Буря на Волге

Долго они сидели молча. Наконец, Василий Лукич высказался:

— Вашбродь, знаете, что я придумал...

— Что ты придумал, а ну-ка поясни.

— Если взять хозяина в оборот, он, пожалуй, нас переправит к белым, через фронт красных.

— Каким родом?

— Ночи-то, вашбродь, хоть в глаз коли. Сядем ночью в лодку, и пусть нас несет, аж до самого лагеря белых. Они еще не успели далеко уйти, мы их живо нагоним. А здесь ведь все равно нам с вами пули не миновать.

— Ты так думаешь?

— Ей-богу, и думать тут нечего. В последнюю ночь, когда расстреливали этих троих, один из них сбежал, Он теперь уже, наверное, все рассказал красным.

— Кто это сбежал, уж не Пряслов ли на одной ноге? — спросил пристав.

— Вот именно что. он. Когда расстреливали, все солдаты были пьяны, а он, сволочь, раньше, чем успели выстрелить, бултыхнулся за борт. Я-то не очень сильно под зарядом был и тут же, конечно, смекнул. Но, подумав, что все равно утонет, промолчал. А оно получилось иначе. Он, видать, уплыл ниже пристальней и оврагом — в сады. А мы, дураки, и за борт не заглянули, да и ночь-то была, как вот в этом стогу.

— От кого ты узнал?

— А Днищев-то его утром только перед нами в своем саду видал, да и я сам видел след его деревяшки.

— Да, положение, черт побери, — вздыхая, проворчал пристав.

— Ну, ты и дурак, Лукич, — сказал после некоторого молчания пристав. — Надо было его еще в дороге пришлепнуть.

— Нельзя было, вашбродь, капитан приказал привести на пароход, — сознался урядник.

— Что ж делать, коли так, Иди, обрабатывай хозяина.

— Вашбродь, сейчас еще рано, светло, вот немножко стемнеет, схожу, притащу его сюда, вы сами еще поговорите.

— Что же теперь делать?

— Придется вздремнуть до вечера.

Когда в саду совсем уже стемнело, пристав толкнул в бок урядника:

— Иди, иди к хозяину-то.

— Слушаюсь, — сказал Лукич, вылезая на четвереньках из стога.

Озираясь по сторонам, он пробрался к дому Расщепина. Услыхав во дворе покашливание хозяина, он спросил:

— Не спишь, Петрович?

— Кто это там? — спросил из-за калитки Расщепин.

— Мы это, мы. Выйди-ка на минутку, в стогу у тебя спасаемся.

— Теперь понял, — отпирая калитку, проговорил Расщепин. — Чего вы там на холоде сидите, зашли бы в горенку, погрелись, ведь кругом тихо, спокойно.

— Нет, нет, ты уж лучше к нам зайди, — отозвался Лукич.

— А может быть, чего-нибудь принести для подогревания? — заикнулся Расщепин.

— Есть, так захвати.

— Прошлый раз согрешил, выгнал немножко. Гостей ждал. А тут вот эфти сволочи нагрянули, мои гости-то и сбежали.

— Ну-ка, давай, тащи. И их благородию будет повеселее, не то, он совсем заскучал.

Вскоре, вползая в «убежище», Расщепили шептал:

— Где вы тут, мои родные зимогоры? Ну, как устроились? Не продувает, не холодно? Нате-ка вот погрейтесь... — Он подал бутылку первача и плошку с солеными огурцами, накрытую краюхой хлеба.

— Вот спасибо, — шептал пристав. — Все это хорошо, Петрович. За все мы тебе благодарны. Но вот загвоздка, чтоб тебе было не опасно, что мы в твоем стогу сидим, да и нам не зимовать здесь, переправь-ка нас к белым.

— Как же я могу вас переправить? — озадаченно засопел Расщепив.

— А вот Лукич тебе пояснит, у него вроде недурно получается.

Урядник выложил перед Расщепиным свой план побега.

— Значит, за туманом? — переспросил Расщепин. — А если накроют, тогда как?

Оба замолчали.

— Надеясь на бога, авось и проскочим, — вставил пристав. — Сам видишь, если накроют здесь, еще хуже тебе и нам.

— Это все верно, да переехать-то как? — Расщепин снова замолчал.

— Как фронт проедем, мы на берег, а ты обратно, — пояснял Лукич.

— Все понятно, только ехать-то обратно придется около берега, — могут красные сцапать, а от них пощады не жди.

— Обратно всего проще. Если поймают, скажешь — лодку унесло или угнал кто, за ней, мол, и ходил, — не отставал Лукич.

— Ладно, будем подготавливаться, — согласился Расщепин.

Глава двадцать третья

Весь следующий день Расщепин готовился к отплытию с приставом и урядником. То он выходил посмотреть на Волгу, то подходил к стогу и докладывал начальству, что по берегу и в деревне все обстоит благополучно, то укладывал в мешок съестные припасы. Вот и настала желанная ночь, небо покрылось звездами, на высохшую отаву легла обильная роса. От озер и затонов поплыл густой туман, обволакивая Волгу и ее гористые берега. Расщепин, тряся длинной бородой и озираясь по сторонам, пробирался к лодке, а вслед за ним, с оружием и мешком расщепинского провианта двигались фигуры пристава и урядника. План удался. погрузились в лодку и отъехали незамеченными. Расщепин посоветовал своим пассажирам лечь па дно лодки и прикрыл их парусом. Когда выехали на середину Волги, он перекрестился и, прошептав «Пронеси, господи, без задиринки...», — сложил весла.

Лодка чуть покачивалась, поворачивалась на водоворотах и тихо плыла, уносимая течением. «Скорее бы сбросить свой груз», — думал Расщепин, не на шутку беспокоясь о своей судьбе.

— Сколько уплыли, Петрович, — прошептал пристав, высунув голову из-под паруса.

— Жаль, часов нет, можно было определить точно, на перекате вода течет пять верст в час. Стоп, тише, — прошипел Расщепин. Его ухо уловило отдаленный колокольный звон. — Три часа пробило. Верст тринадцать укатили.

— Как ты узнал? — спросил пристав.

— В колокол-то три раза ударили. Это сторож часы отбивает.

— Спишь, Лукич? — ткнул в бок урядника пристав.

— Никак нет, ваше благородие.

— То-то, будь начеку, сейчас самое страшное...

Время шло, лодку несло все дальше. Нигде не стреляли, никто не окрикивал, только туманная мгла колыхалась между берегами, да тихо шептались волны.

Вдруг кто-то в горной стороне забубнил...

— Кто это орет? — спросил пристав.

— Это филин, ваше благородие. Слава тебе, господи, прошли, — перекрестился Расщепин.

— Уже прошли, — радостно воскликнул пристав, откидывая парус.

— Теперь все, филин-то в горах живет. Вы на свободе.

Вдруг с луговой стороны донесся жуткий пронзительный крик.

— Нас заметили? — встрепенувшись, спросил пристав.

— Не-ет, — рассмеялся Расщепин. — Это сова кричит. Теперь уж все, мы в безопасности. Здесь, ваше благородие, вам можно на берег выходить, и сейчас же лугами дойдете до озера, оно очень длинное, так и валяйте по берегу этого озера. Как оно кончится, тут же поверните влево к сосновому бору, а под бором встретится вам дорога вправо, вот по ней и качайте, она вас выведет на другую торную дорогу. А та уж приведет вас аккурат на Каму. Там, бог даст, и пароход огорюете. Белые-то, слышь, там акупируются около Лаишева, — напутствовал Расщепин.

— Жаль, жаль, что уходит наше родное войско, — сожалел пристав.

В горной стороне перекликнулись петухи.

— Где это горланят? — спросил, вставая, урядник.

— Слыхали Антоновку?

— Знаю.

— Ну вот, мы как раз проплыли ее, а здесь и до Камы рукой подать.

— Ну, Петрович, за все мы тебе премного благодарны. Так и знай, что за эту оказанную нам помощь ты будешь награжден крестом, — сказал пристав, вылезая на берег.

— Эх, ваше благородие, ничего мне не надо, только бы все осталось по-старому.

— Ну дык, чудак ты какой, мы же за это самое и бьемся. Ну, бывай здоров! Скажи там нашим, что все благополучно.

— Дай бог вам счастливый путь! И скорее вернуться обратно! Вот тогда попируем! — кричал Расщепин, скрываясь в туманной мгле.

«Награду! На что она мне награда, самая лучшая награда — это вернуть все хозяйство обратно», — думал Расщепин, закидывая далеко вперед весла и выгибаясь всей фигурой. Лодка шла быстро по заводям луговой стороны. Он держался луговой стороны, чтоб в тумане не отбиться от берега. Вдруг что-то громко, со скрежетом, ударилось в дно, лодка подпрыгнула и чуть было не опрокинулась. У Расщепина и весла выскользнули из рук. Второй удар!