Я не вернусь

По вечерам стараюсь выходить в парк недалеко от дома. Точнее, не сама выхожу, а меня буквально силой вытаскивает Катя, мотивируя тем, что мне нужен свежий воздух и тренировки для колена. Но очень тяжко смотреть на молодых мамочек с колясками и думать о том, что я могла бы быть на их месте. Я так и не справилась с этой потерей. Мне всю жизнь придется жить с этим.

Поначалу я очень хотела поговорить с Сашей. Не важно о чем. О чем-нибудь. Хотя бы написать ему в 'контакте' банальное 'Привет, как дела?' Или у Васи Николаевича поинтересоваться, как там поживает наш общий знакомый - просто для того, чтобы знать, что с Сашей все в порядке. У него ведь колено болело - я это очень хорошо помню. Саша заметно хромал и даже, если не ошибаюсь, делал то ли томографию, то ли что-то еще - я не сильна в медицинских терминах. Результаты этих его обследований я так и не узнала...

Как бы то ни было, жизнь потихоньку налаживается. Хотя кого я пытаюсь обмануть? Катю, которая знает меня как облупленную? Шамиля, который с трудом успокоил меня, когда я после переезда нашла на квартире Сашину полосатую футболку? Я ее забыла, когда в спешке уезжала в прошлый раз в Белгород. Была уверена, что ее выкинули, но нет. Футболка спокойно дожидалась меня на одной из пустых полок в шкафу. Я трясущими руками схватила ее и заплакала. Было сумасшедшее, еле контролируемое желание вернуться обратно. К Саше. К своему любимому человеку. Я реально вздрагиваю от одного звука его имени, когда на улице кто-то кого-то зовет: 'Саша!' Вмиг становится трудно дышать, и я бессознательно начинаю озираться по сторонам с мыслью: 'А вдруг...?'

Знаете стихотворение Эдуарда Асадова?

А вы смиряли строгую гордыню,

Пытаясь одолеть свои пути?

А вы любили так, что даже имя

Вам больно было вслух произнести?

Да, это больно. Невыносимо больно. Вот сейчас пишу эти строчки, а буквы перед глазами плывут. Тихо шепчу: 'Саша... мой родной... мой любимый...' И вы знаете, как это тяжело? И рана на сердце еще свежая. И когда я уже уверенно думаю, что эта рана скоро затянется - как тут же все вскрывается, кровоточит, ноет, как будто все случилось только вчера. Но сейчас я научилась отвлекаться. Статьи, рассказы, даже стихи - все подряд. А еще я пересматриваю чуть ли не все знакомые и незнакомые сериалы - 'Правосудие Декстера', 'Сверхъестественное', 'Обмани меня', 'Побег', 'Мыслить как преступник' - все, где нет сюжета с какой-нибудь любовной историей. А еще готовить учусь. Нет, борщ я сварить-то могу - не думайте, что я совсем уже безрукая, а вот что посерьезней - косячу. Поэтому в постепенном режиме я превращаюсь в повара семидесятого уровня - правда, не знаю, пригодится ли мне это в будущем, но это помогает отвлечься от ненужных мыслей.

Как там говорят? Новая жизнь - ну заходи, раз пришла.

А вместе с новой жизнью пришло и кое-что еще. Меня и раньше Катька иногда называла Тинь-Тинь - в честь феи из мультика про Питера Пэна, а тут я подумала так: другой город - другая жизнь - другое имя. И всем знакомым и незнакомым стала представляться Тиной. А псевдоним 'Тина Сашина' придумала еще давно - в Белгороде. Хотя какой это псевдоним, если задуматься? Я ничего не придумывала - всего лишь сократила свое собственное имя и добавила фамилию, больше означающую принадлежность. Очень хотелось бы взять какой-то другой, но мои первые статьи, которые писались годом ранее, подписаны именно 'Тина Сашина'. Вот здесь я решила ничего не менять.

Я пытаюсь радоваться жизни. У меня не получается. Это трудно, на самом деле, и ни одному человеку в этом мире я не пожелаю того, что случилось со мной. Пытаюсь приспособиться к этому, но без Саши очень сложно. Невозможно. Мне не хватает именно его каких-то советов, поддержки, того самого важного для любой девушки мужского плеча.

Я пишу реально до изнеможения. До обморока. Круглыми сутками. И так изо дня в день, и знаете - меня это вполне устраивает. Даже не так. Мне это нравится. Я сознательно довожу себя до состояния, когда никаких других желаний, кроме как упасть лицом в подушку - не остается. Я не могу точно вспомнить, какой сегодня день, если не посмотрю в уголок на мониторе компьютера, где высвечивается дата. Я даже путаю части суток! И не могу сказать, сколько по времени сплю - два часа или двенадцать? Я стала настолько рассеянной, что, придя на кухню, минут пять пытаюсь вспомнить, зачем сюда пришла. Я могу уснуть в метро, в автобусе, дома на начальных титрах очередной серии какого-нибудь фильма, или сидя в горячей ванне, или перед компьютером, уронив голову на клавиатуру так, что каждая кнопка отпечатывается на моей щеке... В неподходящем месте и в неподходящее время.

На одной из старых фотографий времен моей учебы в педагогическом колледже у меня закрыты глаза. Кажется, я тогда еще поспорила с одногруппницей Виолеттой Самойловой о причинах моей постоянной сонливости. Не могу вспомнить всю суть нашего диалога, но сейчас я как никогда близко стою возле той, мелкой восемнадцатилетней Кристины, которая спала на парах и забывала записать домашнее задание.

... Я могу притворяться обычной. И мега-звезду всея Литературы могу из себя состроить так, что Лев Толстой в сторонке нервно курить будет, но на самом деле я не такая. Моя планета - это большая кружка крепкого кофе и компьютер с открытым текстовым документом. Я пишу о том, что вижу, что меня окружает. Помните, как у Виктора Цоя? 'Белый снег, серый лед на потрескавшейся земле...' - все просто и понятно, без всяких лишенных смысла образов (хотя у Цоя как раз-таки этих образов полным-полно). Практически у всех моих героев есть реальные прототипы. Я могу не знать историю полностью, но я могу ее додумать. Только раньше я писала в свободное время, а теперь - круглосуточно. С трудом, с красными от недосыпа глазами, но я пытаюсь таким образом выжить. Это единственное, что у меня получается в этой жизни. Это единственное, что не дает мне меня высыпать в ладонь те антидепрессанты, которые принесла мне Катя и которые до сих пор стоят запакованные в шкафчике на кухне. Я не чувствую ничего - радости, счастья, спокойствия, умиротворения. Даже злость и ненависть как-то утихли. Остались только боль и безразличие, а еще слабая надежда на то, что все будет хорошо.

Сейчас все, что мне остается, это продолжать маяться, тосковать, ждать, звать, вспоминать, мечтая повернуть время вспять. Когда-нибудь перестанет быть настолько больно? У боли же есть конец, как и у всего на свете? И понимаю, что это 'когда-нибудь' наступит разве что в другой жизни.

Но знаете... прав был Паша Тарарыв, называя меня актрисой. Когда приходит 'проверка' в лице Кати или Маши, я - само спокойствие. Поддерживаю разговор, показываю свой непомерный аппетит, улыбаюсь... Девчонки делают вид, что верят в мое желание жить, и не обращают внимания, если я вдруг резко ухожу в ванную и включаю на полную мощь воду, чтобы не было слышно моих рыданий.

Я не могу нормально жить, свободно дышать. От одной этой мысли накатывает новая волна истерики. Куда подевалась радостная, адекватная я? Вместо меня на кровати в обнимку с видавшим виды плюшевым серым барашком сидит потенциальная клиентка психиатрической лечебницы.

Если есть на земле место между раем и адом - то оно здесь, в моей спальне, на моей кровати, на которой я сворачивалась в клубок и беззвучно реву, чтобы через минуту кусать подушку и рвать зубами пододеяльник, едва сдерживая громкие рыдания. Меня разрывает внутри от переполнявших эмоций - неприятных, негативных, черных, холодных. Господи, пожалуйста! Я больше не могу! Я так хочу избавиться от этой боли, которая заставляет меня ненавидеть себя, ненавидеть эту жизнь. Саша... что же ты со мной сделал?

И где-то далеко в подсознании проскользнула ехидная мысль: 'Дорогая, ты сама виновата...'

Да, я виновата, и от этого становится только хуже.

Я просто ломаю свою жизнь. Медленно, поэтапно, но я ломаю свою жизнь. И скоро настигну финишной ленточки. Почему не замечала раньше? В упор не замечала. А может, просто не хотела? Не знаю, но мне это очень не нравится. Я теряю дорогих мне людей. Они считают виноватой меня. А мне кого винить? Воспоминания? Память, черт бы ее побрал! Стереть бы ее, забыть к такой-то матери.