Бунт на «Баунти»

Я, разумеется, надеялся последовать за ним, ожидая, что меня попросят присоединиться к одной из матросских компаний, посланных капитаном на берег для пополнения корабельных припасов, но, к великому моему разочарованию, включен ни в одну из них не был. Меня это здорово огорчило, поскольку наша стоянка давала мне, как я полагал, хорошую возможность самостоятельно обследовать незнакомый город; нога моя никогда еще не ступала на чужую землю, и я стал прикидывать, заметит ли кто-нибудь мое отсутствие, если я улизну, – ведь ни в одну из малых команд, состоящих под началом того или иного офицера, я не входил, служил капитану, а тот уже сошел на берег, не взяв меня с собой. Не стыжусь признаться, что имелась у меня и мыслишка в одиночку двинуться из Санта-Крус в Испанию (насколько я знал географию, такая возможность существовала) и начать там новую жизнь под именем Пабло Морьенте – уж в Испании-то мистер Льюис меня нипочем не отыщет. Я очень хорошо знал, что дезертира ждет виселица, однако считал себя легким на ногу и полагал успешный побег возможным. К сожалению, прежде чем я смог получше обдумать мой план, меня обнаружил и приставил к делу не кто иной, как юный паскудник мистер Хейвуд.

– Эй, ты, Турнепс, – сказал он, просунув голову в дверь капитанской каюты, где я изучал, обдумывая план побега, гео графические карты. – Какого черта ты тут делаешь?

– С вашего дозволения, сэр, – сказал я и в виде насмешки поклонился ему низко-низко, как будто он был принцем Уэльским, а я лакеем из Ливерпуля. Этот осел был от силы на год старше меня и, могу прибавить, ни ростом, ни благообразием отнюдь не превосходил. – Я полагал, что вправе позволить себе продолжить выполнение тех задач, ради которых меня призвали на борт этого судна, и прибраться в обители капитана.

– Так ты же карты разглядывал.

– А это чтобы лучше усвоить различие между долготой и широтой, сэр, ведь никто не разъяснил мне таковую разумным образом, а я, как вы знаете, в рассуждении мореходства до жути невежествен, ибо не получил вашего образования.

Он гневно прищурился, глядя на меня и пытаясь отыскать в сказанном мною хоть одно-два слова, которые смог бы истолковать как нарушение субординации.

– Когда мы снова выйдем в море, у тебя будет куча времени, чтобы расширить твои познания, – сказал наконец мистер Хейвуд, обведя быстрым взглядом каюту, это внутреннее святилище, в которое его приглашали не часто, и я понял – он зол на меня еще и потому, что я провожу здесь половину моего дневного времени. – Немедленно поднимайся на палубу.

– Боюсь, этого я сделать не смогу, сэр, – покачав головой, сказал я. – Если я не буду выполнять мои обязанности, капитан пустит мои кишки на подвязки.

– Твои обязанности, – произнес он, словно выплевывая каждое слово, – состоят в точном исполнении того, что говорю я или любой другой офицер флота Его Величества, а я приказываю тебе подняться на палубу и помочь матросам, которые ее драят, так что изволь сделать это. Без промедления.

Я начал медленно скатывать карты, надеясь, что он тем временем покинет каюту, решив, что я выполню его приказ, а там и забудет обо мне, однако такой удачи мне не выпало.

– Поторопись! – прикрикнул он так, точно все мы куда-то страшно спешили и если я не сделаю в точности, что он велит, и как можно скорее, то непременно настанет конец света. – Корабль сам себя чистить не станет.

Я с такими пареньками, как мистер Хейвуд, всю жизнь сталкивался и ни с одним поладить не смог. В годы, что я провел в заведении мистера Льюиса, каждый из моих братьев – а я считал их братьями, ибо мы вместе росли и всех нас прибило к его бизнесу лишь потому, что других возможностей выжить нам не представилось, – каждый из нас прослышал, что есть человек, который дает кров и заработок маленьким негодникам, кормит их, одевает, но как и чем придется платить за постель и стол, мы не ведали. Поскольку же мы были знакомы едва ли не с младенчества, то по большей части ладили друг с другом, но временами среди нас появлялся мальчик постарше, который особенно приглянулся мистеру Льюису, и, Боже ты мой, сколько хлопот он нам доставлял! Оглядевшись, новичок быстро приходил к выводу, что среди нас есть и другие претенденты на благосклонность мистера Льюиса, – понимал бы в этом хоть что-нибудь, олух! – и если ему не удастся самоутвердиться, да побыстрее, другие ребята одних с ним лет постараются вытурить его из дома, и придется ему искать средства существования где-то еще. Такие мальчики были истинной напастью, и, признаюсь, я среди прочих придумывал всякие затейливые фокусы, после которых они покидали нас с миром; мне и вспоминать-то об этом стыдно. Мистер Хейвуд сильно походил на них. Я подозревал, что офицеры обращаются с ним плоховато – по причине его малолетства, неопытности и дрянной наружности, ибо смотреть на его сальные темные волосы и прыщи, которые поминутно грозили извергнуться, что твой вулкан в Помпеях, удовольствия было мало, не говоря уж об извечном выражении, написанном на его физии, – будто его только что разбудили, заставили одеться и приступить к работе, не дав даже понять, сколько сейчас времени. А какие звуки неслись из его койки ночами! Не хочется мне писать об этом, уж больно оно вульгарно, но мне казалось, что одну половину дня он проводит в гальюне, а другую отдает онанизму.

Тем ярким утром в Санта-Крус на палубе трудилась примерно треть команды – одни матросы висели на вантах, латая паруса, другие стояли на четвереньках у бадеек с водой и драили жесткими щетками палубные доски, – остальные же мало-помалу возвращались из города с провизией для нашего дальнейшего плавания. Мерзейший мистер Хейвуд осмотрелся и указал мне на двух матросов, отчищавших палубу у якорного шпиля.

– Иди к ним, Турнепс, – сказал он.

– Тернстайл, – сказал я, готовый влепить ему за наглость пощечину.

– Невелика разница, – мгновенно ответил он. – Будешь работать с Квинталем и Самнером. И мне требуется, чтобы, когда вы закончите, я мог есть с этой палубы мой обед, понятно?

– Безусловно, сэр, – сказал я, едва он повернулся ко мне спиной. – Буду рад подать его вам сюда.

– Что? – спросил он, оборачиваясь.

– Приступаю к чистке палубы, сэр. Вы кругом правы.

– Как ты знаешь, капитан ценит гигиену превыше всего…

– О, это я знаю, сэр, – ответил я, изображая бахвала. – Уж мне ли не знать. Помилуйте, да только вчера вечером мы сидели в его каюте, только мы, никого больше, и капитан повернулся ко мне и сказал: «Мастер Тернстайл, – сказал он. – Мастер Тернстайл, если я и научился чему-то за время моей карьеры во флоте Его Величества…»

– Мне некогда слушать твои дурацкие россказни, – закричал мистер Хейвуд, а вернее сказать, прогавкал, как ему, псу, и полагалось, и я понял: одно очко я у него выиграл, потому как мысль, что мы с капитаном ведем разговоры столь доверительные, ему нисколько не понравилась.

Хотя, по правде сказать, мы их и вели – в последние недели капитан всякий раз, что я оказывался рядом с ним, говорил со мной по несколько минут кряду, рассказывая о том, чего он, быть может, никогда не обсуждал с другими матросами и офицерами. Подозреваю, причина состояла в том, что он считал меня не одним из них, а близким ему человеком, которого можно посвящать в свои тайные мысли, как, скажем, врача, и капитан был прав, поскольку мне нравилось думать о себе как о человеке преданном – ну, то есть, когда я не планировал вырваться из лап короля Георга. Но однако же я обиделся, что мне не позволили сойти на берег и повеселиться, счел это невыносимо жестоким ударом.

– Капитан желает, чтобы, пока пополняются припасы и производится необходимый ремонт корабля, он был отчищен и отскоблен от киля до клотика, – продолжал мистер Хейвуд и заодно уж почесал, грязная свинья, свои причиндалы, хоть и разговаривал со мной. – А потому немедленно приступай к работе.

Я кивнул и направился, как мне было велено, к двум матросам, и те, пока я приближался, один за другим оторвались от работы, чтобы посмотреть на меня, потом переглянулись и обменялись улыбками. С той поры, как мы в декабре вышли из Спитхеда, я проводил на палубе не так уж и много времени, но, по правде сказать, кое-кто из матросов повергал меня в трепет. Мне доводилось когда-то знать немало головорезов – приятели мистера Льюиса были типами малоприятными, с какими лучше на темной улице не встречаться, – однако наши матросы производили впечатление людей, которые способны убить тебя с такой же легкостью, с какой время тебе назовут. Страшноватые были ребята. И вонючие. И вечно жевали жвачку или выковыривали бог весть что из своих немытых волос. Первым из тех, кто теперь ожидал моего приближения, был Мэттью Квинталь, широкоплечий малый лет двадцати пяти или около того, с мышцами пахотного вола, а вторым – Джон Самнер, этот был немного старше, не таким крепко сбитым и состоял у Квинталя в прихлебателях.