Козырная дама

— Чего ж не помню, помню… Мы потом этот «Ягуар» грохнули. Ты еще в прокате за него рассчитывался.

— Вот это по мне! А то медведь, рогатина, Сибирь… Я сибирскими лесоповалами наелся — во! — Слон чиркнул пальцем по горлу. — И чтоб по доброй воле туда, не по этапу? Ну и сказанул! Я лучше на Канары или другие какие острова махану. Есть у меня, братки, мечта! Желаю, чтобы на отдыхе мне каждое утро подавали к гостинице тачку с персональным шофером. И чтоб шофером этим был знаете кто?

— Кто? — спросил один из дружков. С готовностью спросил, скорее для того, чтобы подгалдыкнуть, чем и вправду узнать, кто же должен подавать по утрам машину Слону.

— Местный начальник полиции! Вот кто! — ответил Слон. Должно быть, в том, чтобы начальник полиции прислуживал бывшему зеку, ему виделся особый шик.

— Так за чем дело встало? Не по карману? — раздался несколько провокационный вопрос.

— Бабок у меня достаточно! Но не получается пока… — честно признался Слон. — Не по резьбе мои предложения ихней полиции.

— А ты предлагал?

— Предлагал… Кочевряжатся…

«Прямо как старуха из «Сказки о золотой рыбке», — подумала Зоя Иннокентьевна.

— А помнишь, Слон, как мы в прошлом году, в Сочах, на пляже раскидали два куска баксов?

— Как раскидали?

— Игру такую придумали — чтоб к Слону подходили и целовали руки.

— И чего?

— А ничего! Пацаны и дешевые девки прямо в очередь стояли, некоторые по несколько раз норовили облобызать.

— Класс! Слушай, расскажи еще и про Хургаду! Вы с Гладиком сейчас там были?

— Были, — подтвердил Слон. — Наших там, как и везде, до фига. Отрываются, кто как может! Один братан из новых копченых так круто в ночном кабаке погулял, что к утру ни одного стакана, ни единого целого зеркала или столика не осталось. Но хозяин на него не в обиде — копченый возместил убытки и чаевыми не обидел.

— Не хило!

— Ты перепутал, Слон, это не в Хургаде было, а на Кипре.

— Может, и на Кипре… А ведь точно! В Хургаде другое было — с девками плавали. Опять же наши ребятки завели классный бордель. Собирают народ, грузят на катер и вывозят в открытое море. Мы с Гладиком были и еще три девахи — одна сисястая, а две плоскогрудые, но остальное в порядке… Отплыли от берега подальше, поигрались с девахами и стали учиться в акваланг дышать. А когда научились, нацепили эти акваланги на себя — ив воду.

— Так утонуть же можно?

— Не утонешь! У них с этим строго. Идем, значит, ко дну. Кругом красота, кораллы, рыбы плавают разноцветные, большие и маленькие. Большие этих маленьких все время кушают… Тут-то все и начинается. Девахи стали нас обслуживать. Прямо в воде. Такого кайфа я еще не пробовал! Это настоящий секс!

— Наши в этой Хургаде вообще не хило отрываются. Шашлык из акул делают, — решил дополнить рассказ второй загорелый парень, который, видимо, и ездил со Слоном в Хургаду.

— Ну это ты, Гладик, положим, туфту гонишь! — оборвал его Слон. — Не из акул, а из мурен. Тварь подводная такая есть, длинная, как змея, и жирная, как поросенок. Шашлык из нее классный получается!

— А барракуду видели?

— А как же! Зубы у нее — во! — почему-то с гордостью пояснил Гладик.

— Точно, еще та сучка! — подтвердил Слон. — Но земляки наши, из России, этих барракуд удочкой ловят и засаливают…

Дальнейший рассказ о заморских путешествиях и дивах Зоя Иннокентьевна слушать не стала. Время было позднее, пора домой. Так и не дождавшись лопоухого, она махнула рукой длинноногой пиратке, и та принесла счет.

В свой район Зое Иннокентьевне нужно было добираться троллейбусом. Это было удобно, так как останавливался он рядом с ее домом. Можно было ехать и трамваем. Но он шел только по центральной улице, а это означало, что к дому ей придется пройти через парк. Зоя Иннокентьевна долго простояла на остановке троллейбуса возле бара «У Флинта», но так и не дождалась его. Заметив, что из-за поворота показался трамвай, она быстрым шагом направилась на трамвайную остановку, находившуюся метрах в тридцати впереди.

Так вот и получилось, что этим поздним вечером ей пришлось идти одной через парк. Собственно, ни темноты, ни хулиганов она не боялась, но все равно была огорчена — от усталости отекли ноги, и туфли, вроде не новые, притершиеся к ноге, снова стали жать.

Зоя Иннокентьевна любила городские парки. К природе это не имело никакого отношения, всякие там цветочки-лепесточки никогда не волновали ее сердце. Растут и пусть растут себе. Это была ностальгия по паркам детства — с летними кинотеатрами, аттракционами, неизменным чертовым колесом, открытыми концертными площадками, откуда доносились звуки духового оркестра, с нарядными людьми, неспешно прогуливающимися под ручку по аллеям парка в выходные дни. Даже распространенные тогда скульптуры — гипсовые атлеты и олени не вызывали в памяти раздражения. Было жаль утраченной атмосферы беззаботности и бесхитростного веселья.

Трамвай остановился, и Зоя Иннокентьевна направилась по знакомой аллейке к дому. Она была хорошо освещена. Несмотря на позднее время, здесь еще прогуливались парочки. Зоя Иннокентьевна вышагивала спокойно, как человек, который никуда не торопится и которому нечего бояться. Одно лишь беспокоило ее сейчас — сказывалось немалое количество выпитого сухого вина. Поколебавшись, она чуть отступила с асфальтовой дорожки в темноту и спряталась за кустиком желтой акации. Она уже собиралась вернуться на освещенную аллею, уже сделала шаг, второй, как услышала голоса. Поддавшись естественной в таких случаях опасливости, Зоя Иннокентьевна затаилась, замерла, напряженно прислушиваясь к разговору, чтобы не упустить момент, когда лучше выскочить на освещенную аллею.

Один из голосов был с характерным кавказским акцентом. Другой — высоковатый для мужчины, с легким не то клекотом, не то дребезжанием в горле.

— Зачем, дорогой, звал? Засветишься — друга потеряю, как жить буду без такого друга? — в голосе с кавказским акцентом прозвучала едва уловимая насмешка.

— Не мог же я с твоими говорить, дело серьезное — стоит дорого…

— Знаю, дорогой, за свои базары недешево берешь. Но разве я мало тебе плачу?

— Не обижаешь, — нехотя согласился собеседник кавказца. — Потому и рискую шкурой…

— Говори, не тяни время.

— Ходят слухи, Эстет готовится к войне…

— Вот как? Не живется, значит, ему спокойно. А с кем воевать собрался?

— Сам знаешь, у него один враг…

— Так мы давно враги, почему воевать решил сейчас?

— Не понравилось, что ты кокаинчиком разжился. Говорят, потянет не меньше, чем на сотню «лимонов» «зеленью».

— Ошибаешься, дорогой. Не потянет. А за подсказку спасибо, учту. Дату знаешь?

— Она пока открыта, ее и сам Эстет не знает, но что-то заставляет его торопиться… Одно могу сказать — час икс наступит в ближайшие две недели. Так что жди.

— Жду, дорогой! Я люблю наши встречи с Эстетом, подготовлюсь и к этой как надо…

Женское любопытство оказалось сильнее опасливости, и, когда один из собеседников уже ступил на аллейку, Зоя Иннокентьевна высунулась из-за куста акации. Человек прошел несколько шагов по хорошо освещенной аллейке и остановился закурить. Остановился как будто специально под фонарем, чтобы Зоя Иннокентьевна могла получше его рассмотреть.

Она сразу увидела это — одно ухо было высохшим…

Зоя Иннокентьевна остолбенела. На миг всего, но этого было достаточно. Лопоухий прикурил и торопливо зашагал по аллее, удаляясь в сторону проспекта. Она рванулась за ним, зацепилась носком туфли за какую-то корягу и свалилась в высокую траву у обочины асфальтированной дорожки. А когда поднялась, было поздно — лопоухий исчез в темноте.

Зоя Иннокентьевна беспомощно, как птица с переломанным крылом, заметалась по аллее. От досады пнула ногой подвернувшуюся урну. Та гулко отозвалась, но это ничего не изменило.

Лопоухий исчез, как в воду канул.

* * *

Елизавете нравилась ее теперешняя жизнь.