Страница 29 из 42
От такого безумного оргазма у меня мелькает мысль, что я безнадежно пристрастилась к этому мужчине. Я пристрастилась к нему с того первого раза, когда он прижал меня к стене и засунул свой член в меня, не спрашивая при этом моего разрешения.
Скользкая жидкость выплескивает мне в рот. Ах! Я усердно начинаю сосать, выдаивая. Я охотно глотаю все, что он готов мне дать. Мне становится странным, насколько я обожаю свое собственное чувство полного, абсолютного подчинения этому мужчине. Я извиваюсь бедрами.
— Не смей двигаться, — предупреждает он меня.
Очень нежно я продолжаю сосать его полутвердую плоть. Я продолжаю это делать, пока она не увеличивается в объеме и не становится жесткой. Я отпускаю его и ползу к нему на коленях, остановившись своей киской над его эрекцией.
— Я хочу услышать звуки, которые ты издаешь, — говорит он.
Я опускаю пальцы на основание его члена, он стонет от удовольствия, пока его эрекция медленно входит внутрь меня. Как только он находится внутри, я начинаю двигаться на нем изящными, томными толчками, и его рычание наполняет спальню, пока мы не кончаем сильно сжимая друг друга, что остаются следы от его пальцев у меня на коже.
— Я не хочу спать, — шепчет он с жаром.
— Почему?— шепотом спрашиваю я.
— Именно в эту ночь я не хочу закрывать глаза. Я хочу трахать тебя всю ночь.
— Хорошо, — отвечаю я, но мы все-таки засыпаем, свернувшись калачиком друг напротив друга, как два щенка в корзине. И мы действительно крепко спим, пока в предрассветные часы его огромная рука не врезается мне в ребра, и я не открываю глаза.
Я сажусь на постели и наблюдаю, как Дом беспокойно двигает ногами и руками.
Я включаю лампу на прикроватном столике и трясу его за плечо, окликая по имени. Он открывает глаза, в них — ужас. Он переводит на меня взгляд, и его глаза расширяются от ужаса еще больше.
Он подскакивает с подушек и хватает меня за плечи, у меня такое впечатление, что я являюсь частью его кошмара.
— Я подумал, что ты умерла, — сообщает он мне странным голосом.
— Я не умерла, — отвечаю я.
От звука моего голоса он внезапно опускает руки. Он падает обратно на подушки и закрывает глаза.
— О! Мой Бог! — воет он, издавая вопль из глубины и с такой болью, что я не знаю, что мне делать.
Проходит несколько секунд, прежде чем я близко наклоняюсь к нему.
— Скажи мне, прошу тебя, Дом. Просто скажи мне, что происходит?— прошу я.
Он опускает свою руку на меня и говорит:
— Ты хороший человек, Элла. Но я просто больше не могу. Это ложь, все это ложь.
Он поднимается с кровати и начинает одеваться.
— Ты хочешь уйти?— спрашиваю я в недоумении.
— Прости, — отвечает он, и не поднимая на меня глаз, выходит за дверь квартиры.
Я полностью заторможена, понятия не имею, какого черта только что здесь произошло. Он вот так просто взял и, мать твою, порвал со мной?
Пиф-паф, мой малыш застрелил меня!
12.
Элла
Я стою у окна в полном оцепенении, слыша рев его машины, срывающейся с места, даже подпрыгиваю на месте от такого звука. Я не возвращаюсь в кровать, когда он уезжает, возможно из-за того, что не могу поверить, что он не вернется.
У нас все было хорошо. И мне кажется невероятным, что он вот так просто всю перечеркнул, хотя нет причин. Ничего особенного не произошло. Я сделала шаг на проезжую часть не глядя, но опасность мне не угрожала. Об этом даже странно думать.
Все это бессмысленно, ничего не имеет смысла.
Если это никак не связано с ужасным горем, которое живет в глубине него, что собственно я и видела в тот первый день нашего знакомства, когда вернулась в ресторан за зонтиком Роба. Когда обнаружила его свернувшимся калачиком от боли, и он всем своим видом напоминал мне раненого зверя. Он испытывал такие страдания и муки, что явно подходить к нему было опасно и любая попытка, оказания помощи, была сродни самоубийству.
Я не переставая вышагивала по своей квартире, останавливаясь, чтобы выпить двойную порцию водки. Я подхожу к окну, с недоумением глядя на пустынную улицу. С того момента как мы стали встречаться, мы ни разу не проводили ночь отдельно друг от друга. После двух часов ожидания, я, наконец, признаюсь себе, что он не собирается возвращаться, во всяком случае не сегодня.
Я не плачу, сажусь перед телевизором. Понимаю, что смотрю фильм, но совершенно не слежу за сюжетом. У меня перед глазами стоит его лицо, когда он говорит, словно впечатывает нож мне в грудь:«Я просто больше не могу».
Что же мне делать? Я не подталкивала его и не торопила. Я выключаю телевизор и включаю CD-плеер, начинает петь Уитни Хьюстон I Will Always Love You. Песня просто вибрирует и проходится ножом по моим нервам. Я выключаю песню, устанавливается гнетущая тишина.
Я беру себя в руки и опять включаю музыку, выбирая Вангелиса— любимый композитор Дома. Красивая, печальная музыка наполняет комнату, но почему-то мне хочется услышать Stairway to Heaven. Задумчивая тоска и загадочная лирика под мое настроение. Я слушаю исполнение Heart, видно у меня такое же настроение, загадочное и задумчивое под стать этой песни.
Мне кажется, что аранжировка музыки вне времени, мелодия поднимается все выше и выше, как растущий цветок, показывая стремление хрупкой души, взывающей к чему-то настолько зыбкому.
Когда Heart заканчивает петь, я перехожу к Долли Партон, прослушав, я включаю оригинальную версию Led Zepplin, потом опять возвращаюсь к версии этой песни в исполнении Heart. Просто заставляя себя, я открываю свой ноутбук и смотрю на уличных артистов, которые тоже исполняют эту песню. Но снова и снова я возвращаюсь к Stairway to Heaven в исполнении Heart. Я слушаю и слушаю, словно впитывая каждый звук, каждый слог, такое впечатление, что решение моей проблемы скрыто в этой песне.
Но на самом деле решения нет.
Я — женщина, которая думала, что все, что блестит золото. А оказалась женщиной, строившей лестницу в небо, но Дом как-то сказал мне, что мой лестница колышется на ветру.
Начинается рассвет, а я все продолжаю слушать музыку.
Дом не звонит даже утром.
Я иду на работу, чувствуя себя полной развалиной. Открываю дверь в свой кабинет и с ужасом смотрю на свой рабочий стол. Я ненавижу эту временную работу, которую нашла на прошлой неделе, весь день онлайн мне приходят жалобы о посылках, которые не доставлены вовремя или пришли с задержкой, потеряны или повреждены. Моя задача спокойно выслушать их жалобы и разочарования, и отправить их в соответствующие инстанции.
Тоскливая рутина, я даже до сих пор не могу поверить, что согласилась на эту работу. По крайней мере, когда я работала в Министерстве ее Величества по налогам и таможенным сборам чувствовала, что делаю что-то нужное. Там всегда было ощущение значимости во всем процессе.
Здесь же я винтик в необъятном колесе.
Возможно я зря не согласилась и мне стоило послушаться Дома, принять его предложение по поводу денег и как-то переждать, пока я не нашла бы лучшую работу. Но я не могла заставить себя взять у него деньги. Я слишком гордая. И в связи с сложившейся ситуацией, слава Богу, что я не брала у него деньги.
Неважно насколько ужасна эта работа, по крайней мере, она способна оплачивать мои счета.
Я сижу за столом и дергаюсь каждый раз, как только звонит телефон. Иногда я смотрю на него, пытаясь силой мысли заставить Дома позвонить мне. Я жду, я все время жду. Во время ланча, когда я больше не могу выносить эту пытку, звоню Джеку.
— Привет, Элла, — говорит он, слегка удивленно и с опаской.
— Привет, Джек. Я... э... могу я поговорить с тобой наедине... оооо..?
— Конечно, — сразу же отвечает он, и его ответ сообщает о правильности моих подозрений. Он точно знает, что происходит с Домом.