Страница 7 из 112
Доната обессилено закрыла усталые глаза и осталась сидеть там, где сидела. У противоположной стены клетки, пристроенной к бревенчатому сараю. От камней, которые швыряла в нее оголтелая орава детей не спасало. Но от протянутых в слепой ненависти рук - сесть подальше – первое дело.
- Доченьку мою! – Старуха, схватившись за прутья, с недюжинной силой сотрясала клетку. - Ты сожрала! Ты! Тварь! Доченьку… Прошлой весной похоронили. И кровь всю высосала до донышка! Привезли сюда, а она, кровиночка моя, высохшая вся, горлышко растерзано… И всю кровь… Кошачье отродье…
Злые слова перекатывались в голове, как прошлогодняя фасоль в сухом коробе. Так ли обстояло дело на самом деле, как говорила старуха, Доната не знала. Да и где отыщешь правду сейчас? День проходил за днем, стараясь причинить ей больше боли, царапая острыми когтями незажившую рану. Была ли мать виновна в тех грехах, что спешили ей приписать? Вряд ли. Доната склонялась к мысли, что мать не причем. Не зря же всю дорогу повторяла с завидным упрямством «сколько лет держалась, а тут»…
Мало ли смертей в деревне случается, кого русалка утащит, кого звери дикие загрызут, кого и вовсе Лесунья заприметит да жизни лишит. Не говоря уж об Отверженных, не к ночи будут помянуты… Во всем обвиняли мать.
А мать лежала в земле, придавленная могильным камнем и достать ее уже не могли. Значит, за все смерти придется ответить ей, Донате. Спасибо хоть, могилу не стали тревожить. Знают: потревожь душу, будет потом не упокоенная по земле бродить, сколько бед принесет. С такой не каждая знахарка и справится.
Видела Доната и местную знахарку. На следующий день после того как привели ее и в клетку посадили. Маленькую старуху с закрытыми бельмами глазами подвели к клетке двое мужиков.
- Посмотри, Наина, что за тварь мы поймали, - пробасил высокий бородатый мужик, а посмотрел на Донату. И столько кровожадного ожидания скорой расправы было в том взгляде, что Доната, непривычная еще, дрогнула и отшатнулась.
- Рада бы посмотреть, Мокий, да не дал Отец света видеть, - ворчливо заскрипела старуха и повела крючковатым носом.
- Прости, Наина, - с готовностью извинился Мокий. – Сказал не то. Тебе решать, кошачье отродье мы поймали, или другое что.
Старуха молча стояла перед клеткой. Белые глаза щурились. Издалека могло показаться, что она действительно высматривает что-то на лице Донаты. Сизый нос с кровеносными сосудами задвигался из стороны в сторону. Она долго молчала.
Мокий переминался с ноги на ногу, безуспешно ожидая ответа. Грудь, густо поросшая шерстью, виднелась в отворотах не по-деревенски яркой рубахи. Устал ждать не только он. Порывисто вздохнула и Доната, ожидая решения собственной участи. Хотя, собственно говоря, что она хотела услышать? Конец един. Сожгут ее через месяц в День Раскаяния. Когда каждый должен повиниться перед Отцом во всех грехах, совершенных за год. Вот и попросит деревня прощения, возложив для верности на алтарь ее сожженные косточки…
Или что там от нее останется. Еще и приговаривать будут: если солгали мы тебе Отец в раскаянии своем, поступай с нами так, как мы поступаем с врагом своим. Такую, по крайней мере, страшную сказку рассказывала однажды мать.
Да… сказку… мать…
Старуха молчала.
Доната перевела взгляд на второго мужика, приведшего знахарку. Жилистый, нелепый как колодезный журавль, он стоял поодаль. Поймав его взгляд, Доната невольно провела рукой по шее. Тот заметил и злорадная ухмылка искривила тонкие губы.
Мужика звали Вукол. Это он первым вышел на поляну, где перед могилой матери сидела на коленях Доната. Она услышала лай собак гораздо раньше того, когда удерживая рвавшихся с поводков псов они – торжествующие, не считавшие нужным сдерживать злобу – появились в поле ее зрения. Доната не двинулась с места. Сидела, глядя прямо перед собой, и такая тоска царила на сердце, что не смогли ее вывести из состояния полной отрешенности ни рычание собак, ни скалящиеся в радостных ухмылках лица охотников, ни даже пощечина вот того самого Вукола, что откинула голову назад.
Она, наверное, должна быть благодарной им за то, что не убили сразу. Что надели на шею железный обруч, звонко щелкнувший потайным замком – это его невольно искала ее рука, привыкшая за три дня пути поправлять клятый ошейник - и на цепи, торжественно, как одержимую демоном, ввели в деревню. Она должна им сказать спасибо – наверное – что вместо камней на нее обрушился град ругательств и плевков. Что всего лишь железный ошейник сдирал кожу до крови, а голова все еще на месте.
- Оставьте нас, - скрипнула старуха и Доната вздрогнула. Так порой дома скрипела немазаная дверь, а маленькая Доната, устав от одиночества, пыталась распознать в том скрипе звуки человеческой речи.
Мужики не заставили просить себя дважды. Благоразумно отступив подальше, они застыли, недружелюбно поглядывая в сторону клетки. Словно Доната могла раздвинуть железные прутья и причинить вред их драгоценной знахарке.
- Да, девка, напутано у тебя. Сразу не разберешь, - старуха задумчиво покачала головой, но ответных слов не ждала. – То, что ты не Кошачье отродье, ясно. Не пойму, зачем Рогнеда держала тебя у себя. На черный день, что ли?