Страница 24 из 30
Экспресс «Центральный аэровокзал — аэропорт Домодедово» торопливо наматывает на колеса километры отличной асфальтированной дороги. Огромное вечернее солнце катится по крышам высотных зданий. Дорога к родному дому поднимает настроение; думается легко и приятно.
Я, закоренелый командировочный, заметил такую закономерность в своих мыслях и чувствах: пока летишь до Урала (это половина пути до семейного очага), чувствуешь себя еще москвичом, а дом где-то там, далеко впереди... После Урала я уже сибиряк, кемеровчанин, и дом совсем рядом, будто и не было двухмесячной командировки, а Москва и москвичи — где-то уже там, далеко.
Автобус вырвался из объятий городских светофоров и, набирая скорость, помчался в живописном зеленом коридоре подмосковных березовых рощ: в раскрытые окна потянуло вечерней прохладой и головокружительным ароматом лесных цветов. Мои мысли были еще в Москве.
Какие все же замечательные ребята у нас в команде: Алексей, Игорь Егоров, Валентин Пономарев, ну и, конечно, Вадим... А девушки? Тоже ничего! Корчуганова, Васильева, Соловьева, Пересекина... Стоп! Непонятное беспокойство почувствовал я и заерзал. Мой сосед, полный, грузный мужчина в темных роговых очках и синтетической шляпе, очнулся от дремоты и недовольно посмотрел на меня. Я вежливо сказал: «Извините», а раздраженно подумал: развалился на полтора места и еще недоволен, а я тут сижу, как собака на заборе, на самом краешке...
Так откуда же это беспокойство? Вадим и Пересекина завтра летят домой, в Минск, где должны будут выступать на большом авиационном празднике. Трудный, рискованный у них номер, — полет двух самолетов «голова к голове»: она в перевернутом полете вверху, он — на расстоянии двух метров внизу, — но ведь это не в первый раз. Правда, они не тренировались в Москве, и номер этот им запрещен. Советовали и мы Вадиму отказаться от выступления. Но где там. Пересекина настаивала, Вадим пообещал и не может не сдержать своего слова.
Таисия Пересекина вошла в сборную стремительно и уверенно, как говорится, без стука в дверь, хотя имела за плечами всего два года полетов в Казанском аэроклубе. Веселая, энергичная с круглым задорным лицом, на котором трудно было уследить за сменой выражений, она своей скороговоркой могла в течение пяти минут заговорить любого. Пересекина молниеносно очаровала всю мужскую половину сборной. Мужчины преобразились, подтянулись, приосанились. Алексей в первый раз за все сборы наутюжил стрелки на своих брюках, Вадим более тщательно скоблил безопаской подбородок, а я, чего греха таить, дольше обычного задерживался у зеркала, тщетно пытаясь замаскировать залысины жалкими остатками шевелюры.
После полетов Таисия встречала нас у самолета, восторженно хлопала в ладоши, заливая нас синим сиянием своих огромных глаз. Мы старательно объясняли ей все тонкости выполнения трудных фигур и ревниво следили, чтобы она улыбалась всем поровну. Пересекина была способной ученицей и очень скоро опередила своих подруг; дважды она была чемпионкой СССР, а на московском чемпионате мира стала серебряным призером.
Но с девчонками Таисия не дружила. Это было непонятно. Непонятно было и то, что Шумилов относился к ней настороженно, на разборах полетов ей всегда доставалось больше других.
Несколько лет назад Пересекина вышла замуж, переехала в Минск, очень скоро завоевала там популярность и была избрана президентом самолетного спорта республиканского комитета ДОСААФ. И все-таки Шумилов видел куда дальше и глубже нас. Звонкая слава и шумные чествования оказались непосильной нагрузкой для Таисии. По всем признакам, она заразилась звездной болезнью, той самой, при которой спортсмен, уверившись, что он действительно талант-самородок, находка для коллектива, начинает требовать к себе какого-то особого внимания, переоценивает свои возможности и, в конце концов, может утратить самое главное — чувство ответственности перед другими людьми.
А может, мне это только кажется и по отношению к Пересекиной я несправедлив?..
Коротка июньская ночь, а на самолете, летящем на восток, ее практически нет: вечерний закат Москвы слился с кемеровской утренней зорькой. Сколько радостей сулит мне приближающийся день! Черт побери, до чего же медленно ползет этот ИЛ-18, всего каких-нибудь 650 километров в час! Эй, ямщик-пилот, не жалей многие тысячи лошадиных сил, поддай газу!
Странно устроен человек: живет себе много лет в одной квартире, долго работает на одном производстве, встречается с одними и теми же людьми, думает с ними одни думы. И жизнь начинает казаться ему серой, однообразной. Тянет «махнуть» куда-нибудь далеко, в неизведанное. А стоит не побыть дома неделю-другую и уже влечет в родные края, в свой «замкнутый круг».
Вот под крылом, мелькнула лента Томи. Река как река, но только она мне дороже и лучше Волги, Днепра и Дуная. Она — мое детство, моя юность, она — частица моего внутреннего мира. Вон плодопитомник, где мы с Валькой Александровым писали березки. Здравствуйте, блондинки! Как вы выросли, похорошели! А за ними раскинулся знакомый с детства городской пейзаж, непрерывно пополняющийся новыми зданиями и заводскими трубами.
Здравствуй, мой город, здравствуй, родной дом!
— Володька-бродяга, здорово! Откуда прилетел?
Это друзья-летчики. Обступают полукругом, десятки вопросов. Внимательно слушают, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Я становлюсь словоохотливым, рассказываю с жаром о поездке — приятно сознавать, что ты интересен людям.
— Владимир Давыдович, здравствуйте! С приездом! Мы вас давно ждем, хотим пригласить на выпускной вечер.
А, это школьники-десятиклассники! Им я, оказывается, тоже нужен. Хорошо!
По дороге до дома — десятки встреч. Меня знают и помнят. Я могу быть полезным для них. Вот оно счастье — быть нужным людям.
Вечером у меня в квартире пир горой, и гости пьют, конечно, не чай; забыли у нас эту добрую традицию — ходить в гости ЧАИ гонять. Сейчас все больше на водку нажимают. А мне нельзя — я спортсмен и на носу — чемпионат.
А в три часа ночи раздался телефонный звонок, резкий и требовательный. Из Москвы звонит Алексей:
— Крепись, Мартин, погиб Овсянкин... Это случилось в Минске, во время его совместного полета с Пересекиной...
Трагическая гибель Вадима надолго омрачила настроение ребят. Но среди нас не нашлось ни одного, кто бы хоть на минуту усомнился в избранном пути.
Глава XI
Быть человеком — это чувствовать свою ответственность.
Антуан де Сент-Экзюпери
Незадолго до чемпионата мы получили ЯК-18ПМ, и надо было спешить, чтобы успеть подготовиться к столь ответственным соревнованиям. Успех в высшем пилотаже становится возможным только тогда, когда человек и машина составляют одно целое. Летчик должен отлично знать свой самолет, тщательно изучить его характер, его сильные и слабые стороны, чтобы почувствовать ту самую слитность, о которой хорошо говорил Вадим Овсянкин: «...Мои руки — его крылья, мое сердце — его мотор». Привыкнуть к машинам, на которых предстояло выступать, у нас уже почти не оставалось времени.
Злую шутку с нами сыграла и погода: всю первую половину августа в Москве шли проливные дожди, низкая облачность не позволяла отрабатывать вертикальные фигуры. С раннего утра и до вечера мы сидели в готовности «номер один» — ловили погоду. Это изматывало силы и расшатывало нервы. Программа и правила судейства, полученные нами, пришли поздно. Мы не успели в них толком разобраться, не говоря уже о том, чтобы как следует облетать. Кроме того, они были не очень добросовестно переведены. Ошибки переводчика потом обошлись нам не в одну сотню очков.
Существенно осложнили наши выступления ограничения размеров пилотажной зоны. Наши тяжелые скоростные ЯКи сразу же проигрывали по сравнению с легкими, маневренными самолетами других стран. Некоторые из фигур просто физически невозможно было «вписать» в эту зону. Получалось так, что еще до начала полетов наши спортсмены давали другим участникам чемпионата солидную «фору».