Страница 20 из 35
Этот островок надежды выглядел довольно странно: шхуна разломилась не только вдоль, но и поперек, и теперь волны свободно заливали ее нижнюю палубу, вторгаясь внутрь судна, словно в распечатанный бочонок. Корму несло через отмель, раскачивая с борта на борт, то поднимая людей, находившихся там, на головокружительную высоту, то швыряя их вниз для того, чтобы окунуть в разъяренные волны. При падении передних мачт от бизань-мачты тоже отвалился кусок длиной футов двадцать пять; уцелевший обрубок, расщепленный на макушке, мотался по воздуху в такт качке. Несчастные мореходы, все израненные, вымокшие до нитки и продрогшие до костей, не осмеливались привязаться к корме, потому что были вынуждены постоянно карабкаться вверх по вздыбленной палубе, когда судно валило на борт.
Пятеро жались к световому люку кормовой надстройки, двое цеплялись за леерное ограждение. Вокруг плавала дранка; волны швыряли ее в людей на шхуне, громоздили из нее фантастический зазубренный частокол на берегу. Всех пятерых погубила огромная волна. Люди на берегу заметили ее приближение и криками предупредили об этом моряков. Те прокричали что-то в ответ и были услышаны, а затем налетел вал, ввергнув трагические останки шхуны в водоворот пены и месива плавающих обломков. Когда вода схлынула, люди с надстройки исчезли. На какое-то мгновение из воды показалась человеческая голова, затем другая, которую быстро относило на юг, а затем не было уже ничего, кроме свирепых волн.
Двое все еще держались за кормовое ограждение: семнадцатилетний подросток и коренастый, плотно сбитый мужчина. Одна из волн оторвала мальчишку от баллюстрады, но коренастый матрос успел дотянуться до него, схватить и удержать на палубе. С подъемом воды корма начала приближаться к пляжу.
На берегу появилась команда спасателей, прибывших со станции Нозет. Они умудрились добраться до шхуны и снять тех двоих. «Монтклэр» выбросило на отмель напротив одной из так называемых неактивных станций (станция Береговой охраны упраздняется, если на ее участке оказывается мало работы), и двое-трое ее служащих были бессильны что-либо предпринять до подхода подкрепления. Людям, прибывшим из Нозета, пришлось огибать лагуну Истема и бухту Орлинса на местных автомашинах, но вся примитивная драма спасения завершилась почти мгновенно.
По мере того как шхуну кромсало на части, на пляже показались местные жители: они собирали дранку и прочие заманчивые обломки. Позже было организовано нечто вроде аукциона по распродаже имущества, спасенного со шхуны. На следующий день я заметил с полдюжины связок дранки с «Монтклэра», сложенных подле кому-то принадлежащего амбара.
Через неделю один из жителей деревни, случайно оказавшийся на отдаленном участке орлинского пляжа, заметил человеческую руку, торчавшую из песка. Раскопав песок, он обнаружил тело моряка с «Монтклэра»…
С палубы «Полубака» отчетливо видна мачта шхуны. В прошлое воскресенье я прогулялся к судну. Жилое помещение (полагаю, каюта комсостава), находившееся в корме, откуда смыло пятерых моряков, представляло собой неописуемое нагромождение дранки, расщепленных досок, искореженной обшивки, одеял и матросской одежды, пропитанной водой. Мне до сих пор мерещатся жалкие размочаленные галстуки. Мое внимание привлекли листки розоватой бумаги, разбухшие от воды, — остатки дешевой брошюры «Если вы родились в феврале». Я встречал раньше комплекты из двенадцати подобных книжечек на газетных стендах. Краска обложки этого экземпляра раскисла и перепачкала остальные страницы, превратившиеся в кашу. «Родившиеся в феврале, — прочитал я, — отличаются особой привязанностью к домашнему очагу…» И дальше: «Они готовы пройти сквозь огонь и воду ради родных и близких».
Как это оказалось на борту? Остается только удивляться. Чьи любопытствующие руки раскрыли книгу впервые при свете лампы, озарявшей пространство, превратившееся теперь в трагический хаос? Семнадцатилетний парнишка умер от нервного потрясения и истощения. Коренастый, плотный моряк, единственный, переживший трагедию, снова собирается в море. «Он говорит, что не умеет делать ничего больше», — объяснил служащий Береговой охраны.
Останки шхуны лежат у самой кромки прибоя и все еще содрогаются, когда набежавшая волна ударяет в подзор кормы, выбрасывая высоко в воздух могучий фонтан, словно при взрыве.
Для того чтобы постичь до конца сущность внешнего пляжа, оценить его атмосферу и «лирику», необходимо помнить о том, что в любую минуту он может стать сценой кораблекрушения или стихийной драмы.
Рассказы и легенды о знаменитых морских катастрофах заполняют довольно значительную часть ниши кейп-кодской памяти. Люди постарше поведают о том, как однажды зимой «Джейсон» напоролся на мель около Памета во время урагана с дождем и снегом и как ровно в полночь буруны вышвырнули на пляж целым и невредимым единственного спасшегося моряка; другие расскажут о трагедии «Кастаньи» и ее людях, едва не замерзших до смерти, которых удалось снять с гибнущего судна в такую погоду, когда снежные шквалы наглухо завешивали февральское солнце.
Зайдите в местный дом — вас могут усадить в кресло, подобранное на пляже после кораблекрушения, или пригласят за стол, добытый во время другого; кот, мурлыкающий у ног, сам может оказаться спасенным мореплавателем. Когда служащие Береговой охраны вернулись к месту гибели «Монтклэра» на следующий день, они нашли серого кота, спокойно поджидавшего их в каюте погибшего капитана, и совершенно продрогшую канарейку, нахохленную на своем насесте. Птица погибла от пронизывающего холода, когда ее свозили на берег в спасательной шлюпке («вконец потеряла управление»), а вот кот увековечил свое имя в целой династии.
Кейп-кодцев давно уже шутливо упрекают в пристрастии ко всяким обломкам. В старые добрые времена на этом, как и на любом другом, берегу подобные находки всегда считались драгоценной добычей — свободным даром моря; даже в наши дни корабельные останки, пригодные для употребления, обречены на таинственное исчезновение. Практически в этом не усматривают грабежа; на самом же деле общественное мнение Кейп-Кода решительно осуждает подобную практику, потому что она не соответствует тамошней точке зрения на порядочность.
Растаскивание дранки с «Монтклэра» во время крушения вызвало осуждение. Такие действия здесь не поощряются. Когда кто-нибудь погибает в море у берегов полуострова, весь Кейп-Код принимает судьбу людей близко к сердцу — об этом много говорят, размышляют; если кого-нибудь удается спасти, трудно найти место, где бы к спасенным отнеслись с большим гостеприимством и теплотой.
Кейп-кодцы никогда не были «акулами» кораблекрушений в европейском понимании этого мрачного термина. Их первоочередной заботой были всегда потерпевшие.
Сорок лет назад зимний норд-ост выбросил шхуну «Дж. X. Йилз» на внешний бар Истема. Судно, залитое водой, отягощенное грузом железнодорожных рельсов, застряло на внешней отмели, скрываясь время от времени за сплошной снежной завесой, нагоняемой неистовым ветром. Быстрые сильные течения, параллельные берегу, помешали спасательному боту приблизиться к шхуне. Она завязла в песке так далеко от берега, что трос, выстреленный из линемёта, не достигал цели.
Весь Истем собрался на берегу: мужчины, женщины, дети. В течение дня спасатели и местные жители пытались добраться до судна. Все попытки оказались бесплодными, и, когда сумерки и непрекращающийся снегопад положили конец светлому времени суток, людям на берегу оставалось лишь наблюдать за «Йилзом», маячащим в самой гуще шквалов, и его погибающими моряками, все еще цеплявшимися за ванты.
Для того чтобы вселить в моряков хоть искру надежды, дать знать, что о них помнят, в ту ночь жители развели на пляже громадные костры. Мужчины и женщины отряхивали от снега обломки давнишних кораблекрушений и швыряли их в огонь, бесившийся на ветру. Они питали эти погребальные пирамиды из пламени целую ночь. Неторопливо наступил день, и все увидели, что двое моряков погибли, свалившись за борт.