Чужие деньги

Погоняло Баскакова, под которым его знали в преступном мире от Брянска до Камчатки, звучало со скрытой грозной силой: Мурза. Случалось кой-кому по оборзению обозвать его Мурзиком, но неизменно либо он сам, либо доброжелатель со стороны поправлял: Мурза. И оборзение прекращалось. Мурза два раза поправлять не станет. Одному, больно языкатому, который посетовал на причуды генетики, благодаря которым отец носил кличку собачью, а сын взял кошачью, он объяснил, что почем. После этого никто и никогда не напрашивался на его объяснения: слухи бежали впереди него.

Откуда погоняло? Оттуда же, откуда отчество: от татаро-монгольского ига. Историю Баскаков в школе учил не слишком прилежно, однако в его памяти краешком, криво, удержалось, что баскаки и мурзы вроде как были ханскими служащими, взимавшими дань с русских городов. Наверное, прадед Баскакова и впрямь этим рэкетом занимался. А отец, не причастный ни к уголовщине, ни к взиманию налогов, которое порой приближается к уголовщине, жил честным нелегким трудом рук своих. Руки у него были золотые: хоть дом построить, хоть канализацию или электропроводку провести, хоть огород вскопать — пара пустяков. Он даже шить умел — лучше жены, которая тоже была вечно в трудах, вечно в домашних хлопотах. Мухтар и Зинаида Баскаковы народили, как в сказке, семерых детей. Согласно сказочному распорядку, младшенькому сыну полагалось стать самым лучшим, самым удачливым, самым добрым и сильным. Да только соврала, видать, сказка, или время у нас несказочное… Младший, Миша, вырос моральным уродом, не похожим ни на родителей, ни на братьев и сестер, которые звезд с неба не хватают, а все же как-никак нормальные люди: выучились, зарабатывают, как полагается, и у всех свои дома, свои дети. А у него — смертный приговор. Ну пожизненное, потому что в России сейчас не казнят.

Единственное, что перепало Мурзе от положения седьмого ребенка, — баснословная, хоть и прихотливая, удача. И то не разобрать, к добру она или к худу, Может, если бы не его распроклятая удача, не оказался бы Мурза в той поганой яме, куда свалился.

Дело-то плевое! Учился тогда Миха Баскаков на первом курсе ПТУ, по какой специальности — уж и забыл: скучно… Подошли двое сокурсников: «Пойдем грабанем квартиру! Ты маленький, тебе сподручнее». От скуки сказал: «Пошли». Первый раз стремно было: как же так — чужие деньги взять? В их семье было принято из магазина приносить сдачу родителям до копеечки. А оказалось, как-как — да очень просто. Легкий, щуплый, поднялся по пожарной лестнице, пролез в незакрытое окно на четвертом этаже. Добыча оказалась богатая — в квартире на четвертом этаже обитал дипломат. Больше всего Миху (еще не Мурзу) поразили даже не взятые деньги и вещи, а разделявшая две комнаты, вместо двери, шелковая занавеска с изображением красного, будто сложенного из языков пламени, дракона. Милиция на след воришек не напала, и подельники сказали: «Это потому, что Миха был с нами. Новичкам везет». Повезло и во второй раз. И в третий, когда Баскаков попал в более взрослую компанию. ПТУ он продолжал посещать по инерции, учился более занимательным и полезным вещам: как открыть хитроумный замок, как взломать дверь, как не оставить отпечатки пальцев… Жил Миха в пэтэушном общежитии, к родителям за город ездил исключительно на выходные — если хотел. Мать жаловалась, что ее мальчик стал нечутким, сыплет нехорошими словами, отец, чуть что, стукал по столу кулаком, так что дома Михе тоже не нравилось.

А потом стрясся тот случай. Дело было верное, квартира днем оставалась пустая, проверяли: хозяева, муж и жена, на работе, двое дочерей в школе. Миха, не таясь, прошел в большую комнату — залу, где у одной стены стояло пианино, у другой темнел диван с неаккуратно, мятой горой, брошенным на него пледом. Раздался шорох. Миха огляделся, но никого не увидел. «Соседи за стеной», — подумал Миха и полез в комод, когда сзади донесся сдавленный вопль:

— Грабят!

На диване, отбросив плед, сидела старуха в ночной рубашке и тянула вверх шею, тоненькую и пупырчатую, как у ощипанной курицы. Голова старухи, то ли по болезни, то ли от старости, была совершенно лишена волос: череп обвивали дождевые черви синеватой венозной сети. С другой стороны пледа торчали распухшие ноги в нитяных чулках. На комоде стояла тяжелая бронзовая статуэтка — кудрявый мальчишка… Кровь Миха вытирать не стал. А вот об отпечатках пальцев позаботился: обтер статуэтку рукавом.

Основной вывод, который сделал Миха, — убить человека очень легко. Страдания Раскольникова, прикончившего старушку, были ему недоступны. А уйти из квартиры, где осталось валяться рядом с диваном тяжеловесное тело с неприлично разбросанными руками и ногами, удалось — и даже с золотыми цацками, захваченными из ящика комода. Вот уж везение так везение!

Везение оказалось не абсолютным и покинуло Миху в самый неподходящий момент: когда он сбывал золотишко. Впрочем, владельцы обворованной квартиры не так высоко ценили имущество, заработанное упорным трудом, как жизнь старой больной женщины — обожаемой матери и бабушки… Первый суд, первая ходка в зону. Откровением для Баскакова стало то, что, несмотря на предосторожность, «пальчики» он разбросал в самых неподходящих местах… И еще многое пришлось для себя открыть! Без преувеличения, зону он должен назвать своими университетами: оттуда Миха вышел Мурзой. И даже слезы старшей сестры, Дины, неизменно ездившей к брату на свидания и убеждавшей, что неудачный старт можно зачеркнуть, что Михаил способен стать порядочным человеком, воспринимались как нудный надоедливый осенний дождь. Что мне до твоих поучений, сестренка? Ты на одном берегу, я на другом, и тебе не докричаться до меня. Что бы ты понимала в моей житухе?

А все-таки задумчивую Дину Мурза любил больше других сестер и братьев. Позднее, когда ему предложили взорвать те самые дома, из-за которых поднялся международный шум, он колебался, требовал списки жильцов, пока не удостоверился, что Дина, переехавшая к мужу в Москву, обитает совсем в другом спальном районе…

Ну, до взрывов предстояло еще дожить. А поначалу, досрочно покинув тюрьму благодаря юному возрасту, примерному поведению и амнистии в честь, как у них шутили, девяностапятилетия лошади Буденного, Мурза очутился на свободе и тотчас нашел применение своим талантам и навыкам. Срастив навыки домушника с ремеслом убийцы, он ловко проникал в квартиры намеченных жертв и приканчивал их стремительно и бесшумно. Слава его росла, заказы — в эпоху войны бандитов против бизнесменов, бизнесменов против бизнесменов и всех против всех — так и сыпались. Казалось, так будет всегда. Впрочем, Мурза не спрашивал, долго ли продлится его фартовое благополучие, так же как не задавал себе вопроса относительно нравственности своего занятия, благоразумно вынося его за скобки. Жил по инерции: как жилось, так и жил, не вопрошая о будущем. Птица удачи покамест несла его на сияющих крыльях, но не нужно было особой проницательности, чтобы предсказать: когда рухнешь наземь, мягкой посадки, дружок, не жди.

Так оно и обернулось. Мурза погорел в квартире на проспекте Мира. Кстати, если бы ему заранее показали подробный план квартиры, отказался бы: расположение комнат и меблировка до испуга напоминали ту давнюю квартиру со старухой. И фамилия, вы только вникните: Лысых! Один к одному, дрожь бьет… Ну знал бы, где упал, соломки бы подстелил. До всех убитых, что числились на совести Мурзы, следствие не докопалось, но и раскрытого материала оказалось достаточно для высшей меры социальной защиты… в наше время — пожизненного заключения.

И снова удача Мурзы явила себя во всей красе.

Сказано ж: она у него прихотливая. То швыряет в грязь, то вытягивает оттуда за уши. Еще находясь под следствием, затиснутый в общую камеру, Мурза получил предложение, переданное через пахана: ему устроят побег с условием дальнейшей работы на своих спасителей. Он принял предложение так же пассивно и бездумно, как совершал, в общем, все свои важные поступки. Один товарищ по прежнему месту заключения, постоянно задиравший голову так, что небритый кадык выступал вперед, как коряга, и в сумасшедших квадратных очках отражалось электричество, назвал эту черту Мурзы «восточным фатализмом». И еще добавил про судьбу… что же он сказал про судьбу? Неутешительно, но, пожалуй, правильно… А, ну да: «Согласного она ведет, несогласного тащит». Какой смысл трепыхаться, если, хочешь не хочешь, конвой судьбы схватит и поведет?