Страница 6 из 35
Я приближаюсь — несколько торопливых шажков подальше от опасности, попытка убежать; несколько птичек замерли, готовясь взлететь; еще ближе — и вся стайка не выдерживает…
Никакие иные проявления природы на этом побережье не кажутся мне более таинственными, чем уносящиеся птичьи созвездия. Они формируются, как я уже говорил, в мгновение ока и сразу же обретают общую направленность воли. Птицы, кормившиеся на расстоянии нескольких ярдов друг от друга, занятые только собой, внезапно сплачиваются в едином порыве и улетают, поднимаясь в воздух словно по команде. Они избирают единое направление полета, колебля множество маленьких тел совершенно согласованно, и как единое целое, ложатся на курс, избранный этой групповой волей. Я хочу лишь добавить, что из их числа вовсе не выделяется птица-лидер. Будь у меня больше времени, я бы с удовольствием побеседовал об этой внезапно рожденной групповой воле и моменте ее образования, однако не хочу перегружать главу, предоставив обсуждение проблемы тем, кто занимается изучением физической взаимосвязи между индивидуумом и окружающим его большинством. Меня интересует лишь мгновенное синхронное подчинение единому волевому импульсу каждого отдельного птичьего тельца, движущегося с большой скоростью. Какими средствами сообщения, каким способом это усилие овладевает птичьим созвездием до такой степени, что десятки созданий, его составляющих, моментально принимают команду, подчиняясь ей в ничтожно краткое мгновение? Должны ли мы верить тому, что все эти создания — machina, по определению Декарта, — простейшие механизмы из плоти и крови. До какой же степени должны они быть одинаковыми, чтобы зубчатые передачи их мозга совершенно тождественно реагировали на воздействия окружающей среды и синхронно пускали в ход одинаковые для всех механизмы!
Существует ли некая физическая взаимосвязь между этими созданиями природы? Сообщаются ли они между собой с помощью каких-либо токов, протекающих в них во время полета? Рассказывают, что крупные косяки рыб производят массовые согласованные эволюции. Однажды я наблюдал подобное явление, но об этом позже.
По-видимому, нам нужно овладеть иным, более мудрым, может быть даже мистическим, пониманием животного мира. Отрезанный от природы, существующий с помощью искусственных, выдуманных навыков и приемов, человек нашей цивилизации созерцает создания природы сквозь увеличительное стекло своих знаний. Мы относимся к животным снисходительно благодаря их кажущейся незаконченности. Их судьба нам кажется трагической, предопределившей для них более низкую ступень развития по сравнению с человеком Мы ошибаемся и ошибаемся невероятно. О животных нельзя судить по людским меркам. В мире более древнем и совершенном, чем наш мир, они существуют как вполне совершенные и законченные создания, одаренные диапазоном ощущений, давно утерянных человеком, либо чувствами, ему недоступными: они живут в мире слов, которых мы никогда не услышим. Животные не являются ни нашими братьями, ни подчиненными, это другие народы, подобно нам пойманные в сети жизни и времени, товарищи в свершении земных трудов.
Послеполуденное солнце, красное, как раскаленное железо, склоняется к горизонту; прилив вползает вверх по пляжу, и пенная кромка окрашена в необычный малиновый цвет; в нескольких милях от берега грузовой пароход, появившись на горизонте со стороны отмелей, пробирается на север.
Случилось так, что мягким сентябрьским утром, когда я подошел к окну, выходящему на запад, в сторону топей и по-осеннему голубых проток, среди чаек распространилось непонятное волнение. Наступающий прилив успел оттеснить птиц на возвышенные бары и банки, усыпанные гравием. И вот с этих-то островков, словно серебристые облачка, срывались целые стаи и уносились на юг в стремительном бегстве. Это был настоящий шторм крыльев. Я заметил, что чайки летели необычно низко. Заинтересовавшись, я пожелал узнать причину суматохи и выскочил на бельведер моей дюны. Глядя вслед исчезающим чайкам, я в то же время вопросительно посматривал на небо и вскоре увидел высоко над птицами и несколько позади них орла, приближавшегося ко мне сквозь воздушный простор. Он появился в голубом небе из-за плюмажа облака, нависающего над землей, и направлялся к югу, в сторону открытого океана, паря на совершенно неподвижных крыльях. Судя по всему, линия его полета совпадала с изгибами какой-то протоки далеко под ним.
В устье лагуны, у Нозета, немало песчаных баров. Во время отливов там кормятся многочисленные местные чайки, а также их соседи, населяющие топи Когда орел приблизился к барам, мне захотелось узнать, станет ли он снижаться или повернет в море. Не произошло ни того, ни другого: над входом в лагуну он повернул снова на юг, сообразовав полет с линией берега, и скрылся из виду.
В течение осени я встречал эту птицу не раз и научился предсказывать появление орла по тому ужасу, который немедленно охватывал чаек. Однако полагаю, что это был плешивый орел Halixtus leucocephalus leucocephalus. Как писал Форбуш, «этому виду свойственно питаться исключительно рыбой».
Я ни разу не замечал, чтобы орел проявлял какой-либо интерес к беглянкам; однако, видимо, чайки могут вызвать некоторый энтузиазм у орла, когда он голоден, а те нагуляли жиру. Так или иначе, но чайки боятся его. В толпе серебристых чаек, сидящих на возвышениях посреди затопленного пространства, я часто замечал черноспинных чаек — «священников»; эти дородные гиганты при появлении орла искали убежища вместе с остальными птицами.
Орлы на Кейп-Коде вовсе не редкость. Они залетают сюда в качестве посетителей, отыскивают удобный район и утверждают себя полновластными хозяевами этих мест. Обычно они занимаются рыболовством в песчаных заливах и бухтах, предпочитая более изолированные внутренние водоемы Кейп-Кода. С близкого расстояния хорошо видно, что плешивый орел — темная птица с коричневым туловищем и абсолютно белыми хвостом, шеей и головой. Мне никогда не удавалось хорошенько рассмотреть этого истемского визитера, но один из служащих Береговой охраны рассказал мне, как однажды вспугнул такого орла в зарослях протоки, ведущей в топи. Сначала он услыхал трепыхание крыльев и хвостового оперения, а затем увидел и саму птицу, поднимающуюся из ярко-зеленой чащи.
Со времени моего поселения на Кейп-Коде я не переставал удивляться количеству мигрирующих сухопутных птиц, попадавшихся мне в дюнах. Я был готов к тому, чтобы встретить на пляже серых болотных куликов или морских уток-чернетей, купающихся в волнах, поскольку они прирожденный прибрежный народец; но появление над сентябрьскими дюнами красногрудых поползней или встреча с очаровательной черно-желтой славкой, которая присела на конек моей крыши, повернувшись черно-крапчатым хвостиком в сторону океана, оказались для меня полной неожиданностью. Однако все по порядку. Начну с того, каким образом воробьи и другие птахи добираются до здешнего побережья.
Первыми посетителями-чужаками оказались всевозможные воробьи. Летом на Кейп-Коде обитает несметное количество воробьев, поскольку земля, занятая лугами и топями, представляет собой прекрасное обиталище для многих видов пернатых. Пройдитесь летней порой по этим лугам, и вы увидите, как из травы, почти выжженной солнцем, вырвутся одиночки и стайки. Они тут же спрячутся где-нибудь в стороне либо станут внимательно наблюдать за вами с высоты телеграфных проводов, протянутых Береговой охраной. Особенно многочисленны певчие воробьи. Эти симпатичные певцы и певуньи селятся с большим удовольствием как посреди топей, так и в дюнах. Однако прибрежные воробьи предпочитают держаться ближе к границе топей и невысоких солончаковых трав. Острохвостый воробей любит укрываться в глубине колеи, оставленной колесами повозки. Здесь же можно встретить странного саранчового воробья Coturniculus sava