Убийство в запертой комнате

Человек смял послание Майера Майера и швырнул его в мусорный бак. Затем снова сунул руки в карманы, вобрал голову в плечи и продолжил свой путь по улицам большого и враждебного города.

Человека звали Хуан Альверра, он приехал сюда из Пуэрто-Рико три месяца назад. Никто из местных жителей не позаботился о том, чтобы Хуан Альверра выучил английский — тот самый язык, на котором Майер Майер написал свое послание.

Хуан Альверра умел читать и писать только по-испански.

Глава 10

Коттон Хоуз аккуратно закрыл сначала одно, затем другое окно. В воздухе постепенно разливалась чернильная темнота, она просачивалась внутрь через решетки на окнах восемьдесят седьмого участка. Шесть верхних шаров-плафонов, подсоединенных к общему выключателю возле вешалки, слабо сопротивлялись наступлению темноты. В дежурной комнате стояло напряженное молчание. Надвигалась беда.

Анжелика Гомес сидела, закинув ногу на ногу и выставив на всеобщее обозрение туфли на высоком каблуке. На спинке стула висело ее пальто. Низкий вырез крестьянской блузки подчеркивал великолепие форм. Анжелика о чем-то сосредоточенно размышляла, возможно, о Касиме — человеке, на которого она набросилась с бритвой, или о его мстительных дружках. А может быть, она думала о карающей деснице Закона или о веселом острове в Карибском море, где всегда светит яркое солнце, где она с утра пораньше выходила на уборку сахарного тростника, а вечерами пила ром и слушала, как в бархатных потемках звенят гитары.

Рядом с ней за столом сидела Вирджиния Додж в торжественно-мрачном облачении — черное платье, черное пальто, черные туфли и черная сумка. В руке она сжимала иссиня-черную рукоятку револьвера. Перед ней стояла бутылка, в которой маслянисто поблескивала бесцветная жидкость страшной убойной силы. Пальцы левой руки нервно выбивали дробь по крышке стола. Ее темнокарие, почти черные глаза метались по комнате — дикие птицы, ищущие, где бы присесть. Снова и снова она устремляла взгляд в пустое пространство коридора за перегородкой, откуда рано или поздно должен был появиться Стив Карелла, тот человек, который посадил ее мужа в тюрьму.

За ее спиной, на полу, возле зеленого несгораемого шкафа, лежал служащий полицейской канцелярии Альф Мисколо. Он так и не пришел в сознание. Хватая ртом воздух, с раскаленной головой и огнем в груди, он не понимал, что умирает. Он вообще ничего не понимал. Блуждая в черной пустоте, он снова видел себя мальчишкой. Ему казалось, что сейчас святки и он несет какие-то бумажные свертки, чтобы бросить их в костер, ярко пылающий посреди улицы. Ему было хорошо.

Коттону Хоузу хотелось понять, действительно ли в комнате стало жарче.

Трудно было ответить наверняка. Хоуз обливался потом, но он был крупным мужчиной и всегда потел, когда обстановка накалялась. Раньше, когда он работал в тридцатом участке, он потел гораздо реже. То был фешенебельный район, и Хоуз не обрадовался, когда его перевели в восемьдесят седьмой. Случилось это в июне, а сейчас был октябрь. За четыре тяжких месяца он неплохо сработался со здешними детективами, стал тут своим и теперь не мог отделаться от чувства тревоги, понимая, какой опасности подвергается жизнь одного из них, человека по имени Стив Карелла.

Возможно, лейтенант был прав. Не разобравшись в намерениях Бернса, Хоуз полагал, что тот с легкостью готов пожертвовать Кареллой ради спасения остальных сотрудников восемьдесят седьмого участка, и в этом, наверное, был свой резон. Бернс считает вполне моральным и вполне логичным позволить Карелле оказаться один на один с револьвером калибра ноль тридцать восемь. Да только Хоуз считает иначе.

87-й был необычным участком, и команда там работала необычная. Хоуз воспринял перевод болезненно — он не ожидал ничего хорошего ни от обитателей трущоб, ни от здешних детективов, которых он зачислил скопом в разряд неисправимых циников еще до того, как с ними познакомился. Довольно быстро он понял, что сильно заблуждался.

И еще он понял, что в трущобах живут самые обыкновенные люди, которые получают удовольствие от того же, что и Хоуз, и страдают от лишений, о которых он, Хоуз, не имел представления. Они хотели любви, мечтали об уважении, и стены их жилищ ничуть не походили на ограду зверинца. На этот счет Хоуза неплохо просветили его новые коллеги, каждого из которых он успел повидать в работе. Он убедился, что сыщики 87-го участка не смотрят на мир через розовые очки и не заблуждаются насчет того, что такое преступный мир. Любой из них мог в мгновение ока сбить с ног жулика, если тот делал резкое движение, не испытывая при этом угрызений совести. Преступник — это преступник, и никто из сотрудников 87-го участка не был склонен проявлять излишнюю щепетильность.

Но Хоуз с удивлением узнал, что парни из 87-го неуклонно придерживаются одного принципа, который ничуть не мешал им стоять на страже закона; принцип этот именовался справедливостью. Соблюдая его, они в зависимости от обстоятельств проявляли то жесткость, то снисходительность. Они и не думали отождествлять с преступниками всех без разбору обитателей многоэтажек. Вор — это вор, но человек — это прежде всего человек. Таково первое правило справедливости. Хоуз быстро понял, до чего непросто соблюдать это правило, когда изо дня в день встречаешься лицом к лицу с насилием и безвременной смертью.

И вот теперь в дежурной комнате следственного отдела, где справедливость была неписаным законом, возникла ситуация, в которой не было и намека на справедливость, лишенная смысла и логики, — но при всей своей вопиющей абсурдности она существовала, и с этим ничего нельзя было поделать.

В действиях Вирджинии Додж при желании можно было обнаружить некую первобытную справедливость. Око за око, зуб за зуб. Разве не так сказано в Библии? Отец Коттона Хоуза был очень набожным человеком, убежденным, что Коттон Мэзер — величайший из пуританских проповедников. Он и сына-то назвал в честь этого провинциального богоискателя, который с упоением охотился за ведьмами. При этом Джеремия Хоуз не находил в Салемских судилищах над ведьмами ничего из ряда вон выходящего и полагал, что причиной их было сведение личных счетов в городке, одержимом страхами. Он самым решительным образом защищал Коттона Мэзера от упреков в разжигании страстей.

А теперь Вирджиния Додж устроила свою личную охоту на ведьм. Она горела жаждой мести. Стив Карелла нанес ей тяжкую обиду, отправив ее мужа в тюрьму, где тот и скончался. Кто знает — может быть, преподобный Паррис в 1692 году тоже считал, что горожане Салема нанесли ему тяжкую обиду, когда похитили запас дров, которых, по его расчетам, хватило бы ему на всю зиму. Возможно, преподобный Паррис, сам того не сознавая, разжигал пламя ненависти горожан к колдуньям, дабы отмстить обитателям города за похищенные дрова. Но в поведении Вирджинии Додж никаких подсознательных мотивов не замечалось. Она пришла сюда убивать, пришла, чтобы утолить жажду мести.

Тогда, в 1692 году, в городе Салеме нашлись здравомыслящие люди. И теперь в дежурной комнате следственного отдела также были поборники здравого смысла. Однако следует помнить, что тогда люди, лишенные предрассудков, не воспрепятствовали казням изобличенных в колдовстве. Неужели и теперь разумные люди не помешают Вирджинии отправить на тот свет Стива Кареллу?

Стало жарче в комнате или нет? Вопрос этот не давал Хоузу покоя.

Окинув взглядом комнату, он заметил, что Хэл Уиллис ослабил узел галстука. Хоуз молил Бога, чтобы никому не пришло в голову пожаловаться на жару, если все пойдет так, как задумано. И уж тем более — чтобы никто не вздумал вернуть ручку терморегулятора в нормальное положение.

Прислонившись к стене между доской объявлений и вешалкой, лейтенант Бернс наблюдал за Коттоном Хоузом.

Из всех, кто находился в дежурной комнате, только он обратил внимание на манипуляции Хоуза с терморегулятором. Разговаривая по телефону с Сэмом Гроссманом, он заметил краем глаза, как Хоуз быстро подошел к терморегулятору и повернул ручку. Когда же Хоуз закрыл оба окна, Бернс понял, что его подчиненный что-то задумал. Между двумя его поступками прослеживалась какая-то связь, только неясно, какая именно.