Магистр Рассеянных Наук

— Нелепый вопрос!

— Очень даже лепый! Ведь отдыхал Мини в високосном году, а ближайший от нас минувший високосный год — 1968.

— А почему не 1964? — закапризничал Нулик.

— Да потому, что Мини сейчас всего пять лет, и в 1964 году его ещё на свете не было. Значит, отдыхал он на взморье в 1968 году, когда ему было три года.

— Значит, — сказал Сева, подражая Таниному голосу, — программа наша на сегодня исчерпана.

— Неужели все? — переспросил Нулик скорее испуганно, чем радостно.

— До капельки! — заверил его Сева. — Будьте благонадёжны!

Круглая физиономия президента вытянулась.

— А Магистра и Единички все нет…

Наступило тоскливое молчание. Больше делать было нечего, и время, как всегда в таких случаях, тянулось мучительно долго.

— Неужели они не приедут? — сказал наконец Нулик подозрительно дрожащим голосом.

Не сомневаюсь: ещё минута — и комната огласилась бы отчаянным мальчишеским рёвом… Но тут раздался долгожданный звонок. Заливисто залаял Пончик. Члены КРМ все, как один, повскакали с мест и кинулись к двери. Вот он, торжественный момент. Сейчас мы увидим Магистра и Единичку!

Но вместо Магистра и Единички за дверью стоял почтальон.

— Распишитесь, вам телеграмма…

Нулик выхватил сложенную вдвое бумажку и, заикаясь от волнения, прочитал:

Москва Клуб Рассеянного Магистра Во время фигуры высшего пилотажа самолёт потерпел аварию тчк приземлились благополучно сидим пустыне кругом пески тчк ждите дальнейших сообщений Магистр и Единичка.

Все стояли как громом поражённые.

— Встретили! — вдруг всхлипнул Нулик. — Готовились-готовились, ждали-ждали — и нате вам…

— Утри глаза! — сказал Сева. — Все хорошо, что хорошо кончается. Они живы, они не пострадали — значит, все в порядке.

Нулик горестно обвёл глазами нетронутый праздничный стол.

— А угощение?

Здравый смысл этого простодушного вопроса неожиданно все поставил на свои места.

— Ребёнок спрашивает, шо делать с угощением? — повторил Сева, явно копируя одесское произношение катаевского Гаврика.

— По-моему, угощение надо съесть, — внушительно изрёк Олег и первый бросился к столу.

Остальные, смеясь и перешучиваясь, последовали за ним.

— Первый тост — за Магистра и Единичку! — сказал президент, поднимая бокал со своим излюбленным апельсиновым соком. — За их счастливое возвращение!

Но тут позвонили снова. На сей раз открывать пошёл один Олег. Его ждали затаив дыхание.

— Ещё одна телеграмма, — сообщил он, — теперь уже молния…

Москва Клуб Рассеянного Магистра В пустыне нас обнаружили тчк меня узнали сразу умоляют остаться тчк совершено дерзкое преступление расследовать некому тчк остаёмся тчк но об этом ни гугу и ни бумбум тчк ждите новых писем Магистр и Единичка.

— С этим вопросом все, — уныло сказал президент. — Клуб Рассеянного Магистра закрывается…

— …и открывается! — продолжил я. — Магистр и Единичка ринулись в новые приключения, стало быть, четвёртая сессия КРМ не за горами!

Москва, 1969

Человек, который выдумал Магистра Рассеянных наук

В каждом вымысле есть что-то от его автора.

Человек, который выдумал Магистра Рассеянных Наук, обладал завидной памятью. Он не носил бороды от уха до уха. У него не было берета с помпоном и коротких штанишек: с ними он расстался ещё в детстве. Но никогда не покидала его детская способность удивляться, и жажда знаний, и тяга к неизведанному, и счастливая готовность к шутке, к доброму розыгрышу. Подобно своему герою, он тоже любил математику, и детей, и животных, и путешествия, и пирожные, и жизнь его была похожа на книгу, полную приключений и внезапностей.

Совсем ещё мальчиком он перепробовал много профессий: был продавцом. Варил мыло. Делал гребёнки. Набивал гильзы на табачной фабрике. Работал фальцовщиком в типографии. Учился в школе ваяния и живописи. С шестнадцати лет Владимир Артурович Лёвшин — студиец Московского Камерного театра, с восемнадцати — студент Московского химико-технологического института имени Менделеева, вольнослушатель физикоматематического факультета Московского университета, а заодно — преподаватель математики на курсах подготовки в вуз и репортёр газеты «Вечерняя Москва»…

Тогда-то и намечаются две дороги, которым дано определить судьбу этого щедро и разносторонне одарённого человека: математика и литература. Долгие годы бегут они рядом, как рельсы, не перекрещиваясь, не соприкасаясь друг с другом. Около сорока лет Владимир Артурович преподаёт в ведущих московских вузах, читает свои блистательные лекции по сопротивлению материалов, высшей математике, теории упругости, а в свободное время пишет одноактные пьесы для артистов эстрады, смешные сценки для цирковых клоунов, остроумные стихи к карикатурам и плакатам…

Однажды он написал детскую сказку про Кота-хвастуна. Сказка прозвучала по радио. Потом её записали на пластинку. А потом Владимир Артурович познакомился с писателем Львовским, и тот ему сказал: «Вы математик. Вы пишете для детей. Почему бы вам не написать детям о математике?»

С тех пор математика и литература в жизни Владимира Лёвшина пошли рука об руку. Мимоходом оброненная мысль обернулась вереницей «сказок да не сказок» о числах, об их загадках, об их странностях. Многие, очень многие полюбили математику благодаря этим сказкам. Таковы силы таланта и увлечённости автора своим предметом. Не избежала их воздействия и я. Вдохновенные, искромётные беседы Владимира Артуровича о числах незаметно превратили меня, человека от математики далёкого, сперва в болельщика, а затем и в соучастника увлекательной работы над математическими сказками.

То были счастливые годы. Одна за другой выстроились на полке книги «Три дня в Карликании», «Чёрная маска из Аль-Джебры», «Фрегат капитана Единицы», «В лабиринте чисел», «Нулик-мореход», «Искатели необычайных автографов», «Стол находок утерянных чисел»… «Магистр Рассеянных Наук» по праву занимает среди них самое почётное место. Ибо не одной любви к математике учит нас рассеянный герой этой книги: доброте, отзывчивости, прямодушию, бескорыстной готовности в любую минуту сразиться со злом… Неспроста он так полюбился юным читателям. Неспроста не прекращается поток благодарных отзывов, которые прибывают на имя автора со всех концов нашей страны.

Горько думать, что Владимир Артурович уже не увидит ни новых писем, ни нового издания своей трилогии. Но писатели уходят, а книги остаются. И мие, его спутнице и соавтору, хочется верить, что вымыслам, запечатлевшим лучшие человеческие свойства их творца, суждена долгая плодотворная жизнь.

Эм. Александрова

Москва.

Октябрь 1984 г.