Римские рассказы

— Куда махнем? — спросил Уго.

— Куда глаза глядят… — ответили мы. — Езжай просто так, без маршрута…

Машина была небольшая, и впятером там было тесно, тем более что Алессандро и Теодоро — ребята не из тощих; поэтому сразу же началась возня, пошли пинки, тумаки и прочие шуточки. Уго, паренек с бледным и хитрым лицом, на вид само спокойствие, после моста Мильвио вдруг погнал с бешеной скоростью, догоняя и перегоняя одну за другой все машины. А машины попадались самые разнообразные: малолитражки, в которых ехали только мужчины; небольшие машины, битком набитые женщинами и ребятишками; шикарные американские автомобили, просторные, как вагоны, такси, старые деревенские тарахтелки. Всякий раз, поравнявшись с машиной, которую мы обгоняли, мы высовывались из окошек и принимались строить рожи и потешаться над теми, кто в ней ехал, получая огромное удовольствие при виде их сердитых или изумленных лиц. В этой забаве больше всех отличался Теодоро; надо было его видеть, когда он орал, как на матче, «Гол!», высунувшись из окошка, с багровым лицом и вздувшимися от натуги жилами на шее. Но самые меткие и злые словечки отпускал Бритва.

Весело нам было и потому, что день был действительно чудесный. В чистом небе лишь изредка проплывало белое облачко, как бы напоминая, что теперь весна, и все кругом было покрыто той нежной, пышной, словно пенистой майской зеленью, которая приводит на память парное молоко, и у вас чуть ли не появляется желание стать коровой, чтобы только уткнуться лицом в эту муравушку. Когда мы на минуту остановились, чтобы взглянуть на дорожную карту, Теодоро нашел выход обуревавшим нас чувствам, повалившись на высокую, свежую, покрытую росой траву и задрав кверху ноги, как осел в пору любви; поднялся он под наш дружный хохот весь мокрый и растрепанный, выплевывая набившийся в рот клевер. Так, смеясь и дурачась, миновали мы развилок Изола Фарнезе и добрались до дороги, ведущей на Браччано. Было уже около полудня, и Алессандро предложил отправиться к озеру поесть рыбы.

Сказано — сделано: поехали по дороге, которая ведет на Ангуилларе. Но вот за поворотом нам загораживает путь катафалк — черная машина с позолотой, высокая, как дом, без цветов и провожающих; должно быть, она ехала за покойником в Браччано. Дорога была не асфальтированная, и из-под трясущегося черного ящика вздымалось облако белой пыли. Уго, конечно, засигналил, чтоб нас пропустили, но не тут-то было: никакого внимания, как будто это не клаксон заревел, а флейта пискнула. Катафалк двигался медленно, как на прогулке, и мы кашляли и чихали от пыли. Уго, отличный водитель, несколько раз пытался обойти проклятый фургон, но тогда тот перемешался на середину дороги, прижимая нас к стене или к изгороди и угрожая раздавить. Шофера мы не видели, но уж, конечно, он был нахал и стервец; его характер проявлялся в том, как он вел машину. Между тем пыль по-прежнему летела нам в лицо, обволакивая нас облаком, сквозь которое мелькал желтый крест на черном гробу. Мы все просто надрывались от крика, а Уго, можно сказать, не снимал руки с клаксона. Больше всех выходил из себя Теодоро:

— Могильщик проклятый, падаль! — кричал он водителю катафалка.

Но тот притворялся глухим. Наконец, на одном повороте Уго видит, что можно проскочить по обочине, прибавляет скорость и обгоняет катафалк. Мы все высунулись в окна посмотреть на шофера. В кабине сидели двое, и физиономии у них были невозмутимо спокойные. Один вел машину, другой ел батон. Надо было видеть, как орал Теодоро:

— Могильщик, падаль, подлец, хам!

А тот, что уплетал батон, спокойно сказал, указывая на гроб у себя за спиной:

— Не желаете ли? Место свободное…

Мы промчались еще с километр, но у переезда нам пришлось остановиться; немного погодя подъехал и катафалк. Те двое вылезли, из нашей машины вышли Алессандро и Теодоро, и вот эти четверо встретились носом к носу перед шлагбаумом.

— Отвечайте, вы что, не слышали гудка?

— Но мы же вам давали дорогу не знаю сколько раз.

— Да когда ж это было? Могильщик!

— Ну, ну, потише!

— А что, скажешь, не могильщик? Да вдобавок еще мошенник!

— Негодяй!

В общем наговорили друг другу много любезностей, но рукам воли не давали: как известно, римляне на словах храбрее, чем на деле. Между тем поезд проехал, шлагбаум поднялся и парни с катафалка, оказавшись попроворнее нас, проскочили вперед и опять, как и раньше, поехали посередине дороги.

— Знаете что, ребята? — сказал Уго у одного перекрестка. — Бог с ней, с рыбой, поедем закусить куда-нибудь еще.

Сказано — сделано. Мы свернули на пустынную проселочную дорогу и спокойно поехали дальше.

Какая тишина, какой мир и покой кругом! На дороге ни души: по одну сторону, под живописной красной скалой, поросшей лесом, бежал по камням ручей, по другую, зеленея всходами, до самого горизонта тянулись поля. Мы примолкли, как будто задумавшись о чем-то. Наконец Теодоро выразил общую мысль, крикнув неожиданно:

— Жрать хочется!

В самом деле, мы были голодны, и тут, как по сигналу, все сразу заговорили о еде. Кто принялся расхваливать спагетти с чесноком и оливковым маслом или с мясной подливкой, кто — жареного козленка только что из духовки или бараний бок, кто — просто деревенскую булку, свежую, хрустящую, из чистой пшеничной муки. Разыгравшийся аппетит делал нас красноречивыми; мы чуть не перессорились, обсуждая, что будем есть. Но вот на повороте дороги мы увидели указатель и прочли название деревни, которую искали: Марчано.

Она стояла на вершине скалы. Высокие черные дома издали были похожи на крепостные стены. Обогнув эту крепость по дороге, кружившей у подножья скалы, мы въехали в ворота и оказались перед узкой и темной улочкой, поднимавшейся в гору между домами бедняков. Мы вскарабкались вверх по этой улочке и выехали на пустынную площадь, окруженную большими старинными домами, с фонтаном для водопоя посредине. Ни лавки, ни бара, ни кино словом, ничего. «Я что-то не вижу траттории», — сказал Уго, объезжая площадь.

К фонтану направлялся крестьянин с мулом на поводу; мы спросили у него, где тут можно поесть. Он молча указал на какой-то переулок. Уго тут же свернул в него, и через минуту мы оказались на маленькой площади, мрачной, как колодец: там на двери одного дома действительно была прибита дощечка с надписью «Остерия». Мы с облегчением вылезли из машины, и кто-то сказал:

— Видите, здесь есть садик, и мы можем закусить на свежем воздухе.

Но войдя в дом, мы очутились в длинной комнате с низким потолком, темной и затхлой. Здесь стояли три скамейки и три грубых стола и больше ничего. Ни стойки с бутылками, ни календаря на стенке, ни даже рекламы газированной воды. Мы стали звать хозяев, хлопать в ладоши; открылась дверь — и вошла, с трудом неся свой живот, беременная женщина, по меньшей мере на шестом месяце, в черном платье, с недоверчивым и недовольным желтым лицом, не предвещавшим ничего хорошего.

— Что у вас можно поесть?

— Ничего нет… Уже поздно.

— Может, кусок мяса найдется?

— Мясная закрыта… Разве немного овечьего сыра.

— А спагетти?

— Могу сварить, но придется подождать, огонь уже потух… И потом у меня нет ни масла, ни томата.

Бритва выступил вперед и развязно сказал:

— Ну, ну, мамаша, вы что, боитесь, что мы не заплатим?

Она, не смущаясь, ответила:

— Вы можете платить сколько угодно… но раз у меня ничего нет?

— Тогда зачем вы написали на вывеске «Остерия»?

Она пожала плечами и, шлепая туфлями, направилась к двери.

— Дура неотесанная! — крикнул ей вслед разъяренный Теодоро.

Женщина обернулась и спокойно сказала:

— От дурака слышу.

С этим она и ушла.

Не солоно хлебавши мы вышли на улицу, проклиная Марчано.

Сильно припекало солнце. Мы решили вернуться назад к озеру Браччано: быть может, там, в одной из этих красивых деревушек, Ангуилларе или Тревиньяно, найдется что-нибудь поесть. Мы мчались с бешеной скоростью и всю дорогу ругали здешний народ: «Грубияны, невежи, хамы, дикари, негодяи, навозные жуки, подлецы, мужланы». И это еще не самые крепкие словечки, которыми мы честили жителей римских пригородов. После нескольких минут этой сумасшедшей езды показалось голубое, сверкающее озеро. Оно так искрилось на ярком солнце, что на него было больно смотреть. Мы подъехали к Тревиньяно, остановились у траттории над самым озером и вошли в помещение, очень похожее на харчевню в Марчано, но с той разницей, что здесь мы застали несколько охотников с ружьями и собаками.