Страница 32 из 64
А пока роюсь в ящиках и сундучках. Ищу что–нибудь ценное. Пока только хлам. Комнату с дворецким вскрыли, которую барон строго настрого запретил открывать в свое время. А там вместо сокровищ кисти, мольберты да холсты всякие. Целая комната принадлежностями художника заставлена. Слой пыли толщиной с палец.
Варлам помог разгрести. И в самом конце, под старой простыней, почерневшей, что рассыпалась от одного только прикосновения, рыцарские причиндалы обнаружились! Прямо в фигуру человеческую собранные, как в музее. Даже успела испугаться, когда увидела статую такую.
Доспехи, почерневшие, в некоторых местах красным металлом поблескивает. Гравировкой украшенные. Щит стоит неподъемный. Варлам закряхтел, пытаясь поднять. Я остановила дедулю от греха подальше. Хватит на моей совести и одного ветерана славных времен. Меч приподняла. Тяжелый, зараза! Эпичный на вид. Камней на рукояти нет. Но видно, что металл плотный, качественный. Рубцы и зазубрены на лезвии. Ручка тоже побитая. С нагрудника труху от простыни стряхиваю. Палец за рубцы цепляется.
Гордость за Долтана взяла. А он, оказывается, боевой был офицер, в смысле рыцарь. А я–то думаю, пока он один тут был, сосед и не лез. Уважал и боялся. Помню того Шоберта, толстый, женоподобный слизняк. Даже дочь свою отбить толком не смог. Так и полегли бы его бойцы, если б не я.
Думала продать доспехи. Да не имею права – это реликвия. Пусть стоят, как стояли. Решила дальше ящики раскапывать. Меня волнуют две вещи: документ на землю и ценности, что можно продать.
Море снастей для рыбалки, гребней да расчесок, заколок старых со стекляшками. Что камни на украшениях не настоящие, поняла, когда в руках все стало осыпаться и трещинами исходить. В доме шаром покати. Зато в пристройке, похожей на сарай нашла инструменты! Молотки, топоры, пилы, гвозди кованные, длиной сантиметров по пятнадцать. Ржавые, но для дела пойдет.
Дня четыре рылась, имущество раскладывала. Что на хозяйство пойдет, а что на продажу. Варлам с внучками Маргариты оказались лучшими помощниками. А мать их Серафима на пару с Маргаритой с особым энтузиазмом дом баронский прибрали.
Посветлело в особняке, посвежело.
Наконец, и до гардероба баронессы руки дошли. Если к барону идти, то надо бы приодеться хорошо.
Помещение гардеробное отдельное. Из двух узеньких окон свет бьет. Но света все равно мало, закрытый светильник со свечкой приволокла. Очень удобная штука, свечку не сдуть так просто, под стеклышком она. Небольшая комната, чисто под платья и обувь оборудована. Помощниц мне не надо, сама выберу. Стала уже привыкать к этой моде. Туфли бы еще на каблуке. А то балетки да тапочки. Интересно, каблук тут придумали? А чулки?
– А каблук – это мысль, – иногда говорю сама с собой, с умным–то человеком, что не пообщаться?
Под платьями полочки с обувью. Если одежда в нормальном состоянии, не вся, но добрая половина, то с обувью беда. И пахнет от нее не очень. Жена барона была моих габаритов, подозреваю, что немного ниже ростом, но в остальном…
– Помнит? – раздается низенький голосок. Будто карлик сказал.
У меня сердце ахает. Замерла, отшатнулась. Голос с конца гардероба раздался. Как раз за последним платьем. Стоит ли его двигать?
– Ты кто? – неуверенно спрашиваю.
– И не боится ведь. А помнит. А не должна. А помнит, – голос будто сам с собой говорит.
Быстро перестраиваюсь. Самообладание возвращается. Частые стрессы – хорошая тренировка.
– Помню, помню, – рычу. – Выходи уже, домовой. Я на уродцев насмотрелась, не удивишь.
– Альбус говорит, – произносит ровным голосом. – Хочет увидеть, пусть смотрит. А помнит, а не должна.
Сглатываю. Из–за платья говорит. Но где там спрячешься? У меня вариантов не много. Узнать, что за деятель пугает. Или больше тут не появляться, страх он, как снежный ком, нарастает со временем на тот же повод. А платьев я лишится не могу!
Подходу к последнему наряду. Бальное, пышное платье, самое, на мой взгляд, представительное. Как раз к королю на поклон. Дрожащая рука тянется к нему, дыхание замерло, сердце выстукивает бешеным ритмом.
Отодвигаю!
Стена из досок.
– Э–эй? – выдаю со страхом и одновременным разочарованием.
– Да здесь я, – раздается сверху. Мороз по коже пробежал. Голову поднимаю медленно. Смотрят на меня два красных глаза, узенькие такие щелочки. Сантиметрах в двадцати от моего носа. И ничего больше нет. Будто невидимка. Давлю визг.
Моргнуло! Глазенки закрылись, открылись.
– Видит, а не должна, – раздается оттуда, где рот по идее должен быть, а не потолок.
– Вижу, – хриплю. – Альбус, ты что за чудо невиданное?
Голос мой дрожит предательски.
– Видит, а не должна, помнит, а не должна. Альбус ушел считать.
Легкий хлопок, марево серое возникло и тут же растворилось в воздухе. А я запах табачный почувствовала. Минуту стояла, боялась пошевелиться даже.
Вздрогнула от голоса Миры.
– Хозяйка, там рыцарь к нам пожаловал! Скорее! Вам бы волосы расчесать и платье краше одеть!
– Какой рыцарь?! – Вымученно отвечаю, со лба холодный пот вытираю.
– Да какая разница! Рыцарь! Хозяюшка, ну скорее. Варлам его в столовую пустил. А он вас требует! Нельзя заставлять ждать рыцаря! Он такой… такой красивый!
В подтверждение ее слов конское ржание раздалось. Явно не нашей хриплой клячи.
Мира чуть ли не силой меня хватает к трельяжу ведет с зашарпанным зеркалом, которое, похоже, ни одну мировую войну пережило.
Ее суета и мне стала передаваться. Слышу отдаленный бас, доносящийся с первого этажа. Рыцарь старушке Маргарите что–то рассказывает. У меня в груди екнуло. Я ж вся потная, грязная!
– Ой, хозяюшка, что с прической сделать?! – Ужаснулась Мира.
– Да расплети косички, волнами тоже нормально, – предлагаю. Я брюнетка еще та, волосы у меня блестящие, сестра всегда завидовала, хоть и блондинка.
Стала косы мне расплетать.
– Ой, ой, паутина в волосах! – Взвизгнула та, выронив гребень.
– Да снимай уже! – Рычу.
– А если паук, я их до смерти…
– Ты настоящих пауков не видела! А я их величиной с корову на Поляне расстреливала! – Выпалила. Как же не похвастать!
Повернулась к Мире. А та рот открыла, глаза по пять копеек. Белеет девка…
– Эй, я вменяемая, ты поняла? Ау? Прием?
В комнату вбежала Серафима с явными претензиями.
– А ну девка стол накрывать! – Рявкнула на дочку. – Хозяюшка, давай корсет уже заплетем, негоже рыцаря ждать заставлять.
Мира, пребывая в прострации, пулей вылетела из комнаты. Серафима без зазрения совести стянула с меня легкое платье, оставив в одних панталонах. Посмотрела оценивающе. Я невольно прикрылась.
Корсет стала выбирать из сундука, прям на пол все разбросала.
Одела, зашнуровала ловко. Живот сдавила, грудь. У меня сразу два шарика у самой шеи образовались. Да такие большие. Смотрюсь в зеркало… Парижская проститутка! Мамочки!
По столу щелкнула коробка. Серафима ее принесла, из подола вынула.
– Пыльца разная, глаза подкрасить, – пояснила. – Ее немного, обычно я для баронессы покойной собирала. Ягодный налет дольше держится, есть и черничные тени. А вот с синими беда, цветов не нашла.
– Я совсем страшная? – Это сарказм. Если подкраситься, стану проституткой на два уровня выше… тверской.
– Что ты, хозяюшка! Но рыцарь же! Ты должна лучшее впечатление произвести! Так! Платье!
И понеслась в гардероб.
– Альбус, Альбус, не кусай, – приговаривает и платье мне выбирает.
– А ты тоже его видела? – Спрашиваю деловито.
Слышу, что Серафима замерла.
– Кто тебе про него сказал? – Хрипло отозвалась из гардероба.
– Так видела ж, – ответила без тени насмешки.
Гардероб пронзил визг. Едва ли пыль там не поднялась. Серафима выскочила из помещения, к двери, не оглядываясь и дальше.
Сижу и понять не могу, в чем собственно дело?
Ощущаю вибрацию. Коробка на трельяже начинает подскакивать. Что–то приближается! Пол в коридоре будто молотом разбивается. Вскакиваю. Сердце бьется, как у зайца.