Страница 24 из 24
Потому что боги любят тёплое.
Сегодня хороший день. Лёгкий. Не случилось дождя, а ведь собирался. Уж так тётка к ночи охала, тёрла вогляком распухшие колени. Весь-то дом пропах противной травой. А дождя и не случилось. Чиль сразу понял, – это оттого, что накануне он славно потрудился, много камней откатил к Велетню. Ну, тот и разогнал тучи, кто ж ещё. Он может.
От кострища к капее Велетня канавка в земле пробита – так часто к нему Чиль камни катает. И всегда у него на лбу богова сажа. Он и не смывает её, чтит. Другие-то поговорят с богом – и к реке, лицо и руки отмывать. А то и с песком.
Чиль все замечает, обижается за богов. Неправильно это: просят люди о своём, когда и плачут даже, а метку Капища носить не хотят.
Старый катала Дерба, что учил Чиля, никогда не оттирал богову сажу. Разве уж когда от дождя поплывёт она в глаза, скажет: божьи слезы! – и омоется. Он правильно верил, Дерба, и Чиля выбрал каталой, потому что Чиль верит правильно.
А ещё люди боятся.
Редко ходят в остров, редко говорят с богами. Враздробь, по одному, вовсе не идут, только когда совсем плохо. Как старая Булга, ежели в голове начинает червь крутиться. Или Яхорка, когда дочка у неё помирала. Но дочка все равно умерла. Наверно, плохо Яхорка говорила, холодные слова.
А боги любят тёплое.
Чиль так задумался о своём, что уселся на земле возле кострища. Тихо ворошил дрова обгорелым дрючком, постукивал по камням. То и дело касался лба изгвазданными сажей пальцами, отчего вид приобрёл самый ужасающий, но пугаться его здесь было некому. Только пялились бессмысленно стоящие в отдалении от костра деревянные истуканы. Грубо вырезанные, а то и вырубленные. Тёмные от времени. Источенные местами до трухлявости.
Самый большой – самый главный. Велетень. Сильный бог. Его бы одного, наверное, и хватило людям, – и погода на нём, и урожай, и охота. И за здоровьем к Велетню идут, и за защитой от врага, и за удачей любой. Но один бог – это неправильно. Потому рядом с ним ещё целая компания собрана: кто за скотину в ответе, кто в дороге помогает, кто в семейной жизни. Даже отдельный бог имеется, Глум, который веселить определён. Праздник какой, застолье, плясовье – это к нему. Загодя ублажить надо, поговорить, сажей знак на лице поставить – вот и будет радость до одури, хоть и не пей буслайку.
А вот возле Ботвилы – бога огородного – ни в коем случае шуметь и бегать не полагается. Обидится – и вся овощь замрет в земле, затаится, в рост не пойдёт.
Самый крепкий из стоящих в сосновом острове капей – каменный Карбан. Он же и самый мелкий, потому что крупных валунов вокруг не сыскать. И этот-то неизвестно откуда был в остров когда-то притащен: в половину людского роста темно-зелёная каменюка. Выбиты на ней едва заметные вмятины и царапины, обозначающие лицо и руки, и всякий знает: собрался в дальний путь – иди сперва к Карбану, расскажи, куда собрался, попроси помочь, оградить. А вернёшься – опять приди, похвастай, поблагодари.
Есть на Капище и совсем непонятная капея. Стоит она поодаль, наособицу от общего круга. Нет у неё лица, да и фигура на человечью не похожа. В едва обструганное дерево словно бы вросли странные, твёрдые, местами вроде бы даже блестящие, бесформенные куски. Сами ли они забрались в толщу древесины, или поместил их в обломок ствола какой-то давний мастер, неизвестно.
Имя этому богу дали – Тот, а говорят с ним о разном, чтобы только не сердился. Считается, что его нужно трогать, ему это нравится. Люди опасливо касаются твёрдых, гладких, всегда холодных на ощупь кусков, робеют, говорят мало, торопливо уходят. Отчего-то злым его называют, чужим и боятся больше остальных. Но камни из кострища подкатывают исправно, хоть и неблизко катить.
Потому что все боги любят тёплое.
Громко треснула, разламываясь, прогоревшая ветка, и Чиль опомнился. Вот ведь долбень такой, замечтался! Камни катальные в костре раскалились, а те, что возле капей лежат, – остыли. Ой, неправильно!
Схватил веслецо, покатил. Сначала, конечно, к Велетню. Потом к Тоту, потому что стоит далеко, холоднее ему. Вот Дерба Тота не жаловал, камни катал последнему, говорить с ним не хотел. Однажды, набравшись буслайки, и вовсе заявил, что не бог Тот, а гогона. Так и сказал, старый, – мол, гогона Тот, оттого и поставлен в стороне, оттого и не похож на других. Испугался Чиль: как может гогона на Капище стоять?! А Дерба только плюнул да на лежанку откинулся, захрапел. А назавтра помер. Проснулся, пошёл по нужде – и помер. Плохо помер, стыдно, со спущенными портками, в огороде. Говорили, Ботвила его прибрал, а Чиль знал – не Ботвила, нет. Тот. Обиделся бог.
После плакал Чиль перед Тотом, весь день камни к нему катал, просил за старика. И тут на капею пичуга села, какнула белым и улетела. Не простил, должно быть, Тот Дербу. Строгий бог.
Чиль откатил очередной камень и отправился бродить по острову, собирать валежник. Дрова для кострища люди из-за реки приносят, и завтра очередной срок, но сегодня Чиль жёг уже последнее. Костер едва горел, и сил нагреть катальные камни у него не хватало.
Собрать удалось лишь небольшую вязанку. Костер вспыхнул на несколько минут и снова превратился в кучку тлеющих углей. До завтрашнего дня порадовать богов было нечем.
Чиль вспомнил, что не ел с самого утра, развернул холстинку с обедом: горбушка хлеба, яичко печёное, ретька, луковица, горсть берестянок. Тут же и вкусное – сушёная рыба туп. Это рыбак Крытый расщедрился, – на Капище он не ходок, вот и умасливает Чиля, чтоб откатил тот за него лишний камень богу Балуде, что за рыбацкое счастье в ответе.
Эх, забыл Чиль о просьбе Крытого!
Пощупал парень камни у костра – едва тёплые. Выбрал один, быстро-быстро откатил веслецом к Балуде. Подкатил, назвал имя Крытого, поклон отвесил.
Ладно, дело сделано, можно и перекусить.
Поел, пошевелил угли. Подкатил камни от капей обратно к костру, сложил вокруг поплотнее. Утром не один он сюда придёт, люди от Домов дрова понесут вместе с ним, порядок должен быть. Чиль обошёл все капеи, каждой сказал доброе, тёплое.
Боги любят тёплое.
… – Холодно. И сыро. Трещина в спине ноет…
Голос холодный и сырой. И надтреснутый. И всегда-то он такой, каждую ночь.
– Да, трещины – это… Да. Особенно когда муравьи. Эти… рыжие. Что у них за щетинки на лапках? Сустон, ты же должен знать?
– Ну, должен. Ну, знаю. Ну, щетинки. Легче от этого?
– Ах-ха-ха. Нет, не легче.
Пауза. Тихо, только иногда ветерок пробегает: Велетень не даёт уголькам в кострище затухнуть, поддувает на них до утра.
– Насчёт муравьёв. Пугнул бы ты их, Сустон, а? Твое, никак, хозяйство. Зудит же…
– Терпи. Они это… Бегают, топчут, то-сё. Кислым плюют. Дереву такое нужно. Терпи.
– Ой ли, нужно?
Снова пауза.
– Сыро…
Это снова надтреснутый.
– Всем сыро. Завтра солнце на весь день. С ветерком… Подсушимся.
– И то… Кстати, люди будут завтра, много. Дрова понесут. Хорошо…
Оживление. Заскрипели, зашуршали, забормотали.
– Послушаем!.. Погреемся!.. Дары… Пожертвуют?.. Кровью куриной мазали… Яйцо битое, взбитое… Молочка на трещинку!.. Рыбку мятую, в маслице… А Глуму-то, помните?
Общий стон.
Было: на Глума плеснули враз целую баклажку буслайки. Хорошо пробродившая буслайка была, – вся окрестная жучкара, а с неё и пичужки дуром дурели до утра…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.