Страница 4 из 112
Сдерживаемая ярость, наконец, вырвалась наружу и глиняный горшок, долгие годы служивший им верой и правдой, постигла печальная участь. Он со свистом пролетел через комнату, и только осколки брызнули с разные стороны.
Доната с уважением посмотрела на мать – вот это сила! Ей бы такую силу - но чего не дано, того не дано. По крайней мере, так объяснила ей мать. Давно, еще в то время, когда ничего желанней в мире не существовало, чем возможности так же легко оборачиваться Кошкой. Точить острые когти о дерево, а потом, грациозно изогнув спину, взбираться на неприступные деревья, рыжим ветром носиться по хрупким кронам и высокомерно оглядываться на тех, кто остался на земле.
Мать не считала нужным скрывать свои превращения. Может быть, она наслаждалась тем восторгом, что возникал у Донаты всякий раз, когда видела она это чудо. Быть одновременно и Кошкой и женщиной – волшебный подарок, который следовало бережно принимать из рук скупердяйки - Судьбы. Поначалу мать отмалчивалась в ответ на бесконечные приставания маленькой Донаты. Потом коротко бросала «скоро». И, наконец, ответ на очередной вопрос «ну когда же, когда?», поверг Донату в состояние шока.
- Ты никогда не станешь Кошкой, потому что ты человек. Только человек.
Доната кусала губы, держа в горле долгий мучительный стон. В тот день, когда осознала она горькую правду: кому-то дано легкой тенью скользить среди густой листвы, а кому-то предстоит всю жизнь топтать землю, не видя ничего дальше собственного носа. Лишили, отобрали, вырвали изо рта роскошный обещанный подарок!
- Когда-то лесных Кошек было много, больше, чем сейчас в лесу обычных, - мать не стала тогда утешать ее. Просто положила ей руку на голову и сдержала легкий вздох. То ли разочарования, то ли сожаления о давно ушедших временах. – Лесной Дед заботился о нас. Не давал в обиду. Весь лес принадлежал нам… да и не только лес. Вот это «не только лес» и погубило Деда. Захотел старик многого, и получил… Как положено. Отняли и то, что имел. Вот и бродит теперь в потерянном лесу неприкаянной тенью. Век Кошки недолог, тебе бы радоваться, что родилась человеком, а ты грустишь. Если встретишь Лесного Деда, после… Без меня. Привет передай от последней Кошки. Он знает меня. Рогнеда – имя мое.
С каждым разом превращения туда-обратно давались матери с большим трудом. И болью. Она стала прятаться в те мгновенья, когда природа брала свое. И не пыталась Доната подсмотреть специально, только получилось однажды случайно. Всеми силами сдерживая болезненный вой, мать каталась по земле, а кошачий хребет в человеческом теле разрывал ее пополам. Трещали кости, лопались кровеносные сосуды, но не получалось из скулящего от ужаса существа ни Кошки, ни женщины.
Прячась в густой листве, зажимая себе руками рот, Доната чувствовала: нельзя матери мешать беспомощным сочувствием, нужно дождаться конца. Любого конца. И она дождалась. Мать в последний раз выгнулась дугой. Волны судорог – от самой мощной до еле заметного содрогания оставили, наконец, измученное тело в покое. Только тогда Доната решилась и медленно подошла к матери. Огромные желтые глаза, затуманенные болью смотрели в небо. Губы дрожали, а изо рта выглядывали сформировавшиеся клыки.
- Все, - прохрипела мать и протянула Донате руку. Под изогнутыми когтями выступила кровь. - Кончилось мое время…
Вот и сейчас изогнутые когти мало походили на человеческие. Желтые глаза ловили отсвет Гелиона и в полутемной избе то и дело вспыхивали яркие огни.
- Поторапливайся, - мать бросила Донате заплечный мешок. – Быстрее пойдем, даст Свет, спасемся.
И сама торопливо набивала свой мешок: одежда, соль, лечебные травы, нож, крупа, огниво…
Дорога долгая, а все равно – всю избу со скарбом с собой не унесешь.
- Столько лет, столько лет держалась, - мать не могла опомниться оттого, что случилось утром. – Не знаю, что на меня нашло. Словно демон какой на ухо нашептал. Смотрю, молоденький такой мальчик, беззащитный, а я с тех пор как ты у меня появилась, на людей… Демон, тьфу, будь проклят…
Доната долго не могла взять в толк, зачем им нужно непременно бежать? Зачем перед долгой осенью бросать такую милую, такую родную избушку? Люди? Что могут сделать люди? Они мирно жили там себе, в деревне, а они тут себе, в лесу. И никто никому не мешал.
- Не знаешь ты людей, дочка, - мать ощерила белые клыки. – Добрые они до поры, пока их не трогаешь. А теперь жди: пойдут охотники с облавой, да с собаками. Поймают, церемониться не станут. Им без разницы: Кошки, демоны. Одинаково сожгут на костре. И меня. И тебя заодно. От греха подальше. Тем более что виновата я. Столько лет, столько…
Мать коротко взвыла и тут же взяла себя в руки.
Уже на ходу, приспосабливаясь к новым ощущениям – мать заставила ее одеться, и кожаные штаны, в отличие от льняной рубахи неприятно сковывали движения – Доната слышала, как мать бормочет себе под нос: «Молоденький совсем мальчик… Убить бы его, глядишь, когда еще нашли бы… и не нашли бы… стара стала, стара».
Поначалу двигались споро. Доната легко перебиралась через поваленные бурей деревья, помогая матери преодолевать очередное препятствие. Та злилась, но помощь принимала. Идти ей было тяжело. Только сейчас Доната обратила внимание на то, как внезапно постарела мать. Как выжелтилась сухая кожа, как заметна стала сеть глубоких морщин, что заботливо окружила огромные глаза, не оставив без внимания даже крохотный участок кожи. Время от времени мать открывала рот, кончиком языка ловя порывы прохладного освежающего ветра.