Ангелов в Голливуде не бывает

Другой, возможно, и смутился бы после столь резкого выпада, но Фрэнку Горману все было нипочем.

– Когда-нибудь, – сказал он, важно задрав свой коротенький нос, – я стану знаменитым писателем, мою книгу купят для экранизации в Голливуде, и ты пожалеешь, что думал обо мне плохо!

– Да неужели? И как же ты мне отомстишь? Не пригласишь меня выпить?

Фрэнк вытаращил глаза и расхохотался так заразительно, что фотографу оставалось только последовать его примеру. Я напомнила Фрэнку насчет записки к миссис Серано, и, присев на край моего стола, он тут же написал требуемый текст.

3

Почтовые ящики в холле были выкрашены в бурый цвет, и, хотя я ничего ниоткуда не ждала, я по привычке заглянула в свой ящик. Опять рекламные проспекты – самая нужная вещь для заворачивания кое-каких видов мусора; правда, некоторые норовят печатать на такой плотной бумаге, что в нее даже при всем желании ничего не завернешь. Закрыв ящик, я повернулась и нос к носу столкнулась с миссис Миллер. Она была в своем неизменном темно-синем платье – старые жильцы уверяли, что она носит его уже третий год подряд. На груди была приколота золотая брошка в стиле модерн, с мелкими изумрудами и рубинами. Миссис Миллер смерила меня взглядом, от которого даже кислое молоко стало бы еще кислее; но даже такой взгляд не мог испортить моего беспричинно хорошего настроения.

– Здравствуйте, миссис Миллер, – сказала я с широкой улыбкой.

– Хм, – буркнула старая ведьма. – Неужели вы его встретили?

– Кого? – удивилась я.

– Мужчину своей мечты, кого же еще, – презрительно ответила миссис Миллер. – И не отрицайте: увяз коготок, увяз! Светитесь так, что спички зажгутся от одного вашего присутствия.

Я набрала воздуху в грудь.

– Миссис Миллер, – выпалила я, стараясь говорить как можно тверже, – вам не кажется, что это вас никоим образом не касается?

– Меня все касается, – сухо отозвалась старая ведьма. – Аборты слишком дорого обходятся, и если вы натворите глупостей, то не сможете в срок заплатить за квартиру.

– Миссис Миллер! – Я вспыхнула.

– Мисс Коротич, я давно за вами наблюдаю, и до сих пор, – хрюкнула эта гадюка в человеческом обличье, – вы не давали поводов для нареканий. У вас есть голова на плечах, и если я так говорю, значит, так оно и есть. Но вы еще слишком молоды, и я советую вам не вестись на сказочки о вечной любви и прочую чушь.

– Между прочим, если вам так хочется знать, – сердито сказала я, – я всего лишь была у портнихи! Заказывала платье!

– Вам не нужно платье, – парировала миссис Миллер. – Ваше лучшее украшение – молодость, оно говорит само за себя. Но смотрите, чтобы оно не обратилось против вас!

Смерив меня на прощание пронизывающим взглядом, она проплыла мимо, а я осталась стоять на месте, бессильно чертыхаясь про себя. Господи, неужели у меня на лице и впрямь написано, что мне понравился Джонни Серано, и это настолько легко понять постороннему человеку?

Я вошла в лифт и попросила старого лифтера поднять меня на третий этаж.

– Что-то миссис Миллер сегодня не в настроении, – не удержалась я, когда он закрыл дверцы и мы остались вдвоем в кабине.

– Она всегда не в настроении, – равнодушно ответил лифтер.

Когда я вышла на своем этаже, из дверей квартиры напротив тотчас выглянула миссис Грей, жена мелкого клерка. На голове у нее красовались огромные бигуди. Миссис Грей славилась своей страстью к сплетням и всегда искренне удивлялась, почему меня не интересуют подробности жизни моих соседей. Я поздоровалась с ней, зашла в свою квартиру и закрыла дверь.

Мое жилище было рассчитано на одного человека и состояло из крошечной кухни, микроскопической ванной и комнаты, совмещавшей спальню, гостиную и все, что угодно – кроме, разумеется, гаража. Кровать, к счастью, была нормальная, не из тех, что поднимаются и убираются в стену. Пишущая машинка занимала треть старого стола. Еще треть делили кое-какие книги (большинство на русском языке), канцелярские принадлежности, ваза, шкатулочка с разными мелочами и флакончик дешевых духов, потому что дорогие были мне не по карману. Высокий шкаф при прежнем жильце совмещал функции гардероба и помойки, в которую тот совал опустошенные им бутылки из-под джина. При мне шкаф вернулся к своим нормальным обязанностям: я хранила в нем одежду, а наверх закинула коричневый чемодан, в котором в то время могли уместиться почти все мои вещи. На тумбочке стоял телефон, обычный для того времени – без диска, с разделенными микрофоном и наушником. Если вы хотели куда-то позвонить, надо было называть номер телефонистке. В доме, где я жила раньше, телефон был общий и висел на лестничной клетке, что порождало массу неудобств, так что я решила, что в следующий раз сниму квартиру с отдельным аппаратом. Машинисткам никогда не платили много, но я подрабатывала перепечаткой и экономила на всем, на чем только можно, чтобы оплачивать жилье в срок. Окна квартиры выходили не на шумный бульвар, а в тихий двор, что меня более чем устраивало. На крашеных стенах не было ни одной картины, ни одной фотографии – ничего.

Через несколько минут телефон разразился сухим, надтреснутым звоном. Я придвинулась поближе к микрофону и прижала к уху наушник.

– Мисс Коротич? Я вас не побеспокоила? Это миссис Блэйд.

– Нет, вы меня не побеспокоили, – сказала я. – Написали что-нибудь новое?

Миссис Блэйд была унылой особой неопределенного возраста, с серыми волосами и почти без подбородка. Недавно она закончила новый рассказ о любви и хотела, чтобы я переписала его на машинке. Я сказала ей, что жду ее с нетерпением, и повесила трубку.

Рассказ оказался бесцветным, как сама авторша, и приторным, как варенье, в которое положили слишком много сахара. Я стучала по клавишам и от нечего делать размышляла, что заставляет людей сочинять никому не нужные рассказы и вообще заниматься делом, к которому у них нет никакой склонности. Однако миссис Блэйд всегда платила аккуратно, и когда она во вторник вечером пришла за отпечатанным текстом, я вежливо выразила свое восхищение.

Теперь мне хватало денег, чтобы отдать в четверг Розе Серано недостающую сумму, но мне не хотелось ждать. В среду я отпросилась с работы под тем предлогом, что мне срочно надо к дантисту, и поехала к портнихе. Дверь открыл Тони. Завидев меня, он заулыбался и поздоровался так, словно мы были знакомы уже лет десять, не меньше. Широколицый, с живыми темными глазами и большим ртом, который авторши вроде миссис Блэйд норовят назвать «чувственным», Тони, наверное, нравился многим девушкам, но в нем не было изящества его брата. Чем-то он напоминал большую дружелюбную собаку, которая виляет хвостом, встречая в дверях гостя, и, каюсь, я уделяла ему внимания не больше, чем собаке.

– Я насчет платья, – сказала я.

– Мама наверху, – отозвался Тони весело. – Мастерит свадебный наряд для Лучии. – Тут он спохватился и объяснил: – Это невеста Винса, моего старшего брата, он женится в воскресенье. Заходи, мама будет рада тебя видеть.

– Я, наверное, не вовремя… – начала я.

– Да ну, глупости, – перебил Тони. И я вошла в дом.

– Куда теперь? – спросила я, заметив, что в ателье никого нет.

– Иди за мной, – сказал Тони. – Осторожно, на лестнице крутые ступеньки!

И он привел меня в гостиную на втором этаже, посреди которой стояла невысокая девушка, утопающая в море кружев и белого атласа. Роза суетилась вокруг, то прилаживая фату, то добавляя новые детали к подолу.

– Мама, к тебе пришли! – крикнул Тони, распахивая дверь.

– Мы договаривались на завтра, – начала я, – но я решила… Я вам не помешаю?

– Нет, нет, конечно! – воскликнула Роза. – Нам как раз нужно, чтобы кто-нибудь оценил платье. – Лучия потупилась и смущенно хихикнула. – Берите стул и садитесь поудобнее. Тони! Тебе разве нечем заняться в мастерской?

– Я за сигаретами зашел, – ответил Тони. – Забыл их на столе.

Он блеснул глазами в мою сторону и вышел. Лучия вздохнула и переступила с ноги на ногу. Она была смуглая, черноволосая и стройная, как веточка. Не слишком красивая, но обаятельная, с типично итальянскими ресницами в полщеки. Платье, хоть и неоконченное, казалось великолепным, и я поймала себя на том, что немного завидую невесте.