Страница 26 из 32
Катерина – дочь короля, о похождениях которого известно всем. Она знает, что король может выбирать любовниц, когда пожелает, что нельзя жаловаться, особенно не имеет права жаловаться его жена. Сердце королевы Изабеллы Испанской разбивалось из-за любовных приключений мужа, а ведь она была таким же монархом, как он, не просто женой, коронованной из милости; у нее было свое королевство. И все равно, он так и не исправился, и Изабелла вынесла адские муки ревности, что видела ее дочь Катерина, решившая, что она никогда не испытает такой боли. Она не знала, что юный принц, который говорил, что любит ее, что ждал ее годами, поведет себя вот так. Она подумать не могла, что, пока она пребывает в темноте и одиночестве, зная, что потеряла ребенка и что никто не позволит ей горевать, ее молодой муж затеял флирт с ее собственной придворной дамой – с молодой женщиной, состоящей у королевы на службе, в ее покоях, с моей родственницей и подругой.
– Боюсь, все именно так, как вы думаете, – напрямик говорю я ей, чтобы сразу покончить с самым худшим. – Уильям Комптон притворялся, что ухаживает за Анной, все видели их вместе, все знали, что они встречаются. Но он был щитом. Все это время она виделась с королем.
Для Катерины это удар, но она принимает его по-королевски.
– И все обстоит еще хуже, – продолжаю я. – Мне очень жаль, что приходится вам об этом говорить.
Она глубоко вдыхает.
– Скажите. Скажите, леди Маргарет, что может быть хуже?
– Анна Гастингс сказала другой придворной даме, что это не флирт, не ухаживание на Майский праздник, которое закончится и забудется через день.
Я смотрю на бледное лицо Катерины, на решительную линию сомкнутых губ.
– Анна Гастингс сказала, что король давал обещания.
– Что? Что он мог обещать?
Я забываю о церемониях, сажусь рядом с королевой и обнимаю ее за плечи, словно она по-прежнему принцесса, скучающая по дому, и мы снова в Ладлоу.
– Дорогая моя…
На мгновение она позволяет себе уронить голову на мое плечо, а я обнимаю ее крепче.
– Лучше скажите, Маргарет. Лучше мне знать все.
– Она сказала, что он говорил, что любит ее. Она ему сказала, что ее клятвы можно отменить, и, что важнее, сказала, что его – недействительны. Он обещал жениться на ней.
Наступает долгое молчание. Я думаю: «Господи, пусть она не поведет себя по-королевски, не вскочит на ноги и не обрушит свой гнев на меня за то, что я принесла ей столь дурные вести». Но тут я чувствую, как она обмякает, оседает всем телом, и она утыкается горячим лицом со щеками, мокрыми от слез, мне в шею, а я обнимаю ее, пока она плачет, как обиженная девочка.
Мы долго молчим, потом Катерина отодвигается от меня, наскоро вытирает глаза руками. Я протягиваю ей платок, и она утирает лицо и сморкается.
– Я знала, – вздыхает она, словно устала до глубины души.
– Знали?
– Он мне кое-что рассказал прошлой ночью, а об остальном я догадалась. Он сказал, Господь его прости, что запутался. Сказал, что, когда лег с ней, она закричала от боли и пожаловалась, что не вынесет. Ему пришлось брать ее бережно. Она ему рассказала, что у девственницы в первый раз идет кровь.
Ее лицо искажается от насмешки и отвращения.
– Судя по всему, у нее кровь шла. Обильно. Она ему это показала и убедила его, что я не была девственницей в нашу брачную ночь, что мой брак с Артуром был завершен.
Королева замирает, а потом передергивается.
– Она намекнула ему, что наш брак недействителен, поскольку я была обвенчана и делила ложе с Артуром. Что пред очами Господа я всегда буду его женой, а не женой Генри. И Бог никогда не даст нам ребенка.
Я ахаю. Растерянно смотрю на нее. У меня нет слов, чтобы сохранить нашу тайну, я могу лишь изумляться тому, как случайно раскрылся наш старый заговор.
– Она сама – замужняя женщина, – замечаю я. – Она дважды была замужем.
Катерина находит силы печально улыбнуться моему неверию.
– Она вбила ему в голову, что наш брак противен Господу и что из-за этого мы потеряли ребенка. Она ему сказала, что у нас никогда не будет детей.
Я так потрясена, что могу лишь снова потянуться к ней. Катерина берет меня за руку, похлопывает ладонью и убирает мою руку.
– Да, – говорит она задумчиво. – Жестокая, правда? Злая.
И, когда я не отвечаю, продолжает:
– Это серьезно. Она ему сказала, что мой живот был раздут, но, поскольку ребенка там не было, это был знак Господа, что детей и не будет. Потому что наш брак противен Его воле. Потому что нельзя жениться на вдове брата, потому что этот брак будет бесплоден. Так написано в Библии.
Она невесело улыбается.
– Она цитировала ему Левит. «Если кто возьмет жену брата своего: это гнусно; он открыл наготу брата своего, бездетны будут они».
Я поражена внезапным интересом Анны Гастингс к богословию. Кто-то подготовил ее к тому, чтобы влить яд в ухо Генриха.
– Но сам Папа дал разрешение, – настаиваю я. – Ваша мать все устроила! Ваша мать позаботилась о том, чтобы получить разрешение, были вы Артуру женой или нет. Она обо всем позаботилась.
Катерина кивает:
– Позаботилась. Но Генри полон страхов, внушенных ему бабушкой. Она цитировала ему Левит до нашей свадьбы. Его отец жил в страхе, что удача от него отвернется. А теперь из-за этой Стаффорд он сходит с ума от похоти, и она ему говорит, что я по воле Божьей потеряла одного ребенка, а второй исчез у меня из утробы. Она говорит, наш брак проклят.
– Не важно, что она говорит, – я в бешенстве из-за этой злой девицы. – Ее брат увез ее от двора, ее больше не будет на вашей службе. Бога ради, у нее есть муж! Она замужем и не может освободиться! Она не может выйти замуж за короля! Зачем затевать все это? Неужели Генрих и в самом деле поверил, что она девственница! Она дважды была замужем! Они что, с ума сошли, говорить такое?
Катерина кивает. Она думает, а не переживает из-за своих бед, и я внезапно понимаю, что такой, должно быть, была ее мать: женщиной, которая посреди беды могла оценить свои шансы, прикинуть возможный исход – строить планы. Женщиной, которая, видя, что горят ее шатры, строила осадный лагерь из камня.
– Да, думаю, мы можем от нее избавиться, – задумчиво говорит Катерина. – И нужно будет помириться с ее братом, герцогом, вернуть его ко двору, он слишком силен, чтобы заводить такого врага. Старая Миледи мать умерла, она больше не напугает Генриха. А разговоры надо прекратить.
– Можем, – отвечаю я. – Так мы и сделаем.
– Вы напишете герцогу? – спрашивает она. – Он ведь ваш кузен?
– Эдвард – мой троюродный брат, – уточняю я. – Наши бабушки были сестрами наполовину.
Она улыбается:
– Маргарет, я поклясться готова, что вы в родстве со всеми.
Я киваю:
– Так и есть. И он вернется. Он верен королю и любит вас.
Она кивает:
– Не в нем для меня опасность.
– О чем вы?
– Мой отец был известным волокитой, все знали, и моя мать знала. Но все знали, что женщины служат ему для удовольствия; никто никогда не говорил о любви.
Она корчит гримасу отвращения, словно любовь между королем и женщиной, питающей к нему желание, всегда предосудительна.
– Мой отец никогда ни с кем не говорил о любви, кроме жены. Никто не смел усомниться в его браке, никто не мог бросить вызов моей матери, королеве Изабелле. Они поженились тайно, разрешения Папы у них не было вовсе, – их брак был самым ненадежным предприятием в мире, – но никто не думал, что он не продлится до смерти. Мой отец ложился с десятками, возможно, с сотнями других женщин. Но он ни одной из них не говорил слов любви. Он никому не позволял ни на мгновение подумать, что у него может быть жена, а у Испании королева, кроме моей матери.
Я жду.
– Опасность для меня – мой муж, – устало произносит она, и лицо ее кажется застывшей маской красоты. – Молодой глупец, испорченный глупец. Он должен быть уже достаточно взрослым, чтобы заводить любовниц, не влюбляясь. Он не должен никому позволять сомневаться в нашем браке. Он ни на мгновение не должен допускать мысли, что его можно отменить. Так он только подорвет уважение к себе – и ко мне. Я – королева Англии, королева может быть только одна. Король может быть только один. Я его жена. Мы оба коронованы. Вопросов быть не должно.