Страница 88 из 108
Боль напоминает о себе, я пытаюсь подняться, но не могу даже открыть глаз. Тело не слушается, горит, пылает так сильно, что я готов орать во все горло. Я должен встать. Я не имею права бездействовать, только не сейчас. Не сейчас!
- Мэтт, – неожиданно меня поднимают крепкие руки.
Сквозь мутную пелену я вижу лицо Джейсона. Черт возьми, они здесь.
- Она убьет его... – Невнятно лепечу я. – Мы должны...
Меня шатает, я едва не падаю, но оборотень решительно хватается за мои плечи.
- Эй, мальчик, сейчас не время для обмороков.
- Заткнись.
- Что она делает? – Спрашивает Норин. Женщина воинственно смотрит по сторонам, а затем сводит тонкие брови. – Я поговорю с ней. Хотя бы попытаюсь.
- Это же безумие, дамочка, – отрезает Джейсон.
- Я поговорю с ней. – Повторяет Монфор, расправив плечи. – А вы...
Внезапно разносится мужской, гортанный крик, и, выглянув из-за плеча Джейсона, я вижу, как Ариадна придавливает ладонь к грудине пастора. От ее пальцев исходят искры.
- Она его...
- О нет.
Тело священника загорается. Ведьма отшатывается назад, прижимает к себе руки, но взгляда от горячего тела пастора не отводит. Уже в следующее мгновение она смеется. Я в ужасе гляжу на то, как пастор Хью в муках и агонии виляет ногами, головой, орет и тонет в собственных криках, а Ариадна смеется. Смеется, будто сумасшедшая.
- Она завершила ритуал, – шепчет Норин Монфор и прикрывает пальцами губы.
Пламя, что пожирает отца Джиллианны, становится все ярче и ярче. Все больше! А я вспоминаю о ящике Пандоры и хватаюсь ладонями за виски. Что делать. Что нам делать.
Я слышу, как взрываются раскаленные волдыри, как хрустит его кожа. Я вижу, как к телу мужчины прилипает черное одеяние, пылающее оранжевыми вспышками. Я ощущаю запах. Горелый, мерзкий запах, который распространяется по церкви вместе с дымом, и на меня будто взваливают груду кирпичей, тонну ответственности.
Я не остановил ее раньше. Крепко зажмуриваюсь. Я позволил ей убить его.
- Нет! – Разносится по помещению неистовый крик, и, обернувшись, я вижу Джил. Я виновато стискиваю зубы и чувствую, как внутри все разрывается на части. – Нет, нет!
Девушка хватается ладонями за лицо и начинает недоуменно качать головой, не веря в то, что она видит, и я срываюсь с места, и несусь к ней, а она отпрыгивает назад.
- Это мой отец! – Не своим голосом кричит Джиллианна, сгибаясь от боли. Я хватаю ее за плечи, чтобы она не упала, а она впивается ногтями в губы. – Это папа, мой папа.
- Джил, я...
- Убирайся! – Верещит она, ударив меня по груди. – Не трогай, я сказала, не трогай!
- Пожалуйста.
- Это все ты, ты! Ненавижу тебя!
Она свирепо бьет меня, разрываясь от плача, а Ариадна смеется, раскинув в стороны руки и наблюдая за светом, который гаснет в глазах пастора. Она вдыхает запах смерти.
Тело пастора стремительно падает вниз, так как веревки, сковывающие его запястья, превращаются в пепел. Огонь утихает, шум испаряется, словно по волшебству, и внезапно Ари, будто подстреленная птица, валится на колени. Широко распахнув глаза, я выпускаю из объятий Джиллианну и оборачиваюсь. Какого черта? Что за...
Ариадна хватается руками за горло. Дергается в судороге, расправляет плечи, глаза у нее становятся огромными, яркими, испуганными, и неожиданно из ее тела вылетают тени разных размеров и форм. Девушка испускает всхлип, оставляя царапины от ногтей на шее, подается вперед и стискивает до скрипа зубы. Я слышу этот скрип. Он скрипит во мне, он скрипит у меня между висков и заставляет согнуться от боли.
Что происходит? Я ни черта не понимаю! Черные тени вырываются из тела Ари, и, в мгновение ока они вылетают из церкви, будто птицы; выползают из окон, будто черви. Не знаю, что делать, просто верчу головой и вдруг встречаюсь взглядом с отцом, он встает на ноги, и я ошарашено застываю. Как он это сделал? Как поборол принуждение?
Только потом я замечаю, что все люди в церкви подорвались с мест. Они кричат и со всех ног несутся к выходу, деря глотки, толкая друг друга, словно они дикие животные, И в этом хаосе я не вижу ничего, кроме огромных глаз отца, наполненных ужасом. Он тянет ко мне руку, а я покачиваю головой.
- Нет. Прости.
- Мэтт, – папа прорывается ко мне, – Мэттью!
Я зажмуриваюсь и схожу с места. Он должен уйти. А я должен поставить точку.
- Мэттью! – Доносится до меня его крик. – Мэтт!
Толпа уносит отца все дальше, будто лавина, будто цунами, а я плетусь к Джейсону.
В неразберихе и хаосе визжат оконные рамы, гоняемые сильным ветром. Молнии, то и дело, вспыхивают в затянувшемся, темном небе. Тени выплывают наружу, как демоны, а я наблюдаю за ними и бездействую. Я абсолютно бесполезен.
- Что происходит? – Пытаясь перекричать людей, спрашиваю я. – Что это было?
- Ящик Пандоры.
- Но... – Кто-то задевает меня, и я неуклюже пячусь в сторону. – Но ящика здесь нет!
- Мы неправильно истолковали легенду. Никакого ящика не существует!
- Что?
- Она сама ящик, – взволнованно отрезает оборотень. – Она – сосуд.
Я растерянно оборачиваюсь и вижу, как Ари изнуренно откидывает назад голову, эта сила отнимает у нее энергию. Она изматывает ее. Никогда прежде Ариадна не была столь беззащитна и уязвима. Я понимаю, что она не способна сражаться. Не способна дать нам отпор. Это именно тот момент, которого мы ждали! Ведь завтра Йоль! Мы должны срочно увести Ари домой, тогда мы выполним обещание и поможем ей.
Я собираюсь сорваться с места, как вдруг в проходе появляются люди в мантиях; мы уже видели эти мантии. Темно-красные мантии, как цвет венозной крови.
Доминиканский орден.
- Джейсон, – толкаю оборотня в бок.
Он уже заметил гостей. Ничего не отвечая, мужчина выходит вперед и становится на краю пьедестала, прикрывая Ариадну спиной. Я становлюсь рядом с ним, мы наклоняемся вперед и поочередно прочищаем горло. Десятки людей в мантиях останавливаются всего в нескольких метрах, и внутри у меня искореживаются внутренности.
- Не стоит, – тихо протягивает Джейсон, хрустя костяшками пальцев. – Будет умнее, если вы уйдете. Уйдете прямо сейчас.
Он смотрит на врагов из-под опущенных ресниц, а безликие фанатики не двигаются, наверняка, понятия не имея, с кем они имеют дело. Я бегло осматриваюсь, пытаясь найти, чем мне защищаться. Но как только мой взгляд натыкается на изогнутую кочергу, один из доминиканцев подается вперед и вынимает из внутреннего кармана мантии лезвие. Чудом мне удается избежать столкновения, отклоняюсь, напрягая мышцы спины, и рычу от боли, которая ядом прокатывается по позвоночнику. Черт возьми. Как все осточертело. Я несусь на мужчину и со всей дури ударяю его по ребрам, свирепо размахиваюсь и вонзают кулак в его челюсть. Мужчина падает, я тяжело дышу. Он валяется у моих ног без чувств, а я его исследую рассеянным, обезумевшим взглядом и киваю. Киваю сам себе. Я разорву всех. Я смогу, потому что я – не хороший человек. И защищаю я не хорошего человека. Мы злее и безжалостней. У них жизнь, посвященная религии, у нас моменты, подвластные чувствам.
С каждой вырвавшейся тенью из тела Ариадна на землю опускается мрак. Мы знаем это, и мы все равно прикрываем ее своей спиной. Как же я раньше не понимал, что для нас значит эта девушка. Что она для меня значит. Наплевать на мир. Он всегда был жесток, он никогда не обнимал так, как Ари. Никогда не понимал так, как Ари.
В ярости я отталкиваю еще одного мужчину, затем еще одного; они рвутся вперед на нас с Джейсоном, а мы отбиваемся, как будто защищаем собственную жизнь. Я едва стою на ногах. Дышать почти невозможно. Сколько еще врагов? Где Норин? Перед глазами все кружится, кружится, и я смахиваю со лба испарину, и моргаю и отбиваюсь, и шатаюсь. Не помню, чтобы когда-либо мне было так паршиво. Мышцы горят, ледяной ветер забирается под одежду и заставляет все тело трястись от холода. И неожиданно я пропускаю удар. Он приходится мне прямо по солнечному сплетению. Я выплевываю воздух и застываю.