Страница 8 из 123
«Эх, если бы токарный станок, живо бы их свернул...»
«Как же, — говорю, — на станок-то взвалишь такие махины?»
«В том-то и дело, что на станок их ставить нельзя, тут требуется специальная машинка, а ее только на станке можно сделать».
Ну, думаю, я не мастер на такие штуки, делай, как знаешь.
«Придется, видно, в слободу качать. Теперь, наверно, третья смена работает, начальства на заводе нет», — как бы сам с собой рассуждал он.
На заводе, вижу, парень он свой... Все идут к нему, здороваются, спрашивают, как дела. Ну, думаю, тут дело хорошо слажено. Живо подыскали ему стальную болванку, проточили на станке.
«Сейчас, дядя Трофим, — кричит он, — только перышки заправлю да закалю...»
Под утро вернулись к своему зимовью. На следующую ночь я вышел из каюты, вижу — и он тащится.
«Теперь начнем», — говорит он, а сам вытаскивает из кармана бутылку водки, из другого — закуску, кладет ее на ящик. Сперва выпил половину стаканчика, потом налил и мне: «На-ка зыбни, для начала...»
Думаю, это и дурак сумеет зыбнуть, а ты вот взятую работу сделай...
«Ну как, устал? — спрашивает он. — Выпей-ка еще, на душе будет веселее...»
«А что же сам?»
«Я ведь не пью. Это только для тебя принес, работа тяжелая, а жизнь еще тяжелее... Ну, ничего, потерпи, жизнь все равно полегчает... Ну, упирай-ка в стену домкрат, да полегонечку нажимай». Вижу, болванка хоть и туго, а все же лезет в цилиндр.
Вон, думаю, что ты за птица... «Ты где работать выучился?» - спрашиваю «А где работал там и учился, в Сормове, у одного токаря, да жаль, скоро выслали его с волчьим билетом...»
«За что?»
«Шумиха на заводе вышла, а его обвинили как зачинщика. И мне пришлось оттуда выехать».
«А теперь он где?»
«Вернулся. Только в Сормово больше не поехал. Остался в Казани, на Алафузовском работает... Ну, давай, еще покрутим».
На третью ночь мы закончили свою работу. Утром пришли машинист, два слесаря и сам Костюшка.
«Так скоро? — удивился Костюшка. — Чем же ты?»
«Русской смекалкой...»
Трофим закончил свой рассказ:
— А вот, скажи ты, был такой же, как Васька.
Он торопливо стал спахивать веслом угли и головни с раскаленного песка.
— Это зачем, дядя Трофим? — спросил его Чилим.
— Тащи котел, сейчас узнаешь.
Высыпанный под сено в шалаше раскаленный песок обдавал Чилима приятным теплом.
Глава пятая
Ночью лед зашумел еще сильнее, потянула злая низовка, и льдины стало грудить в тихий плес. Хозяин проснулся раньше всех и уже стоял на коленях у входа в шалаш. Он тряс длинной рыжей бородой, читая утреннюю молитву, клал земные поклоны в направлении высоких кустов, из-за вершин которых, точно улыбаясь утренней прохладе, выглянуло огненное солнце. Рассеянный взгляд Расщепина скользнул в сторону плеса: в прогалине выставлены сети. Не донесши поклона до земли, он вскочил, как ужаленный.
— Вставай! Будет вам дрыхнуть!
— Что случилось, Петрович? — спросил Трофим, -вылезая на четвереньках из шалаша.
— Беда! Сети пропали...
— Как пропали? — не понял Трофим и тоже заглянул в прогалину между кустами.
Воды на плесе не было видно — все кругом забито серыми глыбами льда.
Почти весь день разбивали и разводили баграми лед, но сетей так и не удалось достать.
К вечеру низовку сменил горыч, и льдины зашевелились, зашумели и пошли, погоняемые ветром, к луговой стороне.
Плес очистился и морщился теперь под ветром в солнечной приветливой улыбке.
— Ну, ребята, отдыха не жди, — сказал Трофим, глядя в спину уходившему к берегу Расщепину. — Как сыч, вертит головой — добычу ищет...
— А ну-ка, все на неводник, поехали — заложим вечернюю! - властно скомандовал вернувшийся хозяин.
— Не поздно? — глянув на солнце, спросил Тарас.
— По-твоему, спать сюда приехали?
— Я ничего, только люди сегодня работали много, чай, устали.
— Ночь-то — год, выспитесь.
Неводник вскоре обогнал громадную дугу по тихому плесу и причалил к берегу.
— А ну-ка, навались,— скомандовал Трофим, глубоко упираясь ногами в сырой пасек.
Чилим и Совин, краснея от натуги, кряхтели, а невод не поддавался.
— Логом при! Чего вы не тянете! — гремел хозяин.
— Поди-ка сам, попри, он те вывернет кишки... Это тебе не с Дуняхой крутить, — ворчал Совин, перехлестывая лямку.
— Навались на бежно!
— Промывай! Ил загребли, не идет, — кричал Тарас.
— Своди! — снова раздавался голос хозяина.
-- Ну, теперь легко пойдет, когда вразбег тянешь, он тяжелее, — говорил Совин.
— Вот тебе сколько илу... Гляди, полна мотня рыбы! — сказал Коротков. — Пудов на двадцать!
— Нет, пожалуй, и в сорок не уложишь,— возразил Тарас, подбегая к мотне и вытряхивая рыбу в лодку.
Хозяин, сдвинув шапку на затылок, улыбался. Разбирая рыбу, Он крупную откладывал в корзины.
— Вот до чего ловко поддели! — заметил Трофим, — Ради такого улова не мешало бы хорошую уху и четвертуху за бока. С холоду да с устатку оно бы хорошо - косточки пообмякли.
- Тебе бы только глохтить, — косо поглядел на него Расщепин.
- Есть за что, Петрович, сам видишь, наша работа лошадиная... Все жилы трещат, когда его, проклятого, тянешь... Людей маловато, Петрович. надо бы еще два-три человечка...
- Не дуди мне в ухо, сам знаю,— сердито оборвал хозяин.
Поздним вечером в тихом плесе замаслило, а в небе высыпали яркие звезды. Луна взошла, покрывая серебром туманные дали. А за густой гривой вербача продолжался все тот же звонкий, точно стеклянный, разговор уносимых быстрым течением льдин. Ночь становилась морозной, кустарники покрывались белым саваном. Хозяин натянул валенки, завернулся в овчинный тулуп и, шепотом поговорив с богом, захрапел в углу шалаша. Тарас кряхтел, поворачиваясь с боку на бок, и старался натянуть на голову рваный кафтан. Чилим тоже дрожал от мороза и, кутаясь, тыкался локтями в бок Трофима.
— Ты чего тут, суслик, возишься?
— Озяб, — выбивая зубами дробь, ответил из-под зипуна Чилим.
— Знамо, как же не озябнуть. Я вот тоже места не найду под «енотовой», - ворчал Тарас. — Дрова-то есть у нас?
- Хватит на ночь.
- Пойти огонек разложить.
- Иди, и мы придем погреться...
Скоро затрещал хворост, и вспыхнуло пламя, освещая заиндевевшие кустарники. Оно ласково манило к себе продрогших рыбаков.
— Помнится, ага было в шестьдесят третьем или шестьдесят четвертом году, — задумчиво начал Тарас, — когда мужик взял разводную с барином... Ну, думали, полегчает... Ан нет, снова барин заклинил мужика, никуда не вывернуться. Вот тогда еще плыл плот какого-то князя — сказывали тогда фамилию, да я уж забыл. — Тарас провел ладонью по широкой лысине, как бы что-то припоминая. — Плот-то шел в Астрахань, для постройки какого-то важного дома...
— Наверно, тюрьмы, — заметил Долбачев.
— Тоже нашелся. дура неповитая... Где ты видел, чтоб деревянную тюрьму делали? На нее камень идет, рассердился Тарас. — Ну так вот, — продолжал он, — плот и занесло на этот островок, а вода убывает. Доверенный человек трухнул и скорее — в ближнюю деревню. Прибегает к тетевцам, а те и руками и ногами: «Да вы что, барин, это с какой радости пойдем мы бревна ворочать? Нам и неколи, и надо лук полоть. Вы уж лучше ступайте в Буртасы, они там лук не сеют». Он в Буртасы, а там ему то же: «Эх, барин, барин, мы еще и своих дров не убрали, хоша и рубили зимой, а весенней водой их в Красновидово унесло, спасибо, они для себя прибрали. Вы уж валяйте к ним, там народ простой, работу любит...» Когда приехало казенное лицо в Красновидово, мужики сидели на пригорке, около церкви, и любовались Волгой. «Погляди-ка, Сема, у тебя глаз посвежее, чего это на перекате дымит, может, пожар?» — спросил один другого. «Да это пароход». — «Разве? А я думал, баржа горит. Хоть бы днище разобрать, немножко бы подработали». В это время подошел к ним сотский. «Чего тут глазеете? Идите на сходку! Барин приехал, зовет на работу». — «Вряд ли. Чай, оброк с недоимкой выколачивать...» — почесывались мужики, «Говорят вам — нет. Насчет работы...» — вразумил сотский. «Слава богу, — крестились мужики. — Видно, баржа утопла...» Староста и приезжий сидели на бревнах около въезжей и тихо о чем-то беседовали. Мужики не спеша подходили к ним, снимали картузы и шапки, кланялись и присаживались кто на бревна, кто на землю.