Воля богов!

   Видя, что Зевс сегодня в хорошем настроении, Посейдон решился выразить ему своё вчерашнее недовольство:

   -- Против богов идёшь, брат. Ты, конечно, можешь помогать троянцам - твоя воля, но учти: боги с тобой не согласны.

   -- Говори за себя, Посейдон. Кто это со мной не согласен?

   -- Да все не согласны: я, Гера, Афина, Гермес...

   -- Что?! Эй, Гермес!

   -- Чего, Кроныч?

   -- Ты что, против троянцев?

   -- Как скажешь, Кроныч.

   -- Что это за ответ? Что ты юлишь всё время? Неужели сложно прямо сказать: ты за греков или за троянцев?

   -- Ничего сложного, Кроныч. Проще простого. Скажи мне только, кто победит, и я сразу скажу, за кого я.

   Зевс усмехнулся и, убедившись, что все собрались, начал свою речь:

   -- Так вот, значит, мальчики и девочки, тут уже поступают нарекания, что я, дескать, много на себя беру: троянцам помогаю, греков защищать не даю, богам вмешиваться запрещаю, сам всем распоряжаюсь, а другим разрешаю только смотреть. Ладно, пойду навстречу вашим пожеланиям. Сегодня ничего запрещать не буду. Делайте что хотите, а я буду только наблюдать.

   -- А за греков воевать против троянцев можно? - осторожно спросила Афина.

   -- Можно, - улыбнулся Зевс. - Тебе, доченька, сегодня всё можно. Хотите - за греков воюйте, хотите - за троянцев. Хоть между собой передеритесь. Я ни во что вмешиваться не буду.

   Он тут же пожалел, что разрешил богам передраться между собой, заметив, какой кровожадный взгляд бросила Гера на Артемиду и как многозначительно переглянулись Афина и Арес. Но слова уже были сказаны, и Зевс приказал Ганимеду налить нектара, закрыл короткое собрание, поднялся с трона, взял пакетик с орешками, уселся перед ясновизором, закинув ногу на ногу, и принялся наблюдать за событиями, происходившими в это время в греческом лагере.

   У греков в это время тоже было большое собрание. Речь держал Ахилл.

   "Нам с Агамемноном следовало помириться ещё раньше, - говорил он, - а лучше вообще не ссориться. Было б из-за чего! Из-за какой-то бабы, чтоб ей сдохнуть раньше! Сколько бед наша ссора принесла грекам и сколько радости троянцам! Но что сделано, того не исправишь. Я больше на Агамемнона не сержусь - я теперь только на троянцев сержусь, и особенно на Гектора. Командуй, Агамемнон. Я теперь биться хочу и убивать троянцев, сколько сил хватит. А сил у меня хватит на всех их".

   Толпы греков ответили ему оглушительным рёвом. Агамемнон встал, кряхтя от болевшей раны, и сказал, поднимая руку: "Тихо! Не мешайте говорить, а то я сам себя не слышу.

   Меня уже за это дело многие ругали и винили в том, что произошло. Но не я тут виноват. Это всё боги меня с толку сбили. Одна Эрида чего стоит! Против судьбы, опять же, не попрёшь. Да и сам Зевс что-то в последнее время взялся мне гадости устраивать. Всё одно к одному. И что я мог сделать? Есть, говорят, богиня такая: Ате. Может, врут, конечно, а я думаю, что и вправду есть такая. Она только и делает, что людей с толку сбивает. Мне про неё Нестор рассказывал. Ну, вы же знаете Нестора - он ерунду говорить не будет. Так вот она не только людям - она и богам головы может заморочить.

   Дело так было. Поправь меня, Нелеич, если я что неправильно скажу, - Агамемнон был не из тех, кто охотно извиняется и просит прощения, и сейчас он, хоть и понимал, что сделать это всё равно придётся, был рад возможности получить отсрочку, рассказав какую-нибудь историю. - Зовёт как-то Зевс всех богов и говорит им:

   -- Радость у меня сегодня, боги. Родится самый главный герой, который будет царствовать над миром, а все остальные герои ему служить будут.

   А Гера, хитрая такая, ему отвечает:

   -- Врёшь ты всё! Мы же знаем, что у тебя семь пятниц на неделе, и ничего этого не будет. Можешь поклясться страшной олимпийской клятвой, что правду говоришь?

   А Зевс и не понял, что она нарочно это сказала. Так ему, значит, Ате голову заморочила. Ну, он и поклялся. Думал, что ничем не рискует, поскольку знал, что Алкмена, подружка его, на последнем сроке и сегодня Геракла родить должна. А Гера тут разом всё переиграла: Никиппа, микенская царица тоже сына ждала, так Гера ей роды ускорила, и она Эврисфея недоношенным родила. А Алкмене Гера наоборот роды задержала, так что Геракл только на другой день родился. А потом приходит к Зевсу и говорит: так, мол, и так, родился сегодня Эврисфей, а Геракл у него теперь на побегушках будет, как ты и обещал.

   Вот тут-то Зевс и понял, как его жена обманула. Ох уж и прогневался он, а сделать-то ничего уже не может: клятва-то дадена. Схватил он тогда Ате за волосы и так её! И так! - Агамемнон с неподдельной злостью изобразил, как Зевс бьёт Ате головой об стол. - И запретил ей впредь на Олимпе появляться. С тех пор ходит она между людьми и жертву себе ищет. Вот, значит, я ей как раз и подвернулся.

   Так что, раз уж и Зевс с ней не справился, то куда уж мне - простому царю. Но я свою вину загладить всё равно готов. Всё, что Одиссей тебе, Ахилл, давеча обещал, я отдам. Вот, прямо сейчас мои люди всё тебе доставят, пока мы завтракаем".

   "Не надо мне ничего, - твёрдо ответил Ахилл. - И завтрака не надо. Мне никакой кусок в горло не полезет, пока я не отомщу стократно за смерть моего друга. Нечего время терять! Командуй прямо сейчас в бой идти!"

   Греческое войско вскричало ему в ответ воинственно, но без энтузиазма. Общее мнение выразил Одиссей: "Спокойно, Ахилл! Горячку пороть не надо. Ты тут всех сильнее, но я тебя старше и жизнь знаю лучше, так что поверь моему опыту: во-первых, когда подарки дают, никогда не отказывайся и бери сразу, не откладывая, а то ведь передумают; а во-вторых, никогда не воюй, не позавтракав. Все мы тут готовы на любые жертвы, чтобы отомстить за твоего безвременно погибшего друга, но приносить в жертву свой желудок не стоит. От голодных воинов в бою мало проку. Так что вели накормить своих мирмидонцев, сам поешь - Атреич сейчас наверняка не откажется угостить тебя за свой счёт, и подарки прими, а там уж и повоюем - день впереди долгий".

   В ответ на эти слова Одиссея греки закричали чуть менее воинственно, но гораздо более дружно.

   Ахилл был не согласен, но противиться воле всего войска не мог даже он. Пришлось возвращаться к своей палатке и терпеливо ждать, пока люди Агамемнона под предводительством Одиссея не доставили ему всё, что обещал капризному герою командир греческого войска. Он принципиально не смотрел в сторону этих даров. Не посмотрел он и на дочку Бриса, которую позавчера называл своей любимой, а сегодня желал ей смерти. Той, из-за которой разгорелась его ссора с Агамемноном, той, чьё имя он так и не узнал. Видя настроение Ахилла, девушка не подошла к нему, но сразу бросилась к телу Патрокла, от которого Фетида заботливо отгоняла мух.

   Девушка заплакала горько и искренне. Патрокл был единственным греком, который понимал и жалел её. Ахилл, хоть и изображал любовь, на самом деле всегда любил только себя, а других - лишь в той мере, в какой они поддерживали в нём эту единственную и самую крепкую его любовь. Много горя пришлось пережить дочке Бриса: её молодой муж, за которого она вышла совсем недавно, и три брата пали жертвами Ахилла, когда он захватил и разрушил её родной город, её саму Ахилл насильно увёл с собой, и только Патрокл утешал дочку Бриса, уверяя, что Ахилл любит её и женится на ней, когда вернётся в Элладу. Она верила ему, потому что надо во что-то в жизни верить и на что-то надеяться. А теперь Ахилл, кажется, даже не узнал её, когда она вернулась после долгой разлуки, а Патрокл лежит мёртвый, и она никогда не услышит от него ни слов утешения, ни доброй лжи - последней надежды в несчастье.

   Дочка Бриса плакала - может, по Патроклу, а, может быть, и по самой себе, а Ахилл сидел в стороне мрачный, ни разу не взглянул на неё, молчал и отворачивался, когда сердобольная Афина пыталась накормить его с ложечки амброзией.