Секреты

Адель лишь на мгновение секунды увидела Керлью-коттедж, прежде чем снова потеряла сознание. Она будто зашла в магазин со всяким хламом на вокзале в Кингз-кросс — затхлый запах старых книг и мебели, мрачная комната, напиханная вещами-сувенирами из прошлого.

Хонор Харрис уставилась на лежащую на полу девочку и пришла в такой ужас, что не знала, как поступить. Ее сердце опасно билось, и давно похороненные чувства угрожали подняться в ней и выплеснуться наружу. Она на мгновение взглянула на дверь, думал, не побежать ли за помощью, но обращаться за помощью было не в ее характере, поэтому она встряхнулась, подняла девочку и положила ее на кушетку.

Это простое движение, когда она подняла девочку, вернуло к Хонор ее природный инстинкт защитить любое раненое животное. Кожа девочки была сильно опалена солнцем, она была грязной, волосы спутаны, и когда Хонор сняла с нее носки и туфли, то невольно охнула. Ноги выглядели как куски сырого кровоточащего мяса, и было ясно, что она прошла очень долгий путь, чтобы добраться сюда.

И все же после беглого осмотра Хонор поняла, что обморок был вызван скорее не болезнью, а истощением и голодом. В какой-то мере она почувствовала облегчение, потому что не могла позволить себе пригласить врача, да и не хотела этого.

Чайник уже стоял на плите, и вода была достаточно горячей, чтобы помыться, поэтому она взяла таз, фланелевую тряпку и полотенце. Стянув с девочки грязное платье и оставив ее в майке и трусах, она приступила к мытью.

Хонор было пятьдесят два года, и годы трудностей одинокой жизни на болотах научили ее иметь дело только с настоящим. Хотя она и знала, что если то, что девочка заявляла, было правдой, этот ребенок должен будет заставить ее оглянуться на ту часть ее жизни, которую она хотела забыть, но в данный момент это было неважно.

Вымыв девочку так тщательно, как могла, Хонор зашла в спальню и нашла баночку с мазью, хорошим средством для успокоения и лечения ожогов. Она щедро намазала ею руки, ноги, лицо и затылок девочки, но воздержалась трогать потрескавшуюся кожу на ногах.

— Сейчас просто поспи, — сказала она, укрывая ее со всех сторон теплым стеганым одеялом. — Когда проснешься, я приготовлю тебе поесть.

Присутствие ребенка в гостиной глубоко взволновало Хонор. В ее голове начали возникать вопросы, и ее постоянно тянуло подойти и посмотреть на девочку. Хотя ей стало легче, когда она обнаружила, что девочка мирно спит, у Хонор все еще не прошло нервное возбуждение, и ее собственный ужин, состоявший из сыра и хлеба, остался нетронутым на столе, потому что у нее не было аппетита.

Много лет в Керлью-коттедж не было ни одного гостя, и Хонор не могла поверить, что один маленький человечек заставит ее понять, какой тесной стала ее гостиная за это время.

Она оглянулась вокруг себя, посмотрев на запасной матрац, прислоненный к книжным полкам, кипы книг на полу, коробки с фарфоровой посудой, украшения, льняное белье и памятные вещи из прошлого, и ей стало еще более не по себе. Когда Фрэнк был жив, это была уютная комната, всегда содержавшаяся в порядке. Но после того как он умер, Хонор перестала заботиться о том, какой вид имеет гостиная. Она занесла сюда все, что было в старой комнате Роуз, когда кровля над ней начала протекать, но даже после того, как она починила кровлю, у нее не было никакого желания поставить вещи на свои места. Она должна была избавиться от всех них.

Но большинство вещей хранило дорогие воспоминания о тех счастливых днях, когда она только что вышла замуж, и она не смогла этого сделать. Почему они не распродали все это после того, как переехали сюда на постоянное жительство, она не знала. Бог знает что они могли сделать с деньгами. Но Фрэнк всегда настаивал, что их корабль снова придет и однажды все это понадобится.

Было странно, что переполненная комната вдруг начала раздражать ее в тот момент, когда девочка переступила через ее порог. Но с другой стороны, воспоминания о Роуз всегда плохо действовали на нее.

Хонор снова поднялась со стула, на этот раз — чтобы сварить суп на бульоне, кипевшем на плите на медленном огне. Она достала небольшой кусок курицы из холодного чулана, разрезала на крошечные куски и добавила в бульон вместе с нарезанной кубиками морковкой и маленькой луковицей. Потом, вдруг осознав, что становится темно, зажгла масляную лампу, стоявшую по ту сторону кушетки.

Чуть позже она посмотрела на Адель, и ее поразило, насколько девочка похожа на Роуз в том же возрасте. Она предположила, что, когда мыла ее, в комнате было слишком мрачно, поэтому она не могла разглядеть ее как следует.

К шестнадцати годам Роуз была сногсшибательно красивой. Хонор помнила изгибы ее тела, красивое лицо с широко распахнутыми голубыми глазами, полные губки и шелковистые светлые волосы, и удивлялась этому перевоплощению. Еще в двенадцать лет Роуз была такой же тощей и непримечательной, как ее дочь сейчас. Фрэнк обычно говорил со смехом, что она выглядела как богомол с огромными глазами.

Она не заметила, были ли у девочки голубые глаза, ей показалось, что нет, и ее волосы были невыразительного светло-каштанового цвета, но у нее был такой же вызывающий острый подбородок, как у Роуз, тот же тонкий нос и пухлые губы.

Хонор надеялась, что она не унаследовала от матери ее жестокость.

В двенадцать часов ночи Хонор дремала, сидя в кресле. Она хотела лечь в кровать, но боялась, что девочка может проснуться посреди ночи и не понять, где находится.

Она вздрогнула, разбуженная шелестом, открыла глаза и увидела, что девочка сидит на кушетке с испуганным видом.

— Наконец ты проснулась, — резко сказала Хонор. — Ты знаешь, где находишься?

Девочка оглянулась вокруг, потом посмотрела на себя и увидела, что на ней нет платья. Она дотронулась до щеки, словно хотела проверить, болит ли еще лицо.

— Да, вы миссис Харрис, — произнесла она. — Извините, если я доставила вам беспокойство.

Хонор фыркнула. По сути, она была тронута, что девочка в первую очередь подумала не о себе. Но говорить об этом было не в ее характере, как и произносить приветственные слова. Она также почувствовала облегчение, что ребенок не называет ее бабушкой. Она была не готова признать факт, что вдруг стала бабушкой.

— Я думаю, тебе нужно в туалет. Но на дворе уже темно, поэтому я поставила тебе горшок в судомойне, — сказала она порывисто и указала направление пальцем.

Она увидела, что девочка поморщилась, ставя ногу на пол, но не пожаловалась и заковыляла наружу.

Когда она вернулась, Хонор велела ей сесть за стол и молча поставила перед ней миску с супом и стакан с водой.

Увидев, как девочка опрокинула в себя весь стакан одним залпом, она подумала, сколько же времени та ничего не пила и не ела. Она подождала, пока половина супа будет съедена, и принесла еще один стакан воды.

— При солнечных ожогах хорошо пить воду, — сказала она, поставив стакан на стол. — Ну а сейчас ты не хочешь рассказать мне, как очутилась перед моей дверью?

Адель была смущена. Она ясно помнила, как постучала в дверь и как женщина открыла ей. Она также смутно припоминала, что рассказала ей, кто она такая, но все было словно во сне, и она уже не была уверена, что именно успела ей рассказать.

— Начинай сначала, — резко сказала женщина. — Твое полное имя, как ты нашла мой адрес и откуда пришла.

Это смутило Адель, потому что прозвучало так, будто эта женщина не была ее бабушкой. Она была грубоватой и своеобразной, Если бы Адель не поняла, пока сидела на горшке, что ее вымыли и чем-то намазали ожоги, она подумала бы, что женщина готова выставить ее за дверь, если она не расскажет все как надо.

Адель устало начала объяснять, кто она такая, как переехало машиной ее сестру и некоторое время спустя мать сошла с ума и пришлось положить ее в больницу. Она объяснила, что Джим Талбот отказался от нее, рассказала об увиденном письме с этим адресом и как потом ее отвезли в «Пихты».