Страница 4 из 165
— Что с тобой, ходишь как лунатик?.. Вы обижаетесь, сударь? Глупо! А я хотел предложить тебе пошляться.
Ни слова в ответ. Непроницаемая стена молчания. Франтишек замкнулся в себе, стал реже бывать у Ражей, ссылаясь на подготовку к экзаменам, а сам теплыми весенними вечерами бродил по улицам или сидел на скамейке в парке. В руке у него был карандаш, в кармане книжечка стихов, он мечтал, терзался и писал стихи…
Однажды в ветреный день за городом, на холме, он сочинил «Сонет о девушке, несущей солнце на серебряном подносе». Сонет получился как-то сразу, в приливе упоения, и по дороге домой Франтишек думал, как бы потактичнее преподнести его обожаемому существу. Ему и в голову не приходило, что это невинное сочинение, на котором он написал «Посвящается Мартичке К.», может сыграть такую злосчастную роль.
Уходя из школы на другой день, Франтишек обнаружил, что сонет потерян. Он обшарил карманы и портфель, перелистал книги — нет нигде! Днем, придя к Ражам, он застал Ондру сидящим в кресле, с задранными ногами. Перед ним стояла недоумевающая Мартичка. Насмешливо, с утрированно патетическими жестами, Ондра читал ей Франтиков сонет, то и дело захлебываясь от смеха и хлопая себя по бедрам. Девушка не знала, смеяться ей или оставаться серьезной, лицо ее залилось краской стыда. О господи, куда глядеть, куда деть руки?
«Луч света, бегущий по вашим ланитам… — с подъемом декламировал Ондра и, увидя в дверях ошеломленного Франтишка, комично схватился за голову. — Вы — видение в утреннем свете…». — Смех душил его, он в изнеможении откинул голову. — Вот оно… ха-ха-ха!.. черным по белому… «видение в утреннем свете»… Овидий из жижковской гимназии увенчал вас бессмертными стихами. А вот и он сам. Привет вам, маэстро!
Ондржей не успел прочитать дальше. Очнувшись от потрясения, Франтишек кинулся к нему. На глазах удивленной служанки разыгралась унизительная погоня, которую Ондржей воспринял как потеху. Он носился по комнате, прыгая через стулья, и, торжествующе махая листком, орал на весь дом:
— «Люблю вас, видение в утреннем свете…»
Только когда Франтишек нагнал его в дверях столовой и сильно ударил в грудь, Ондржей заметил выражение лица товарища, слезы в его глазах и отрезвел. Он схватил дико наскакивавшего на него Франтишка за отвороты пиджака и оттолкнул.
— Ах вот ты как, драться! — запыхавшись, произнес он и наморщил лоб. — Ладно же, вот тебе твой опус, вручай его сам, стихоплет!
Он бросил измятый листок в пылающее лицо товарища и, сунув руки в карманы, обиженно отвернулся к окну. Мартичка испуганно ретировалась на кухню, не понимая, почему так поссорились молодые люди.
Франтишек произнес изменившимся голосом:
— Я тебе скажу, кто ты такой, Раж. Ты хам и подлец! Плевать мне на твою дружбу! Плевать мне на ваши грязные деньги, проклятые толстосумы! Подавитесь ими!
Он бранился, к горлу комком подступали слезы, и ему казалось, что грудь его разрывается. Закрой глаза и стисни зубы! Не думай, поскорее забудь обо всем этом! Никогда уже он не посмеет взглянуть в глаза Мартичке!.. При мысли о ней у него вырвалось рыдание. Франтишек выбежал в переднюю, хлопнул дверью и стрелой помчался вниз по лестнице.
Ондра догнал его уже внизу и схватил за руку.
— Не дури, Франтишек! Я не знал, что это тебя так заденет… Ведь это всего-навсего наша прислуга, так о чем, собственно…
— Ваша! Все ваше: прислуга, люди, деньги! Воздух и тот ваш! Ненавижу вас!
— Ладно. Я просто пошутил. Я ведь… Ты понимаешь… Из-за такой девчонки… Ну, что поделаешь, если ты в нее влюблен, я мигом все исправлю.
— Да не влюблен я! — запинаясь, выкрикнул Брих, подняв на товарища страдальческий взор. И, сдержав готовые хлынуть слезы, он отрекся от своего чувства. Ему удалось вырваться от Ондры и убежать, чтобы выплакаться наедине. Куда? Куда несут его ноги? Покончить с собой! Как пережить все это?
Франтишек сам не заметил, как прибежал на голый холм над Жижковом и, добравшись до верха, в изнеможении уселся на полусгнивший пень. Он задыхался и дал наконец волю слезам. Мартовский ветерок овевал его лицо и понемногу успокаивал. В душе его что-то оборвалось, перестало звучать, вспыхнуло, как горстка магния, и сгорело — остался лишь пепел.
Он встал, вытер глаза и глубоко вздохнул.
Конец ночным мечтам! Дурень ты, Брих! Конец сытным завтракам! Я не продажный! И у бедняка есть своя гордость… Должна быть! Вынув из кармана листок со злополучным сонетом, Франтишек разорвал его на клочки и развеял по ветру. Этим театральным жестом завершилась его первая любовь и его стихотворчество.
С тех пор их странная дружба словно треснула по швам. Франтишек упорно зубрил, готовясь к выпускным экзаменам, и держался обособленно, как низложенный монарх. На следующий же день он при всем классе попросил учителя рассадить его с Ражем. Это произвело сильное впечатление на учеников, а главное, на самого Ондру.
— А вы знаете, что Брих — большевик? — многозначительно заявил он одноклассникам. — Он ненавидит всех, у кого есть деньги. Показал себя, нечего сказать!
— Слушай, Брих, ты… в самом деле… большевик? — спрашивали некоторые.
— А как же, конечно! — гордо отрезал Франтишек и тотчас же подумал, что, собственно говоря, о политике у него самые туманные представления и даже нет времени серьезно поразмыслить о ней. Но богачей он ненавидит!
Он продолжал держаться особняком, ловя подчас любопытные взгляды, исполненные подозрения и скрытого восхищения. С Ондржеем Брих был подчеркнуто недружелюбен. Трудные это были недели! Франтишек заметил, что Ондра не прочь помириться и даже готов сделать первый шаг, но так, чтобы не очень ронять свое достоинство. Иногда он проявлял внимание — подавал Бриху перо или ластик, однажды попытался заговорить, но тот холодно промолчал. Нет, ни за что!
Несколько раз Ондржей нарочно забывал завтрак на парте у Бриха, но тот на глазах у всего класса презрительно швырял завтрак обратно. Ондра озлился. Начался поединок двух характеров. Франтишек чувствовал, что его честь и самолюбие — ставка в этой борьбе. Под самым носом у Бриха Раж с расточительной щедростью кормил товарищей ветчиной и тортами, надеясь сломить этим упорство своего неимущего друга. Снова и снова он обдуманно атаковал крепость болезненной гордости Франтишка, но тщетно!
Он упорствовал несколько недель, но в конце концов уступил… как и всегда.
Однажды, в конце апреля, Ондра постучал у дверей кухоньки Брихов и вошел, мрачный и подавленный, словно его подменили. Он даже не снял пальто и тихим голосом отказался от предложенного стула, который мать Франтишка с преувеличенной предупредительностью поспешно отерла тряпкой.
Франтишек даже не встал из-за стола.
— Отца разбил паралич утром, — невыразительно сказал Ондра. — Послушай, пойдем к нам сегодня ночевать.
Мрачное величие близкой смерти подействовало на Франтишка. Он кивнул.
Они молча шагали к особняку Ражей. Разговаривать было не о чем. Уже в дверях на них повеяло трагедией. Мартичка, как мышка, прошелестела в передней и вопросительно улыбнулась Франтишку. Но он запретил себе думать сейчас о чем-либо подобном. Со всем этим покончено. Позднее в тихой передней между ними произошел короткий разговор:
— Вы на меня сердитесь? — шепнула девушка.
— Нет, — удивился он. — А за что?
— Есть еще у вас этот стишок? Он мне очень понравился… — жеманилась она.
— Нету. Я его потерял, не обижайтесь.
— А я совсем и не обижаюсь!
Для него все это было уже в прошлом, в далеком прошлом. Словно бы за тридевятью землями затерялся жижковский певец бессмертной любви; осталась только жизнь, тяжкая, будничная.
Старый Раж, похожий на опавший воздушный шар, бессильно лежал в супружеской широкой постели, уставив на вошедших правый глаз. В его зрачках был бессильный страх и что-то похожее на удивление. Из угла парализованного рта на волосатую грудь стекала слюна. На толстом персидском ковре валялась недокуренная сигара. Больной что-то бормотал, но никто не мог понять что, и это раздражало его. Днем недогадливая Мартичка впустила к нему старого нищего, но Раж, как своенравный ребенок, отвернулся к стене. Пусть уходит, прошли те времена!