Тополиный пух

Турецкий с улыбкой посмотрел на нее. Она неожиданно обернулась и взглянула на него в упор, и он мог бы поклясться, «с ба-альшим интересом». Он чисто машинально подмигнул, как сделал бы это, например, ребенку — без всякой цели, мол, привет — и не больше. Но женщина удивленно подняла густые темные брови и сделала вид, будто неприятно задета его вниманием. «Черт их всех тут разберет», — подумал Турецкий, отворачиваясь. Но, странная штука, его снова потянуло обернуться и посмотреть на ее упругое тело. И он смог это сделать уже безбоязненно, когда направился к лестнице, лифт он решил игнорировать, поскольку его «малогабаритный» номер был на третьем этаже — пустяк для нормального мужчины.

Она, наверное, из латиноамериканок — скорее всего, мексиканка. Это Турецкий определил для себя, исходя из общих типов лиц, которые встречал в жизни. И она молодая, потому что с возрастом эти южные женщины резко теряют свою привлекательность, в то время как созревают рано. Но эта явно не могла быть девочкой — и крупный, напряженный бюст, и особенно эти ее ягодицы демонстрировали вполне достаточную зрелость.

«Это для чего достаточную? Эй, Турецкий, у тебя что-нибудь с головой? — таким простым вопросом Александр Борисович резко осадил себя и предупредил: — Давай без глупостей!»

Он поднялся к себе, разложил и развесил немногие свои вещи в узком стенном шкафу, утопленном в стене, отнес бритвенные принадлежности и прочую «гигиену» к раковине умывальника, рядом с душевой кабиной, где было и небольшое зеркало. Там же мимоходом взглянул на себя и… удивился. Лицо приняло несколько отечные формы, веки были красными, на шее проступали тоже красные аллергические пятна. И он испугался — неужели началось?!

Эти симптомчики обычно предшествовали приступу аллергии, и тогда мучил кашель, безумно чесался, до зуда, до потери сознания, кончик носа, будто Турецкий нарочно окунался им в мелкий и липкий, какой-нибудь куриный пух, который иногда вылезает из подушки. Потом прямо-таки неистовый «чес» переходил на уши, на шею и грудь. Глаза безостановочно слезились, а из носа текло. И так продолжалось до тex пор, пока не исчезал источник раздражения. Недолго, обычно три-четыре дня, не больше, но они просто изматывали. И надо же, как не вовремя!

И Турецкий решил немедленно смыть с себя все, чем уже успела «запылить» его улица. Он вошел в кабинку и, тщательно намылившись, встал под сильную горячую воду, а потом и под холодные струи, и так проделал несколько раз, чувствуя, как контрастный душ заметно очищает его. Посмотрев после этого на себя в зеркало, отметил, что лицо приняло нормальный облик, и даже носом он перестал шмыгать. Правда, глаза продолжало пощипывать, но уж ничего, придется потерпеть.

Лекарственных средств, кроме самых примитивных, народных, Александр обычно не принимал, терпеть не мог таблетки, терпел, мучился, но, если уж здорово припекало, просто напивался до чертиков и мертвецки засыпал, чтобы утром снова мучиться. Грязнов, на которого никакой тополиный пух отродясь не действовал, усмехаясь, говорил, что Санин метод хотя и варварский, но верный, это он самого же Турецкого и цитировал после того, как услышал от него стихи Иосифа Бродского насчет латинских друзей. И поэтому сейчас Александр решил терпеть сколько окажется возможным, без острой нужды на улицу не выходить, а когда станет невмоготу, выпить бутылку виски.

И тут же, словно какой-то чертик подкинул ему идею, подумал, что если он напьется, то его может наверняка потянуть «на подвиги». А перед глазами так и маячила крутобедрая, гибкая мексиканка снизу, у которой ну просто невероятно подвижные ягодицы — подобного он никогда не видел. И пахнет от нее, наверное, какой-нибудь дикой, пряной экзотикой, что при необузданном ее нраве может выдать фантастический букет впечатлений.

Ладно, хватит об интимном, надо немного и отдохнуть, все же прошедшая ночь сил не добавила. Кто-то заметил, что на пятом десятке мужчина нуждается не столько в постоянных сильных ощущениях, сколько в куда более постоянной уверенности в том, что он всегда может сделать перерыв. Не так уж плохо, между прочим.

Он поставил свой неразлучный маленький будильник на половину десятого — времени, чтобы привести себя в порядок и дойти до назначенного места встречи вполне хватит, и, откинув покрывало, завалился на широченный матрас. Успел подумать, что спать на нем можно и вдоль, и поперек, и с этой удачной мыслью заснул.

5

Турецкий оделся как заправский налетчик из гангстерского фильма: черный костюм, темная водолазка, в кармане — темная шерстяная шапочка, захваченная из Москвы, понимал ведь, куда собрался.

Ровно в одиннадцать он встретился со Стивом у въезда на подземную парковку.

Мэрфи с юмором оглядел Александра и чуть заметно усмехнулся. Сам он был одет точно так же, как и днем, — светлые брюки, ковбойка и легкая спортивная куртка — ничего таинственного и, кстати, примечательного, точно так же были одеты тысячи мужчин Бостона, даже сейчас, за час до полуночи.

— Я, наверное, немного перебрал? — спросил Александр, имея в виду свою экипировку.

— Ничего, сойдет, — уже открыто усмехнулся Стив. — Ну, садитесь, поехали.

На въезде, у раздвижных ворот, Мэрфи сунул под нос охраннику свое служебное удостоверение, и тот беспрепятственно пропустил машину, даже не поинтересовавшись, зачем они туда едут.

«Наш бы небось побежал тут же звонить начальству». — хмыкнул про себя Турецкий.

Стив поставил машину, не запирая ее, и кивнул Турецкому в глубь слабо освещенной обширной стоянки, где находилось не меньше полусотни, пожалуй, самых разнообразных машин и виднелись ступеньки, ведущие к железной двери:

— Лифт, — лаконично объяснил Стив, забрасывая на плечо ремень небольшой сумки.

Он открыл дверь обыкновенной отмычкой, нажал затем на кнопку, и к ним спустилась пустая кабина лифта. На нем они так же спокойно поднялись на двенадцатый этаж. Мэрфи предостерегающе поднял ладонь, открыл дверь лифта и выглянул наружу. Затем кивнул Турецкому на выход.

Они прошли в глубину длинного коридора с низким потолком, остановились перед невзрачной, обтянутой искусственной кожей дверью с ярко блестевшими на ней золотистыми цифрами номера. Мэрфи достал из сумки небольшой прибор, похожий на российскую «акулу», которой проверяют наличие в помещении подслушивающих устройств, только гораздо меньше размером, быстро провел им по всему дверному косяку и спрятал обратно в сумку. Затем достал тот же самый набор отмычек, приноровился, и через минуту они уже входили в душную квартиру, пахнущую пылью и еще чем-то, напоминающим запах старых нестираных носков. Ну, просто чудная атмосфера для жилища господина писателя!

Дверь закрыли, Мэрфи включил сильный фонарь, и стало светло.

Небольшая прихожая, напоминающая своими размерами нынешний гостиничный номер Турецкого, опрятная кухонька и две смежные комнаты: в одной — спальня, в другой — рабочий кабинет. Вообще говоря, тесновато, но, с другой стороны, у жильца ведь нет семьи, он одинок. Да и какая может быть семья у, простите… Правда, пока это утверждает только Оксана, и хотя у девушки острый нюх на подобные вещи, любые сведения подобного рода всегда нуждаются в проверке. Ну будем пока считать, что это действительно так.

Значит, это квартира одинокого гея, что в американском обществе совсем не осуждается, у них тут даже собственные бары и многочисленные клубы, как сегодня говорил Стив, перечисляя Турецкому некоторые злачные места района. Но совсем не эта сторона жизни Липского интересовала сейчас Турецкого. Ему нужна была электрическая пишущая машинка фирмы «Ай-би-эм», как это предполагали и Семен Семенович Моисеев, и та же Оксана, девушка способная и наблюдательная. Вот этим оба «ночных сыщика» немедленно и занялись.

За короткое время они не в прямом, а, естественно, в переносном смысле перевернули вверх дном всю квартиру, благо и мест для хранения нужных вещей здесь было не так уж и много. И — ничего.