Страница 1 из 8
Василь Ткачев
На всё село один мужик
© Ткачев В. Ю., 2016
© Оформление. ОДО «Издательство “Четыре четверти”», 2016
Суд
На дачном участке у Сазончиков заметно выделялось одно плодовое дерево – груша бэра. Словно царица, красовалась она. Налившиеся соком, аппетитные желтобокие плоды манили глаз каждого прохожего особенно в конце лета. Дерево было не только высоким, но и с широкой разлапистой кроной. И что интересно, оно не переставало расти, тянулось и тянулось вверх, словно боялось уступить первенство в саду. Однако куцые яблони и не думали соревноваться с грушей, жили сами по себе. Но как бы там ни было, однажды осенью жена посмотрела сперва на грушу, потом на Сазончика и заявила мужу властно-требовательно:
– Надо обрезать сучья! Видишь, сколько их там ненужных? Я бы сама залезла, но…
Муж сразу же, зная ее нрав, воскликнул:
– Что ты? Что ты? Я сам, сам!.. Сделаем в лучшем виде, дорогая!..
– Хвалю за сообразительность!
Вскоре мужчина принес лестницу и ножовку, еще раз отметил взглядом те ветви, которые нацелился спилить, и попросил жену, чтобы держала лестницу.
– Да смотри, чтоб не брякнулся! – строго предупредил Сазончик. – А то будет сюрприз! В мои годы только и лазить по деревьям, по правде говоря… – И вдруг спасовал, как-то сильно уж жалостливо посмотрел на жену: – А может, подождем, когда Павлик приедет? Сколько уж тут осталось до выходных? Каких-то два дня… А? День туда, день сюда – что он даст?
Жена, как всегда, когда что-то было не по ней, безнадежно махнув рукой, отвернулась и сделала вид, что собралась пойти прочь, и произнесла хорошо известные мужу за долгую совместную жизнь слова, которые имели глубокий смысл:
– Я так и знала!..
Муж, виновато склонив голову, скрестил на груди руки:
– Лезу, лезу, лезу!..
С оханьем и аханьем он наконец-то очутился на дереве, а супруга тотчас убрала лестницу. Сазончик, хоть и обратил на это внимание, не придал особого значения: убрала так убрала, придет время – приставит… Спохватился он значительно позже, когда обрезал все ветви, на которые, запрокинув голову, тыкала пальцем жена.
– Ну, ставь лестницу, буду слезать.
Довольный тем, что угодил жене, да и потрудился с пользой для общего семейного дела, Сазончик посмотрел вниз, на женщину. К его удивлению, та и не думала выполнять его просьбу.
– А посиди, голубчик, там, – неожиданно для него промолвила супруга. – Посиди, посиди.
– Хватит шутить! Мне же тут, на дереве, неудобно! Ноги дрожат от напряжения. Ты слышишь, Маруся?
– Нет, я не слышу, я глухая!
– Да что это с тобой?!
– А ты вот сам подумай, что со мной… Молчишь, а? Почему набычился, как незнамо кто? Вот что я тебе скажу, дорогой: веточки, конечно, мог обрезать и Павлик, не в них дело. Мне важно было тебя запереть на это дерево. Тебя. Понимаешь? И убрать лестницу. А без нее ты никогда не слезешь с груши. Поэтому сразу ставлю вопрос ребром: как только признаешься, что твой сын растет у соседки, тогда поставлю лестницу обратно. Ну, говори!.. Признавайся!.. Я жду!..
Сазончик никак не ожидал такого поворота дела. Он смерил жену виноватым взглядом – с ног до головы, почесал за ухом, а потом посмотрел на ножовку, покрутил в руках, словно старался найти какой-либо изъян.
– Ну, что молчишь? – напомнила жена. – Где не надо – ты герой, на первом плане, передовик, а тут, гляньте вы на него, язык проглотил. Ай-я-яй! Погляди, погляди мне в глаза, бабник!
Жена распалялась не на шутку, и, зная ее принципиальность и неуступчивость, Сазончик почувствовал, что дело швах: придется на дереве действительно сидеть до посинения. Все же он наконец оторвал взгляд от ножовки, поглядел на жену. Та приняла воинственный вид: стояла руки в боки, широко расставив ноги – сама неприступность.
Куда бы ее, эту ножовку, подевать? Надо, видать, уронить на землю – ручкой книзу, чтобы не повредить. Так и сделал. На что жена резонно заметила:
– Ну, а теперь давай сам вслед за ней! Давай, давай! Сигай! Другого выхода у тебя, разлюбезный мой, нет!..
Конечно, нет. Кто бы спорил? Сазончик посмотрел вниз, жена и не думала уходить: стояла, как вкопанная, в той же позе. Он тяжело вздохнул и горестно подумал: «Вот попался так попался! И зачем я согласился лезть на эту грушу? Не дурак, а? Мог бы допереть, что тут что-то нечисто. Но все мы, мужики, умные задним числом. Если бы не больные ноги, то как-нибудь сполз бы на землю. Прыгнешь – коленки совсем развалятся, тогда будет делов… Артрит проклятый!»
Сазончик видел, как жена спряталась за углом сараюшка, и только теперь заметил, что отсюда, сверху, она совсем маленькая, будто девочка. «Зато гонору – уго!» Он наконец подобрался к толстому и гладкому суку, кое-как сел. В это время вернулась с табуреткой жена, тоже села. Она – вы только гляньте! – прихватила и свою очередную блестящую книжку про любовь. Читает! Как все равно летом на лужайке: пасет выводок цыплят, а заодно почитывает и одним глазом следит за ними… Ну, не издевательство ли это?!
Сазончик попробовал начать разговор:
– Что там пишут?
Жена словно и ждала этого:
– А про таких, как ты, и пишут!..
– А-а, понятненько. Ну-ну. Так что, мне так и сидеть?
– Я же сказала, кажется? Лестница никуда не денется. Стоит вон. Тебя ждет.
– Да не моя работа, не моя! – начал оправдываться, как это делал не раз, только в привычной обстановке, муж.
– Тогда сиди, если не твоя!
– Подай лестницу, слышишь? – взмолился Сазончик. – Не могу больше терпеть тут, на груше. Упаду. Свалюсь. Тебе что, одних похорон мало? – Он имел в виду тещины. – А? Теперь, между прочим, похоронить человека – ого!..
Жена огрызнулась:
– Такого человека, как ты, похороним без особых трат. Доски имеются на чердаке. Мужики за бутылку ямку выкопают и опустят в нее. А плакать я не буду. И не думай!.. Во, забыла: оденем тебя в тот костюм, в котором ты на заводе гайки закручивал в комбайнах. Большего ты недостоин.
«Что же придумать? Чем взять ее?»– кумекал Сазончик, свесив ноги и изредка болтая ими, чтоб не так затекали. А к жене обратился:
– Ты знаешь, в чем семейная идиллия?
– Не заговаривай зубы! Только чистосердечное признание!..
– Это когда жена говорит мужу: иди, дорогой, выпей сто граммов. А муж: сейчас, любимая, только пол домою… – и Сазончик громко захохотал, но жену и это не проняло, хотя в другой раз она бы обязательно рассмеялась, ведь юмор понимала. – А хочешь, и я пол помою? Нет? Неделю мыть буду! Месяц! Все время – хочешь?
– Не заговаривай мне зубы. Ты вообще-то напоминаешь мне ворону из басни Крылова… Может, тебе ломоть сыру вынести?
– Да пошла ты! – Сазончик махнул рукой и отвернулся.
Тем временем по небу плыли маленькие серые тучки, собираясь в одну большую и черную над головой Сазончика, и он не на шутку встревожился: «Сейчас саданет так, что живого места на тебе не останется. А она, видите ли, почитывает себе. Ну и характер!» Сазончик не выдержал, крикнул:
– Мымра-а!..
Жена не отозвалась, только взглянула на него равнодушно, запрокинула голову вверх, а потом сразу же заторопилась – сложив книгу, встала, подхватила табурет – и была такова.
– Пропал! – крикнул вслед Сазончик. – Как есть пропал!..
И тут его внутренний голос сказал: «А ты признайся. Твой или не твой ребенок, а скажи – твой, и все дела. Разве трудно? Скажи – и ты будешь на земле, на своих, хоть и больных, ногах. Что за проблема сказать? Смотришь, и жене легче станет… Угодишь ей… А если откровенно, Сазончик… Если, положа руку на сердце, твоя работа – сынок у соседки по даче? Твоя, твоя!.. Мне не возражай, я же знаю, я все вижу, разлюбезный мой. Не отвертишься. Мне можешь и не признаваться. А жене – скажи. Что тут страшного? Ты же нигде ничего не украл, ты же доброе дело сделал… Осчастливил женщину – это первое, и дал жизнь человеку – это, брат, второе… Тебя расцеловать надо, а ты на дереве сидишь, страдаешь… Кричи, кричи жене: да я это, я!.. Ты же счастливый человек, Сазончик!.. Еще какой счастливый!.. Просто ты про это сам не знаешь…»