Страница 28 из 97
"Какой я тебе троянец!!!" - заорал в ответ поверженный богатырь.
Страшная догадка поразила Агамемнона. Расталкивая людей, он бросился к Ахиллу, удержал его руку и спросил вражеского вождя: "Так вы не троянец? Это не Троя?"
Нескончаемый поток ругательств послужил ему ответом. Если бы можно было кратко выразить общий смысл этих слов, то он был бы таким: "Нет, я не троянец. Нет, это не Троя".
Агамемнон покраснел, закусил губы, дождался, когда богатырь замолчал, чтобы перевести дыхание, и сказал:
-- Я Агамемнон Атреевич, царь Микен. С кем, простите, имею честь?
-- Телеф Гераклович, царь Мизии.
-- Вы сын Геракла?! - воскликнул Агамемнон.
В ответ ему снова понёсся поток брани. Телеф ругался мастерски: лихо, заковыристо, изобретательно, изящно, беззастенчиво, многоэтажно, художественно, обоснованно.
Так волны бушующего моря, сливаясь с потоками грозового дождя, разбиваются об утёсы прибрежных скал, не оставляя на них следа, так могучие скалы несокрушимо стоят под грозными потоками, не сдвигаясь, не устрашаясь и не поддаваясь ни ветрам, ни волнам, ни ударам молний - так стоял несокрушимый Агамемнон, обтекая под потоками оскорблений, не содрогаясь и не меняясь в лице, и только всё повторял: "Извините", "Нелепейшее недоразумение", "Простите", "Ни в коем случае не повторится".
Паламед извлёк из раны Телефа копьё и перевязал её. Телеф стонал, время от времени кратко поругиваясь. Когда первая помощь была оказана, ни на шаг не отходивший Агамемнон, осторожно спросил: "Вы, как сын Геракла, не хотели бы присоединиться к нашему походу против Трои? Честь Эллады..."
Телеф опять разразился ругательствами, общий смысл которых был такой: "Нет, не хочу: я ранен, и вы мне не нравитесь". Агамемнон не стал ни возражать, ни выяснять, чем именно греческое войско не понравилось мизийскому царю.
Когда мизийцы ушли в крепость, унося с собой раненых, Агамемнон построил греков на берегу и спросил: "Кто первый закричал: "Троя!"?"
Все смущённо молчали. Конечно, все кричали "Троя!", сам Агамемнон так кричал. Но кто же был первым?
Одиссей покосился на кучку металлолома, перепачканного ошмётками человеческого организма, оставшегося от фиванского царя, и предположил: "Кажется, это был Терсандр". Войско одобрительно загомонило: "Конечно, Терсандр!", "Точно, он!", "Я тоже слышал!" Причина ошибки разъяснилась.
Оказав первую помощь раненым и отдав последние почести погибшим, греки вернулись на корабли и снова отправились в путь. Одиссей пытался уговорить Агамемнона остаться в Мизии ещё немного, поскольку по законам гостеприимства Телеф должен был дать гостям подарки, но Агамемнон предпочёл от этого воздержаться. Не то чтобы ему было очень стыдно, что из-за его бойцов пострадали ни в чём не повинные люди - на войне невозможно обойтись без невинных жертв, но мысль о том, что он обидел сына самого Геракла - великого героя и гордости Эллады, не давала ему покоя.
Настрой войска был уже не такой боевой, как в начале пути, и когда на горизонте снова показался берег, никто ничего не кричал. Только когда очертания домов стали ясными и всякие сомнения исчезли, Агамемнон первым тихо сказал: "Авлида".
Флот пришёл туда же, откуда начал свой путь.
В полном порядке, спокойно, без шума и криков воины сошли на берег и построились. Агамемнон несколько раз молча прошёлся вдоль строя, собираясь с мыслями, и, остановившись посередине, громко спросил: "У кого была карта?"
Никто не ответил. Тогда Агамемнон, ещё немного подумав, сказал: "Спрошу по-другому: кто знает путь в Трою?"
Молчание стало ужасным ответом.
В греческом флоте было больше тысячи кораблей. Каждый думал, что кто-нибудь да знает, куда плыть...
Так оно всегда бывает когда начинаешь большое дело: всякую мелочь учтёшь, а что-нибудь важное обязательно забудешь. Греки отправились в путь, не узнав перед этим дороги.
Агамемнон помолчал, осмотрел своё войско и, вздохнув, скомандовал: "Разойдись!"
Путь в Трою
Фетида пришла во дворец Посейдона. Изо всех сил стараясь ни о чём не думать, как советовал Гермес, она весело улыбалась, но забота, лежавшая на её сердце, делала эту улыбку приторной и неискренней. Посейдон же, напротив, улыбался ей совершенно естественно и радостно.
-- Здравствуй, красавица! Здравствуй, дорогая! Что же ты меня, старика совсем забыла - не зайдёшь, не навестишь? Прости, угостить тебя сегодня нечем.
-- Я ненадолго совсем, - мялась в дверях Фетида. - Простите, что беспокою вас, Посейдон Кронович. Я тоже рада вас видеть.
-- Да что ж случилось, крошка? Говори уж. Никак с сынком беда какая?
Фетида вздрогнула. Она не могла понять, как Посейдон прочитал её мысли, если она ни о чём не думала. Поняв, что скрывать что-то бесполезно, она как есть рассказала всё старому богу морей. Тот слушал внимательно, склонив голову набок и глядя на Фетиду туманным нежным взором.
-- А что, - сказал он, - сынок твой уже призывного возраста достиг? Как время-то бежит! Ведь совсем же недавно на твоей с Пелеем свадьбе гуляли.
-- Ребёнок он ещё! - воскликнула Фетида, утирая слёзы. - Ему пятнадцать лет всего!
-- Ну, пятнадцать лет это не ребёнок, - возразил Посейдон. - Самый тот возраст. Мальчики в это время ещё в войну играют и мечтают о подвигах. Героями в этом возрасте обычно и становятся. А пару лет спустя у них появляются совсем другие интересы, так что, если воевать, так в пятнадцать лет.
Фетида в ответ разразилась такими рыданиями, что Посейдон сам испугался своих слов, обнял её и, нежно гладя по спине, сказал:
-- Ну, ты, это, не переживай. Может, всё и обойдётся.
-- Не обойдётся, - всхлипнула Фетида. - Я знаю, я чувствую: убьют его там.
-- Но ты представь себе, Фетидонька, что будет, если все пойдут на войну, а он нет. Это ж какой стыд ему будет! Знаешь, как для смертных важно славы добиться. Им ведь смерть не страшна - её всё равно никто из них не избежит, для них главное, чтоб люди потом об их подвигах вспоминали. А ты хочешь, чтоб он на войну не ходил.
-- Тогда сделайте так, чтобы никто на войну не пошёл, чтобы её совсем не было, чтобы не поплыли греки в эту проклятую Трою. Отсрочьте их отъезд хотя бы на пару лет. А там Ахилл повзрослеет. Может быть, у него действительно появятся другие интересы, и он сам на войну уже не захочет. Они же не могут его заставить: он ведь к Елене не сватался и клятв никаких не давал. Сделайте что-нибудь, Посейдон Кронович, вы же самый могущественный, самый справедливый, самый сильный.
Лесть, как и обещал Гермес, действовала. Посейдон размякал. Фетида сжала ладонями его жилистую руку и прижала её к своему материнскому сердцу. Старый бог сдался.
-- Хорошо, деточка, - сказал он. - Сделаю как ты сказала. Не будет им пути в Трою. Я уж об этом позабочусь. Война - дело не благочестивое. Не смертные, а боги должны решать, кто когда умрёт.
То, что ветры переменились, и плыть в Трою стало невозможно, Агамемнон поначалу и не заметил. Не до того было. Пытаясь выяснить путь в Трою, он допросил всех местных купцов, кого смог найти. Но они божились и клялись Гермесом, что никогда в Трое не были и даже не собирались туда, и дороги не знают, и знать не хотят, и не нужно им это вовсе. Весть о том, как Агамемнон поступает с купцами, которые торгуют в военное время, распространилась быстро, и теперь не только местные купцы стали его избегать, но и иноземные корабли стали обходить Авлиду далеко стороной, так что расспросить иностранцев тоже было невозможно.
Бесясь от собственного бессилия, Агамемнон бродил по берегу, всматривался в горизонт, то ли пытаясь разглядеть там ненавистную Трою, то ли надеясь увидеть проходящий корабль с мореходами, знающими путь к ней.