако он быстро кивнул и с видимым удовольствием заговорил о ней.
– Да, там. Моя милая Бетси. Чудесная женщина, Тернстайл. День, когда она принесла мне клятву верности, стал одним из счастливейших в моей жизни. Она ждет вместе с нашим сыном Вильямом и нашими дочерьми моего возвращения. Милый паренек, не правда ли? – Он повернул ко мне портрет мальчика, да, верно, он казался приятным пареньком, я так капитану и сказал. – Конечно, он несколькими годами младше тебя, – прибавил тот, – но, подозреваю, сведя знакомство, вы подружились бы.
Я ничего на сей счет не ответил, полагая для малого из моего круга невозможной дружбу с малым из его, однако капитан обходился со мной так душевно, что говорить ему об этом было бы грубостью. А потому я окинул каюту прощальным взглядом, желая убедиться, что все в ней пребывает в порядке, и только тут с удивлением обнаружил под окошком перенесенные из соседнего большого помещения горшки с землей, из которой уже пробивались какие-то ростки.
– Вижу, ты заметил мой огород, – весело сказал капитан, вставая из-за стола, чтобы осмотреть горшки. – Выглядит изрядно, не правда ли?
– Это те растения, что составляют цель нашей миссии, сэр? – спросил я в моем невежестве, но, едва спросив, понял, что ляпнул глупость, ведь за стеной каюты стояли еще сотни пустых горшков, и если вот эти ростки и были всем, в чем мы нуждались, то какой же пустой тратой времени и сил было наше плавание!
– Нет-нет, – ответил он. – Не говори чепухи, Тернстайл. Это всего лишь пустяки, которые я обнаружил вчера в горах, собирая гербарий с мистером Нельсоном.
Мистер Нельсон был джентльменом, который регулярно заходил в каюту капитана, и поначалу мне казалось, что официальных обязанностей у него не имеется. Однако недавно я услышал от мистера Фрейера, что это судовой садовник, чья настоящая работа начнется, когда мы приступим к осуществлению первой части нашей миссии, о которой я так ничего, по сути, и не знал.
– Я надумал высадить кое-какие семена, – продолжал капитан, осторожно касаясь пальцами влажной земли, – посмотреть, смогут ли они вырасти на борту. Вот в этот первый горшок я поместил колокольчик, экзотическое создание, которое дает съедобные плоды. Ты знаком с ним?
– Нет, сэр, – сказал я, знавший о жизни растений столько же, сколько о брачных обыкновениях сони.
– У него прекрасные цветы, – сказал капитан, слегка поворачивая росток к лившемуся в иллюминатор свету. – Желтые, как солнце. И словно светятся, ты такого никогда не видел. Во втором – оробал. Ты когда-нибудь изучал экзотическую флору, Тернстайл?
– Нет, сэр, – повторил я, глядя на крошечный росточек и гадая, во что он может обратиться.
– Ты можешь знать его под названием женьшень, – подсказал капитан и, когда я снова покачал головой, принял озадаченный вид. – Ей-ей, не понимаю, – сказал он, покачивая головой, как если бы для него это было великим сюрпризом, – чему в наши дни учат в школах? Система образования трещит по швам, сэр. По швам, поверьте!
Я открыл было рот, собираясь сказать, что отродясь ни в один школьный класс не заглядывал, но воздержался из опасения, что он и это сочтет за дерзость.
– Оробал – растение чудесное, – продолжал он. – Это, видишь ли, замечательный анастезик, а в путешествиях вроде нашего без него, конечно, не обойтись.
– Как-как? – переспросил я, не знакомый с этим словом.
– Анастезик, – повторил он. – Право же, Тернстайл, неужели я должен объяснять тебе все на свете? Он снимает боль, способен погружать недужного в сон. Думаю, если за ним хорошо ухаживать, он тоже зацветет.