К полюсу!

Внизу мы снимаем рюкзаки. Расходимся. Рахманов пробует ступить на движущийся лед. Я наблюдаю за ним с высокого уступа. В руках у Володи две лыжные палки, с берега его страхуют ребята. Они нашли место, где обрыва почти нет. Глыбы под Володей качаются, даже мне издали это видно. Обратно!

Третий раз возвращаюсь на один и тот же ледяной мыс. Обрыв здесь — добрых пять метров. На небольшой площадке стоят Олег Обухов, Володя Снегирев и Саша Абаза. Вчетвером тесно, но отсюда хорошо видно, что делается кругом. Такое впечатление, что именно возле нашего мыска самое узкое место в бегущей под ногами реке. «Стартовать лучше всего тут, нужно по веревке соскользнуть вниз», — думаю я.

Прошел час. Дважды Рахманов идет на разведку, и дважды один и тот же крик: «Обратно!»

Как принимается правильное решение? Бывает, что в уме все удается разложить по полочкам, расписать словно бы на бумаге, и выходит — надо поступать так, а не иначе. Но бывает и по-другому. Как ни стараешься, а разложить по полочкам происходящее не удается, ускользает от тебя ситуация, и кажется, что не хватает тебе чего-то, чтобы принять решение. Ты не знаешь, что делать, но решение необходимо, и никто не снимает с тебя ни обязанности принять его, ни ответственности за его правильность. Ты весь мобилизован, ты очень волнуешься, и чем больше волнуешься, тем напряженнее в твоем сознании происходит лепка ситуации, образуются необходимые логические, но как бы скрытые от тебя связки. Изумительная мозговая машина делает свое дело. Осознанный поиск решения, видимо, лишь отражает первичные неосознанные попытки.

Я, наверное, видел приближающийся к нам пятак ровного льда — круглую льдину радиусом 40—50 метров, и, наверное, я предполагал, что, когда она займет подходящее место, образуется цепочка таких вот «лепешек», которая поведет нас на северо-запад к большой овальной льдине, которая была здесь рано утром.

Шишкарев с ловкостью кошки спрыгнул с нашего мыска вниз. Вторым по веревке спустился Леденев, потом еще двое. Рахманов и Мельников со страховочным концом пошли на разведку. Остальные, лихорадочно спеша, подтаскивали к месту, выбранному для спуска, рюкзаки. Еще двое соскальзывают вниз. Я последний. Сажусь на край, держу веревку и еду вниз, стараясь тормозить спиной о стену. На высоте полутора метров Вася нащупал уступ, ледорубом расширил его, мои ноги попадают на эту удобную ступеньку. Все просто.

Бежим по замерзшему крошеву. Ясно, что дальше дорога сложна, но она есть. Я чувствую, что мы все заряжены какой-то новой энергией. Теперь надо реализовать не только вдруг подаренную нам тишину, но и этот эмоциональный взрывной порыв.

— Быстрее. Быстрее за рюкзаками. — Мы опрометью бежим обратно.

Леденев с кинокамерой снимает старт. Он снимает, как Обухов и Снегирев сверху передают нам рюкзаки, лыжи и лыжные палки. Как мы подлезаем под груз. Он командует:

— Зажгите сигнальный дым!

Мы машем друзьям.

— Дима, я к вам, мы не попрощались! — кричит Снегирев.

Я думаю: раз он спустится, то ему надо будет подняться, и наша обязанность — увидеть это. Плохо, что мы не обнялись, что не пожали друг другу руки, но ничего не поделаешь.

— Не стоит, Володя. Мы побежим. Не будем терять времени.

Он соглашается — упрямый дорогой Снегирев. Они машут нам, а мы цепочкой быстро уходим с острова Генриетты.

Не менее получаса провели на белом островке. Его влекло на запад и чуть-чуть уносило от берега Генриетты. Со стороны открытого океана нас обгоняли небольшие осколки пака, а мы поджидали подходящую льдину, чтобы сделать на нее второй шаг.

Как раз напротив домиков полярной станции мы возобновили движение. Шли с рюкзаками, лыжи несли в руках. Дважды наводили мостки из лыж.

С того самого момента, когда Шишкарев первым спрыгнул на поверхность моря с ледника, он был на главных ролях — впереди. Я шел за ним. Мы растянулись метров на сорок, но шагали не поодиночке, а группами, казалось, что каждый участник достаточно подстрахован.

От Генриетты нас отделяло метров двести, крошево под ногами состояло теперь в основном из кусков покрупнее, и тут Василий провалился в воду.

Я размышлял, как сделать очередной шаг. Василий маячил впереди, метрах в двадцати, Леденев возился слева, рядом. Неожиданно что-то изменилось; мгновение спустя я понял: нет Василия, и тут увидел его голову, Туловище было в сером ледяном месиве — вязком, тягучем, живом. «Василий в воде!» — крикнул я Леденеву, скинул рюкзак, стянул и бросил на него перчатки.

Василий плыл саженками. Что за саженки! Вынуть руку из каши и погрузить ее снова было очень трудно. «Вот где нужна сила рук», — подумал я на бегу.

Василий подплыл к краю льдины. Ухватился. Он подтягивается и срывается. Снова скрюченные пальцы тянутся вверх, с рукавов анорака течет вода, ногти от напряжения белеют. Он снова срывается.

Я упал на живот и схватил руку Василия своей голой рукой. Подбежал Леденев. Мы вытащили Василия, а Рахманов с Мельниковым выловили его рюкзак и лыжные палки.

— Лыжи утонули, — выдавил из себя Василий.

— Не может быть.

Он ничего больше не сказал.

Кругом плыл лед, Шишкарев стоял насквозь мокрый на тридцатиградусном морозе, его костюм превратился в белый ледяной панцирь.

— Надо пройти. Сможешь? — спросил я Василия.

— Мне не холодно.

— Возьми свой рюкзак и чьи-нибудь лыжи. Начали обходить злополучный канал справа. Прошло не более трех минут, и снова путь преградила чуть смерзшаяся каша — разводье шириной 10 метров. Быстро наметили путь. С полуметрового обрыва нужно было спуститься на небольшой кусок льда. Под Леденевым, который шел третьим, эта ровная площадка чуть-чуть «поехала». Черед за Юрой. Мельников крикнул:

— Осторожно, лед шевелится!

Я стоял впереди, метрах в восьми. Наблюдая за переправой, я думал, что теперь нас сковывает излишняя осторожность, которая может стоить жизни насквозь мокрому Шишкареву. Перестраховка нам не нужна. Мы продвигались так хорошо, и надо идти по-прежнему быстро, смело.

— Давай, Юра, тут крепко, — не удержался я.

На Юре ушанка, и, наверное, он не слышал ни Мельникова, ни меня. Он наступил на льдину, она перевернулась, он ухнул в воду.

Хмелевский не нес лыж и лыжных палок, и, возможно, поэтому он успел схватиться рукой за край льдины. Мельников навалился всей тяжестью на руку Хмелевского, прижав ее ко льду. Тут же с другой стороны подскочили Давыдов и Рахманов. Хмелевский, видя, что его крепко держат, сказал Мельникову: «Отпусти руку!» Он повторил это трижды, прежде чем Толя понял, чего именно хочет Хмелевский. С помощью Рахманова Юра освободился от лямок рюкзака. На льдину вытащили рюкзак, потом Юру.

Борьба со льдом нас целиком поглотила, и как-то неожиданно раздался над головами гул вертолета. Он завис над льдиной.

До лиц Снегирева, Обухова, Абазы, кинооператоров метров шесть.

— Все нормально, все нормально! — заорал я. — Утопили две лыжи. До свидания. Спасибо. Обнимаю. Не волнуйтесь.

...Между холмами долгожданной овальной льдины мы разбили лагерь. Вещи Василия и Юры развесили сушить. К вечеру наш приют окружала черная, поблескивающая в лучах низкого солнца вода. От спирта парни отказались. Горячий чай и теплые спальники согрели их.

— Если упал в воду, громко кричи, — вывел мораль сегодняшнего дня Володя Рахманов.

Шишкарев молчит. Тяжело переживает происшествие.

25 марта. Как всемером идти на 13 лыжах — шести парах и запасной? Беду первого дня Василий переживал как свою большую оплошность и поэтому новые возникшие трудности решил взять на себя. Он привяжет рюкзак к нартам и повезет их. Весь опыт говорил, что идея эта зряшная, однако трудно было сбросить со счета силу Василия и простоту такого решения по сравнению с любыми другими. Утром 17 марта, когда все казалось сложным, неясным и опасным, хотелось, конечно, пойти по самому простому пути. Поиск линии наименьшего сопротивления характерен вообще для всех предшествующих восьми дней. Только сегодня мы перешли, если так можно сказать, от зашиты к атаке.