Рарагю

Я с любовью обнял сына моего брата, всматриваясь в него, надеясь найти хоть какое-то сходство с Руери. Это был прелестный мальчик, но в его открытом личике я узнавал только черты матери, ее черные, бархатные глаза. Он показался мне слишком маленьким — в этой стране люди и растения развиваются быстро, и я думал, что увижу тринадцатилетнего подростка с глазами Жоржа. У меня впервые появилось сомнение.

XVI

Узнать дату рождения Тамари было трудно, я тщетно расспрашивал женщин. Там, среди вечного лета, годы летят незаметно и понятие о времени весьма смутно. Однако Гапото сказала, что у начальника есть записи о рождении всех детей в их семействе, и эти бумаги хранятся в фарего (farehau) округа. По моей просьбе одна молодая девушка отправилась за ними в деревню Тегапю, прося подождать ее часа два.

Место, где мы находились, было одновременно и прелестно и ужасно. Ни один пейзаж Европы не может передать особенность полинезийских красот; их яркость поражает воображение.

Позади нас громадные утесы тонули в прозрачном небе. Вокруг огромной полукруглой бухты качались высокие кокосовые деревья; сиял ослепительный тропический свет. С моря дул сильный ветер, кружились сухие листья; страшно шумели волны.

Я рассматривал окружающие меня лица. Они отличались от таитянского типа: их выражение было более диким. В путешествиях привыкаешь ко всему. Однако иногда ум просыпается и вы поражаетесь странности окружающего. В первый раз удивленный нашим коренным различием, я смотрел на этих туземцев как на что-то невиданное, несмотря на то, что был одет как они и знал их язык, я был среди них как на необитаемом острове. Я чувствовал громадное пространство, отделяющее меня от земли, беспредельность моря и свое полное одиночество. И думал о брате Жорже и о том, что на далеких островах есть род, в котором будет течь наша кровь.

— Лоти, — сказала, вставая, старая Гапото, — не хочешь ли отдохнуть в моей хижине? Ты поешь и поспишь. Там мой сын Тегаро, и вы вместе придумаете, как вернуться на Таити вместе с ребенком, которого ты хочешь увезти.

XVII

Хижина Гапото, расположенная недалеко от моря, представляла собой древнее жилище маори, вымощенное черным булыжником, с прозрачными стенами и крышей из пандануса, где жили скорпионы и стоножки. Громадные куски дерева поддерживали примитивные кровати, занавеси которых состояли из размягченной тутовой коры. Убранство хижины дополнял грубый стол, но на нем лежала Библия на языке Таити, напоминая гостю, что и в этой одинокой хижине живут христиане.

Тегаро, брат Таимаги, был мужчиной лет двадцати пяти с умным и кротким лицом; он сохранил любовь и уважение к брату и принял меня с радостью. В его распоряжении был бот начальника, и мы договорились отправиться на Таити, как только позволит погода.

Я уверял их, что привык к туземной пище и что мне довольно плодов хлебного дерева. Но старая Гапото хлопотала так, словно был праздник. Они зарезали несколько кур и развели костер, чтобы приготовить мне feii и испечь хлебные плоды.

XVIII

Время тянулось долго; оставалось еще больше часа до возвращения девушки, ушедшей за документами детей Таимаги. Я успел прогуляться с новыми друзьями по берегу моря, и эта прогулка произвела на меня сказочное впечатление.

От самой хижины до округа Афореашти берег извивался узкой лентой между морем и угрюмыми скалами, окруженными непроходимыми лесами. Все казалось мне мрачным. Вечер, одиночество и посетившая меня грусть придавали этой картине скорбный оттенок. Деревья гнулись от ветра; стволы пальм местами поросли мхом, свисающим, как волосы. Тропинка, по которой мы шли, казалась нехоженой — тут просто кишели крабы.

Горы накрыл сумрак. Высокий Тегаро шел рядом со мной молча, как истый маориец; я держал за руку племянника. Иногда тонкий голосок Тамари нарушал однообразный шум природы; его детские вопросы были странными и несвязными. Однако я хорошо понимал его: он говорил на старом маорийском языке.

Мы заметили показавшуюся на море парусную пирогу, быстро возвращавшуюся с Таити; почти лежа под ветром на боку, она скоро вошла во внутренний бассейн рифа. На берег сошли несколько туземцев и две молодые девушки, совершенно вымокшие, которые на радостях бросились бежать, и еще старый китаец в черном платье. Он остановился, чтобы приласкать Тамари, и дал ему пирогов. Отношение этого старика к мальчику и его взгляд навели меня на ужасные мысли…

Вечерело. Качались пальмы, сбрасывая на нас стоножек и скорпионов. Я подумал, что нескоро можно будет покинуть этот остров и выйти в открытое море. Такое здесь часто случается. Отход судна был назначен на начало следующей недели, поэтому я его не задерживал, но безвозвратно утекали часы, которые я мог бы провести с Рарагю.

Когда мы вернулись к хижине, уже наступала ночь. Я не предвидел, какое зловещее впечатление она на меня произведет. Меня сковало оцепенение — впечатления и непомерная усталость довели меня до лихорадки.

Мы уселись перед хижиной старой Гапото. Несколько девушек, все в цветах, пришли посмотреть на «раоира» (иностранца), они в этом округе редкость. «А, — воскликнула одна из них, — это ты, Мата Рева».

Уже давно не слышал я этого имени, которое когда-то дала мне Рарагю. Эта девушка видела меня в прошлом году на берегу ручья Фатауа.

Под влиянием лихорадки и наступающей ночи все вокруг рождало странные и неожиданные образы. Где-то слышались жалобные звуки дудки. Рядом под соломенной крышей мне готовили ужин. Ветер страшно качал импровизированную кухню; словно гномы, в густом дыму виднелись нагие мужчины с длинными всклокоченными волосами. Над моим ухом кто-то произнес слово «Toupapahou».

XIX

Между тем молодая девушка возвратилась от начальника, и я при последнем отблеске дня смог прочесть несколько фраз, которые восстанавливали истину:

Ua fanau о Taamari i te Taimaha

Родился Тамари от Таимаги

I te mahana рае no Fiurai 1864…

пятого июля 1864 года…

Ua fanau о Atario i te Taimaha

Родился Атарио от Таимаги

I te mahana piti no Aote 1865…

второго августа 1865 года…

Сердце мое было разбито, я не хотел ничего видеть и знать. Странное дело, я так привязался к своей фантазии, что открывшаяся пустота причинила мне глубокое горе, как будто мой погибший брат вновь погибал. Мне показалось, что острова сразу стали пустынными, и вся прелесть Океании в один миг исчезла, как будто ничего не привязывало меня к этой земле.

— Уверен ли ты, Лоти, — сказала бедная мать Таимаги дрожащим голосом, — уверен ли ты в том, что ты сказал?

Я подтвердил, что Таимага им солгала, как поступают многие таитянки. После отъезда Руери она сошлась с другим европейцем. С родными она общалась редко и поэтому могла их обманывать, два года скрывая отъезд того, кому они ее поручили. Между тем оплакивала она его искренне и, может быть, одного только его и любила.

Маленький Тамари еще лежал у меня на коленях. Старая Гапото грубо оттащила его, а потом закрыла лицо морщинистыми татуированными руками и зарыдала.

XX

Я долго просидел, держа в руках бумаги и силясь собраться с мыслями. Эта женщина обманула меня, как ребенка; я проклинал ее за то, что поехал на этот скорбный остров, в то время как на Таити меня ждала Рарагю и наше драгоценное время истекало.

Молодые девушки тоже сидели, и их венки распространяли благоухание. Они жались друг к другу, как будто объединяясь против сгущающейся темноты и одиночества. Ветер завывал все сильнее, было холодно и темно.

XXI

Я едва прикоснулся к ужину, и, когда Тегаро предложил мне свою постель, я лег на белую циновку, надеясь во сне найти успокоение. Сам Тегаро предложил всю ночь караулить, чтобы не тянуть с отъездом, если ветер к утру утихнет.