Незнакомки

Он попросил меня не вставать и уселся рядом. Сухим, жестким голосом спросил, сколько мне лет. Работала ли я уже манекенщицей? Нет. Затем он велел мне снять туфли и пройтись до окна и обратно. Я пошла к окну, вся напрягшись от неловкости. Он сидел ссутулясь, опершись подбородком на руку, и мрачно следил за мной. После этой "проходки" я встала перед ним столбом, а он все молчал и молчал. Я изо всех сил старалась держаться спокойно, упершись взглядом в свои туфли, сиротливо стоявшие возле пустого стула.

- Садитесь, - сказал он мне.

Я села на свое место, рядом с ним. Я никак не могла решить, надевать ли мне туфли.

- Это ваш естественный цвет? - спросил он, указав на мои волосы.

Я ответила: да.

- Я хочу взглянуть на вас в профиль.

Я повернула голову к окнам.

- У вас довольно красивый профиль...

Он произнес это так, словно объявлял мне плохую новость.

- Это большая редкость - красивый профиль.

Казалось, его ужасно раздражает тот факт, что в мире мало красивых профилей. Он не сводил с меня ястребиных глаз.

- Вы вполне фотогеничны, но все же это не то, что ищет месье Пьер.

Я вся сжалась. Неужели у меня нет никаких шансов? Может, он еще посоветуется с этим месье Пьером - наверняка хозяином заведения? Я была готова на что угодно, лишь бы понравиться месье Пьеру.

- Весьма сожалею... Мы не можем вас взять.

Приговор был вынесен. У меня не хватило сил возразить. Сухой учтивый тон этого человека ясно давал понять: я недостойна даже того, чтобы обо мне говорили с месье Пьером.

Я надела туфли. Встала со стула. Он молча пожал мне руку, проводил до двери и, открыв ее, выпустил меня наружу. На улице я заметила, что забыла зонтик, но это уже не имело никакого значения. Я прошла по мосту. И зашагала по набережной вдоль Соны. А потом оказалась в своем квартале, на спуске Сен-Бартелеми, у стены лазариетов; как часто я потом видела эту картину во сне! Меня невозможно различить на фоне этой стены. Я растворяюсь в ее тени, принимаю ее цвет. И никому не под силу вырвать меня из этого мрака. Какой контраст с салоном на улице Гроле, залитым беспощадно-ярким светом люстры, под которой я сидела и ждала! И тот тип в синем костюме и замшевых туфлях снова и снова выходит пятясь из салона. Как в старом фильме, прокрученном от конца к началу.

Всегда один и тот же сон. По прошествии нескольких лет стена лазариетов перестала казаться такой уж темной, а в какие-то ночи ее даже озарял лучик закатного солнца. Люстра в салоне на улице Гроле светила приветливей и мягче. Синий костюм человека с ястребиными глазами как будто выцвел, стал совсем бледным. И лицо его тоже со временем побледнело, кожа сделалась почти прозрачной. Только волосы так и остались черными. Зато голос стал каким-то надтреснутым. Как будто это не он говорил, а играла старая заезженная пластинка. Одни и те же слова звучали, сменяя друг друга, неостановимо, вечно: "Ваш естественный цвет... Повернитесь в профиль... Это не то, что ищет месье Пьер...", но все они давно утратили смысл. Просыпаясь, я всегда удивлялась, почему этот эпизод моей жизни, давно ушедший в прошлое, причинил мне столько боли, сделал вконец несчастной. Я ведь даже подумывала в тот вечер, проходя по мосту, не броситься ли мне в Сону. Господи, из-за такой ерунды!

У меня не хватило мужества вернуться домой, к родителям и зеркальному шкафу в моей спальне. Я спустилась по длинным лестницам в Старый город, словно хотела сбежать от всего этого. И снова побрела по набережной, вдоль берега Соны. Потом вошла в кафе. У меня сохранился клочок бумаги, на котором Мирей Максимофф записала адрес и телефон своих друзей в Париже. Долгие звонки следовали один за другим, никто не отвечал, и вдруг я услышала женский голос. Я даже онемела от неожиданности. Потом с трудом пробормотала:

- Могу я поговорить с Мирей Максимофф?

Я спросила это так тихо, что там, в Париже, меня, наверное, едва расслышали. Мирей не оказалось дома, она должна была вернуться позже, к вечеру.

На следующий день я села в ночной поезд на вокзале Перраш. В купе царила тьма. На скамейках по углам дремали неясные тени. Я села у самой двери. Поезд все стоял и стоял, и я тоскливо спрашивала себя, дадут ли мне уехать. У меня было такое чувство, будто я пустилась в бега. Наконец вагон дернулся, в окне проплыла и исчезла Сона, и мне полегчало, точно груз с души свалился. Не думаю, что я спала той ночью - скорее всего, просто кемарила, как вдруг поезд неизвестно почему остановился на пустом перроне Дижона. В голубоватом свете ночника я сидела и думала о Мирей Максимофф. Там, на пляже Торремолиноса, все дни как один были озарены солнцем. Она рассказывала мне, что в моем возрасте жила в маленьком городке в Ландах - забыла его название. Накануне экзамена на бакалавра она очень поздно легла спать, и утром будильник почему-то не зазвонил. И она проспала до полудня вместо того, чтобы сдавать экзамен. Потом она встретилась с Эдди Максимофф, своим будущим мужем. Это был высокий красивый мужчина, русский по происхождению, которого прозвали Консулом и который имел привычку пить ром с кока-колой. Он и мне порывался налить эту смесь в качестве аперитива, но я всякий раз отвечала, что предпочитаю кока-колу в чистом виде. Он говорил по-французски без всякого акцента. До этого он жил в Париже, и я все забывала спросить у Мирей Максимофф, какой случай забросил их обоих в Испанию.

Я приехала очень рано. На Лионском вокзале еще стояла темень. Впрочем, в первые дни моей жизни в Париже мне казалось, что тут всегда темень. У меня была с собой только дорожная сумка, совсем не тяжелая. В то утро я сидела в кафе на площади Трокадеро вместе с Мирей Максимофф. Я дождалась в вокзальном буфете десяти часов, чтобы позвонить ей. Она не сразу поняла, откуда я говорю. В кафе я пришла первая. Я ужасно боялась, что она обдаст меня холодом, когда я признаюсь, что мне негде жить. Но она шла ко мне с такой же улыбкой, с какой встречала меня на пляже. Словно мы расстались только вчера. Похоже, она была рада увидеться со мной: стала расспрашивать, как мои дела. И я все ей рассказала: про мой поход в дом моделей, про того типа с хищными глазами и сухим голосом, снова звучавшим в полудреме прошлой ночи, после Дижона: "Это ваш естественный цвет? Повернитесь в профиль..."