Страница 57 из 103
Да, матрос Иван Папанин был одним из организаторов Крымской повстанческой армии в тылу у Врангеля. Существует мнение, что именно он послужил прообразом неунывающего матроса Шванди в «Любови Яровой» К. Тренева.
После окончания гражданской войны Папанин работал в Крымчека, потом секретарем Реввоенсовета Черноморского флота, потом в Народном комиссариате почт и телеграфов.
В 1932 году он возглавил строительство полярной обсерватории в бухте Тихой, потом зимовал на мысе Челюскин. Еще тогда в Арктике стали складываться легенды о хозяйственности и «пробивной силе» Папанина. Совершенно постороннего человека за несколько минут Иван Дмитриевич превращал в союзника и помощника.
Кренкель пишет: «Я еще не видел человека, который... сумел бы устоять против знаменитых папанинских слов: «Братки, надо помочь!»
Как считает Иван Дмитриевич, «тяжела не зимовка, а тяжела подготовка». Фактически вся подготовка к жизни на дрейфующих льдах легла на его плечи. Нужно было предусмотреть все — от примусных иголок и керосиновых ламп до точнейших приборов и легкого теплого дома. Опираться на опыт предшественников? Но никто не пробовал жить на полюсе.
«Папанин недолго перелистывал труды полярных исследователей, — пишет Е. К. Федоров. — По-новому, смело он конструирует сложное снаряжение экспедиции. С неисчерпаемой энергией он изобретал и претворял в жизнь тысячи больших и малых дел... Он умел заставить громадный завод сделать — и переделать десять раз — одну пару калош, но сделать так, чтобы они стали совершенными».
В феврале 1937 года в Теплом стане, тогда еще под Москвой, стояла в укромном местечке необычного вида палатка, на которой было написано: «СССР. Дрейфующая экспедиция Главсевморпути». Четверо зимовщиков в последний раз опробовали рационы, испытывали снаряжение.
Теперь эта палатка находится в Музее Арктики и Антарктики в Ленинграде. В нее можно заглянуть — тамбур и крохотная комната.
После экспедиции Кренкель напишет: «Хотя пятачок, отведенный для жизни, не превышал пяти квадратных метров, ни одному из четырех и в голову не могло прийти, что его сосед чем-то может быть недоволен. Железное слово «надо» пронизывало все, в том числе и наши взаимоотношения».
Надо!
Из дневников И. Д. Папанина:
П а п а н и н И. Д. Жизнь на льдине. М., 1938.
6 июня. В 3 часа 40 минут все улетели на Рудольф, Мы остались одни. Легли спать. Вечером Петр Петрович опустил трос с грузом для измерения глубины океана. Глубина — 4290 метров.
19 июня. Всю ночь напролет Эрнст дежурил на радио, следил за полетом Чкалова. В 5 часов утра Теодорыч зашел в палатку и сказал, что Чкалов находится на полпути между Рудольфом и полюсом. Мы встали. Через некоторое время я услышал гул самолетного мотора и закричал: «Самолет, самолет!» Женя выскочил на улицу — ничего нет. Но тут же прибежал обратно и кричит мне через дверь: «Да, это Чкалов, но самолета не видно, сплошная облачность! Мотор слышу отчетливо...»
Все выскочили. Послали тысячу проклятий облакам. Когда не надо, на небе ясно, а вот в этот самый дорогой для нас момент все закрыто облаками. Мы так надеялись, что Чкалов увидит нашу станцию и сбросит нам хоть одну газетку, а может быть, и письма из дому. Ведь мы их так ждали!
20 июня. Петр Петрович и я встали несколько раньше. Приготовили лебедку. Сегодня нас ожидает очередной тяжелый труд — измерять глубину океана. В 12 часов 30 минут опущенный груз дошел до дна. Глубина оказалась 4374 метра. Значит, здесь, в центре Полярного бассейна, существуют большие глубины, и никакой речи о близости земли, на что рассчитывали некоторые ученые, быть не может. Наши координаты сегодня — 88 градусов 47 минут северной широты и 10 градусов западной долготы. Обратно на поверхность груз вытаскивали в течение 5 часов.
1 июля. Петр Петрович не ложился спать: он ведет суточную гидрологическую станцию.
Позавтракав, все мы разошлись по своим делам. Эрнст Теодорович работал с Рудольфом, передавал большую телеграмму (тысяча слов) об итогах научных наблюдений за время нашего пребывания на льдине. Женя замялся изучением атмосферного электричества. Он установил приборы и тоже на сутки засел за работу. Кроме того, он ведет наблюдение за магнитными вариациями.
На нашем ледяном поле повсюду много воды под снегом. Невозможно стало ходить: проваливаешься. Вода сильно угрожает нашей жилой палатке, боимся, как бы не провалилась сквозь снег в воду, большим слоем покрывающую лед.
Пришлось снаружи обсыпать палатку до половины снегом, чтобы края не так быстро таяли. Получился большой курган.
13 июля. Все встали к 6 часам утра и начали готовиться к пролету громовского самолета. Наши жены сообщили, что послали с ним письма для нас, а моя Володичка [38] приготовила к отправке даже посылку с огурцами и апельсинами, но ей отсоветовали.
Стараемся сделать все, чтобы экипаж Громова смог быстро найти наш лагерь. Развели в большом бидоне краску. Петр Петрович и Женя, проваливаясь часто по колено в воду, сделали правильный круг и обвели по этому кругу краской. Наспех изготовили обед. Накормив всех, я тоже занялся окраской ледяного поля...
— Самолет вызывает нас! — крикнул Эрнст и тут же стал записывать радиограмму на наше имя:
«Завоевателям Арктики привет!
Громов, Юмашев, Данилин».
Уже давно истекло время, когда самолет должен был показаться над нами, а его все не было. Мы поняли, что он пошел напрямую через полюс в Америку. Все были огорчены.
17 июля. После обеда Петр Петрович стал опускать вертушку, чтобы проследить за дрейфом, а в свободные минуты раскладывал грунт морского дна в аккуратные пакетики из целлофана, чтобы в сохранности доставить его впоследствии в Москву.
Эрнст и я учимся у Петра Петровича гидрологическим исследованиям, чтобы посильно помогать ему.
Ночью Теодорыч передал в Москву материалы к Международному конгрессу геологов.
Я почувствовал себя плохо: тошнило, болела голова.
19 июля. Экспедиционный запас спирта остался на Рудольфе, мы забыли захватить его с собой. Петру Петровичу удалось разрешить проблему получения спирта для фиксирования экспонатов по гидробиологии. Он перегоняет коньяк в спирт.
29 июля. Эрнст стал давать по радио сигналы, вызывающие не какую-либо определенную станцию, а всякого, кто его услышит. Долго он так просидел и вдруг как ребенок радостно закричал: «Связался!» Его услышал радиолюбитель-американец с Гавайских островов. Теодорыч начал вести с ним разговор. Американец читал в газетах о нашей экспедиции и о нас. Побеседовав, они пожелали друг другу всяких успехов, а американец любезно спросил, не может ли он оказать нам какую-либо услугу.
Не прошло и 30 минут после этого разговора, как Теодорыч связался с другим радиолюбителем. Это был коротковолновик из Южной Австралии. Так как мощность нашей станции всего лишь 20 Ватт, то есть меньше, чем у средней электрической лампочки, то связь полюса с Южной Австралией мы считаем рекордной. Теодорыч, конечно, в восторге.
8 августа. Я очень гнусно себя чувствую: тошнота, голова по утрам словно оловянная. Стараюсь не подавать товарищам виду, но ом сами замечают мое состояние, когда я часто глотаю пирамидон.
Вчера все мы послали корреспонденции в газеты: я и Эрнст — в «Правду», Женя — в «Комсомольскую правду», Петр Петрович — в «Ленинградскую правду».
Погода становится все хуже, сырость замучила нас.
11 августа. Ночь прошла в тревоге и напряжении. Хотя казалось, что все спят, а дежурит один только Эрнст Теодорович, но фактически все мы бодрствовали в спальных мешках; сильно трепало нашу палатку, ветер гудел в антенне.
38
Жена Ивана Дмитриевича Папанина — Галина Константиновна.