Буря на Волге

— Извини, свахонька. Служба государева, все дела...

— Садись, родной, садись.

Пристав улыбнулся, окинув стол глазами знатока, и присел рядом с зятем. Вошел хозяин.

— Ты, Пантелеевна, светленького поставь, Иван Яковлевич лучше его уважает.

Появились бутылки водки, жбан с шипящей медовой, разливалась в тарелки стерляжья уха. Явился Днищев с Александрой Федоровной.

— Вот он как, толстый! — заголосила Плодущева. — Я его дома жди, а он вон залетел куды!

— Это я его, свахонька! Приступом взял! Ничего, что без погон, я, брат, герой! — весело потирая руки, топтался около гостей Байков.

— Со светленькой начнем? — спросил, наливая стаканы, Байков.

— Ну, с праздником, со свиданьем!

— Дай бог, не последнюю! — весело крикнул пристав, поднимая стакан.

Выпили, приступили к закуске. Днищев во время обеда перекинулся несколькими словами с хозяином и приставом о новостях в городе, а также шепнул на ушко обоим о Ланцове. Байков с приставом многозначительно переглянулись, но общий разговор продолжался так же шумно и в том же веселом духе.

— Трахнем по маленькой! — предложил Байков, наливая стаканы.

Но пристав в это время насторожился. Брови его вопросительно поднялись, а глаза еще больше выпучились.

— Петр Ефимыч, взгляни-ка, кто там проскакал?

— Стражник какой-то к вашему дому, — сообщил Днищев, высунувшись в окно.

— Меня ищут, — произнес пристав, высунувшись в другое окно.

А стражник на взмыленной лошади катил во всю прыть к дому Байкова.

— Вот ведь наша служба, — сказал Плодущев, посмотрев на Анфису Пантелеевну. — Ни выпить тебе, ни закусить не дадут. И рад бы иногда забежать к вам, а оно вот всегда так...

— Здесь вашбродь? — подбежав к окну, козырнул стражник.

— Ну здесь. В чем дело? — сердито крикнул пристав.

- Вашбродь! Срочный пакет от господина Чекмарева!

— Подай свода! — пристав выхватил пакет, разорвал трясущимися руками. При чтении глаза его забегали, брови насупились.

— Дело дрянь, сват! Твои рабочие взбунтовали на пристани...

Байков выскочил из-за стола и забегал по комнате.

— Как же теперь, сват!

— Ничего, ничего! Я сейчас с командой задам им жару... — застегивая китель, торопился пристав.

— На-ко, еще на дорожку-то! — совал налитый стакан Байков.

— Нет, нет, не могу, служба...

— Как же мне, сват?

— После, после! На пароходе, когда усмирю.

— Батюшки, что это за напасть, — голосила Плодущева. — Ты сам-то уж больно вперед не лезь!

Но пристав уже не слушал слов супруги. Запыхавшись, он бежал в участок.

— Живо! Лошадей! Оружие! Бунт! — кричал он.

Глава седьмая

Июньская ночь. Сильный предутренний горыч гнал к Волге черные тучи. Они, наседая одна на другую, сливались в густую громадину и грозили разразиться ливнем. К шумевшему косматым ивняком берегу медленно подползал из темноты неуклюжий, как черепаха, буксир, подтягивая деревянную баржу. Свисток, а за ним рупор разорвали ночную тишину:

— Эй! На барже! Отдай якорь!

— Ближе давай! Куда тя черт вытащил? Здесь крутояр, — пропел тенорок с баржи. Грохнулся в черноту якорь, проскрежетали цепи. И снова шум листьев ивняка да свист ветра в оснастке высокой мачты.

- Отдай буксир! — вырвало ветром из рупора.

— Под какой груз? Чья баржа? — прогремел сиплый бас с берега.

— Байкова! Под шпалы! — пел все тот же тенорок с баржи.

— А куда вас леший затащил? Спускай ниже к штабелям!

— На якоре стоим! Чего раньше спал? Да кто орет-то? Бадьин, что ли?

— Он! — сердито отозвались с берега.

— Кирилл Захарыч! Мое нижайшее! — летело приветствие с баржи.

Ветер трепал и раздувал полы поддевки на высокой фигуре приказчика. Близилось утро. Между клочьев разорванной ветром тучи загоралась заря. Баржа подводилась к берегу, учаливалась, опускались сваи, готовились мостки. Начали появляться грузчики.

— Кириллу Захарычу! — крикнул подошедший Перов.

— Ну как, Перов, на работу все сегодня выйдут? — осведомился Бадьин.

— Придут-то все, — снимая подушку и кладя на траву, сказал Перов. — Да толку-то что, гляди, как заря-то горит.

— А тебе что за забота? Погорит да перестанет.

— Дождь будет — вот что, а в дождь не работа.

— Ничего, поработайте, — и Бадьин скосил глаза за Волгу. — Да, что-то запылала... Чай, ничего, раздует, — как бы про себя произнес он.

— Ладно тут, насчет цены-то спроси, — шепнул подошедший Алонзов.

— И правда, — спохватился Перов. — Кирилл Захарыч! Мы прибавить просили, как хозяин-то?

— Не вышло, ребята, сбросить две копейки велел.

— Постой-ка! Как же это сбросить? Мы и так на кусок хлеба не вырабатываем, да еще хотите сбросить? Нет, Захарыч! За такую цену грузить не будем,

— Эх, вы! Бестолочь чертова! — крикнул Бадьин. — Таскайте по две, хозяину будет выгодно и вам хорошо...

— Ловко сказано. Один думал али вместе с бабой? — сказал Перов. — Хозяину карман набьем, это верно, а себе хребет обдерем — и это тоже верно. Поди-ка сам, по две-то, она те скрючит...

— Да будет тебе молоть, старик! Пойдем-ка со мной. — Две длинные косые тени легли на стену трактира, глядевшего с крутояра окнами на Волгу.

— Ну ты чего нос задрал? — спросил Перова приказчик, когда они скрылись за стеной трактира.

— Я сказал, что тебе будет особая плата... А остальным скажи, что татары, мол, сбили цену. Понял? А их, гололобых, турните хорошенько отсюда... Понял? — пронизывающе посмотрел на Перова приказчик.

— Я понял так, Захарыч, — сказал Перов, — татар с Волги прогнать, а товарищей по работе предать... Так ведь вы сказали?

— Вот чудило. Так это ведь в твоих интересах, — снова напомнил Бадьин.

— Нет, Захарыч! Я артелью выбран не свои интересы блюсти, а общие, всей артели. И на такую подлость никогда не пойду. Все!

— Ах, вот ты кто... — протянул приказчик.

— Вот я кто. И вам советую быть таким! — сказал Перов и ушел обратно.

— Ну как, прибавил? — спросил Алонзов.

— Сволочь, — проворчал Перов. — Жди от собаки мясо...

Бадьин долго молча ходил по крутояру, приминая траву, заложив руки за спину. Остановившись перед грузчиками, снова спросил:

— Ну как, мужики, не надумали? — скользнув косым взглядом на Перова, добавил: — Право, вы хорошо заработаете...

— Давно слыхали! — крикнул Алонзов.

— А если я уряднику, того...

— Хоть губернатору! За такую цену грузить не будем.

— Тогда на себя пеняйте! — крикнул Бадьин и, засунув руки в карманы поддевки, зашагал по дороге в направлении Теньков. Но тут же он свернул к дощатому бараку, около которого сидели человек двадцать грузчиков-татар, дожидавшихся работы.

— Абдулла! — крикнул он старшего артели, с которым тоже предварительно разговаривал, жалуясь, что мужичье, мол, сбило цену. — Ну как твои люди? Будут работать?

— Нет, за такой цена не пойдем. Мы бить тожё хлеб ашаем. Петька Шагов пойдем, он бульше платит.

— И вы туда же, черти немаканые, — злобно проворчал Бадьин и крупными шагами направился в Теньки.

Когда приказчик скрылся за зеленым кустарником, грузчики начали расходиться с пристани.

— Айда, Тимоха, нечего ждать, — сказал Перов, закидывая подушку на плечо.

Серые тучи медленно плыли над лугами и Волгой. Посыпался мелкий, частый дождик, обволакивая, точно туманом. Все разбрелись — кто под навес байковского сарая, кто присел на штабеля с подветренной стороны, кто остался за стеной трактира. Некоторые были недовольны решением артели, проклинали Перова с Алонзовым.

— Сунул их черт с языком, заработали бы на хлеб, а потом можно и уйти, — сказал Жнильцов, присаживаясь за штабелем шпал рядом с потомственным грузчиком Ярцевым.

— Хорошо тебе петь, ты бы сбил цену и ушел, а нам целое лето работать. Вот надо отдохнуть, пока нечего делать, — укладываясь на траву, сказал Ярцев. — А когда приказчик придет, разбудите меня, я сам с ним поговорю. А ты, Жнильцов, иди-ка восвояси, тебе и без этого есть чем жить, у тебя хозяйство. Чего трешься около нас, голышей?