Винс и Джой

– О господи, – пропищала его мама, когда через два месяца сняли последние скобы. – Господи, только посмотри на себя. Посмотри на себя. О, Всевышний – какой же ты… Красивый.

Винс пялился на свое новое отражение в зеркале, пытаясь осознать увиденное. Он видел глаза орехового цвета в темных глазницах и широкий боксерский нос, унаследованный от погибшего отца. А прямо под носом – много нового: мужественная твердая челюсть, нормальный рот с соприкасающимися губами и подбородок правильной формы. Он приоткрыл рот и изумленно посмотрел на зубы – верхние наконец-то познакомились со своими соседями снизу. Потом Винс слегка повернул голову, чтобы увидеть свой новый профиль. Его губы обрели почти королевский изгиб, а высшей точкой лица теперь стал нос, а не нижняя челюсть. Он больше не походил на бульдога. Он был похож на… На…

– Как же ты похож на отца, – сказала ему мама, убрав наконец со рта руку. – Просто копия. Невероятно. Просто… – Она раплакалась.

Папа Винса, Макс, разбился на мотоцикле, когда Кирсти была на восьмом месяце беременности. Винс видел отца только на фотографиях – большого, сильного, длинноволосого мужчину в джинсах и кожаной куртке. Он казался сделанным из другого теста, и Винс даже не предполагал, что может быть на него похож.

В тот день, на приеме у врача, он попытался вспомнить лицо Макса, мысленно примерить его. Но не мог. Он видел перед собой высокого, худого парня в черной водолазке, с не очень знакомым лицом – этот образ никак не вязался с его погибшим бородатым отцом, настоящим мачо.

Винс клялся себе, что никогда не вернется в Ханстантон после школы. Прошлым летом он был там последний раз, обещал он себе. В прошлом году в это время его уже записали на операцию, и он думал, что следующим летом он будет слишком увлечен сексом, чтобы тащиться сюда с мамой и Крисом. Но все оказалось иначе. Его полуживая социальная жизнь окончательно угасла после операции, и он утратил все контакты со школьными друзьями. И вот он здесь, спустя пять дней после девятнадцатого дня рождения, торчит на двухъярусной кровати в старом сыром трейлере с мамой, ее мужем и биотуалетом. Впрочем, есть и хорошая сторона – он только что купил себе «Сони Дискман» и пять новых СD-дисков, на улице сияет солнце, и по соседству живет красивая девушка. Очень, очень красивая девушка.

Осталось только волшебным образом превратиться в интересного, сексуального, энергичного и привлекательного парня, с которым этой красивой девушке хоть немного захочется поговорить, и жизнь вполне может наладиться.

– 2 –

– Черт, – бормотала Джой, спеша обратно в трейлер и обмахивая лицо журналом, – черт, черт, черт, черт, черт.

Она захлопнула за собой дверь и привалилась к ней, тяжело дыша, а, отдышавшись, направилась к зеркалу.

– Черт, – снова пробормотала она, с отвращением разглядывая свое бледное лицо и стирая указательным пальцем следы теней из-под глаз. Потом подняла руки и с ужасом уставилась на темные волосы, растущие под мышками. Она опустила голову и понюхала. Ужасно. Остается надеяться, что он не заметил. Во время этого позорного знакомства она все время держала руки прижатыми к телу, с ужасом осознав, что забыла сегодня воспользоваться дезодорантом.

Она снова вспомнила их неловкую беседу и почувствовала, как по позвоночнику медленным слизняком прополз ужас.

– Черт, – снова прошипела она. – Черт.

Тот парень. Винс. Боже. Он великолепен. Просто великолепен. Самый симпатичный парень, которого она видела в жизни. Высокий, крутой, красивый. Старомодная привлекательность – сильная челюсть, уверенный взгляд, потрепанный вид. И эти шрамы. Джой нравились шрамы. Он был пламенным. Как Джеймс Дин, как Хамфри Богарт, как Марлон Брандо.

Но Джой упустила свой шанс, таки не придумала, как продолжить беседу. Она задала только один тупой вопрос: почему его отчим его отчим. Он наверняка решил, что она полная дура.

Она перешла из ванной в гостиную в передней части трейлера и осторожно выглянула в окно, раздвинув ярко-оранжевые шторы, пахнущие пылью и чужими людьми. Его мама закрывала свой маленький зеленый «Мини». Джой с интересом за ней наблюдала. Ухоженная и миниатюрная, в узких хлопчатобумажных шортах, розовом топе и кедах, она выглядела лет на двадцать пять. Крашеная пепельная блондинка, волосы аккуратно подстрижены шлемом, тонкие черты лица, на шее висят темные очки. Джой еще ни разу не видела такой моложавой, активной мамы. Она казалось веселой и беспечной. Не верилось, что она могла родить такого высокого, мужественного ребенка, как ее сын. Не верилось, что она вообще могла родить ребенка. Слишком узкие бедра, слишком легкая походка.

Дверь соседского трейлера открылась, и появился отчим. Он напоминал Б. А. Робертсона, только без подбородка. Темные, блестящие волосы, вьющиеся на шее и над ушами, небольшая челка, спадающая на лоб. На нем была светлая хлопчатобумажная рубашка, заправленная в узкие джинсы всего на несколько оттенков темнее, и ремень с большой пряжкой. Джой заметила татуировки на покрытых темными волосами руках и грубый, поросший щетиной, подбородок – казалось, об него можно зажигать спички. Высокий, широкоплечий мачо. Наверное, нравится многим женщинам. Настоящий красавчик. Но не ее тип. Слишком волосатый, слишком примитивный, слишком старый.

Она наблюдала, как мама и отчим с интересом общаются. Они еще были друг другу в новинку – судя по тому, как они друг к другу прикасались и кружили друг вокруг друга. Они были влюблены. Это объясняло девичью походку мамы.

Джой восхищалась чужими семьями, восхищалась всегда, с самого детства. Ей нравилось смотреть, как другие дети встречаются с родителями у школьных ворот после учебы, нравилось наблюдать, что носят чужие мамы, на каких ездят машинах, как встречают своих детей. Сравнивать прически, цвет ногтей и длину каблуков. Даже теперь знакомство казалось ей неполным, если она не знала родителей человека. И даже теперь, почти в восемнадцать лет, она продолжала сравнивать чужих родителей со своими.

Она подняла взгляд, когда дверь напротив снова открылась и появился Винс. Джой разглядывала его несколько минут, теперь можно было сделать это незаметно. Судя по его виду, он спал с француженками и курил американские сигареты, мог победить в драке и написать стихотворение за один день.

Джой провела пальцем по своей голой руке и почувствовала, как на теле проступили мурашки, словно минное поле. Потом услышала знакомый грохот отцовской машины – она тряслась, перекатываясь через ограничители скорости, по испещренной гравием дороге, ведущей к лагерю. Джой вздохнула и опустила шторы.

– Привет, милая. – Джой слышала тяжелое дыхание мамы с другого конца трейлера.

– Привет, мам.

– И во сколько ты раскачалась? – спросил отец, бодро вошедший следом.

Раскачалась, раздраженно повторила про себя Джой. Она ненавидела, когда отец так говорил. Раскачалась.

Она пожала плечами и принялась вертеть в руках крестик.

– Соседи приехали, – заметил он, опуская какие-то вонючие свертки на обеденный стол и кивком указывая на трейлер напротив.

– Да, – ответила ее мать, прислонившись к кухонной столешнице, чтобы перевести дух. Небольшие, но обильные капли пота стекали по ее лбу, исчезая в густых бровях. – Ты их видел? Не могу понять, кем они друг другу приходятся – семья или что.

– Мерзкая компашка, – высказался отец, разворачивая перевязанный бечевкой сверток из старой газеты и доставая наружу что-то медное, похожее на очередное ведерко для угля. – Ты пропустила отличную утреннюю охоту за антиквариатом, – он с довольной улыбкой поднес новое приобретение к свету, – в Бернем-Маркет полно чудесных маленьких лавочек. И мы отлично позавтракали в пабе.

– Ты поела, милая? – спросила мама, наконец набравшись сил, чтобы дойти до другого конца трейлера и грузно усесться напротив Джой. На ней было одно из тех тесных платьев, что она всегда упорно надевала летом – из плотного хлопка, с ремнем на талии и короткими рукавами, которые глубоко врезались в кожу и затрудняли движения. Как будто ревматизма, астмы и двух пудов лишнего веса, что она носила на себе, было мало.