Рекламная любовь

Получается, кто-то снимал эту беседу на пленку, а потом принес ее на хату Григория. Просчитал, что мы там непременно побываем в рамках розыскных мероприятий. Ты понял, что конец пленки стерт?

— Да. А кто стер?.. Да тот, кто запись организовал! — сам себе ответил Грязнов.

— И я так думаю. Тот, кто и был заказчиком.

— Не понял? Из пленки явствует, что совершенно отчетливый мотив на убийство был у Малашенко. Мы только что видели, как он мальчишку накрутил.

— Все правильно. Есть лишь одно «но». Эту женщину, жену Малашенко, я видел в доме Артеменко. Где она числилась женой хозяина. И было это три дня тому назад.

— Так нужно туда смотаться! Прояснить ситуацию!

— Не получится. Эта парочка два дня тому назад умотала за рубеж. Кстати, Смирнов с супругой тоже в отпуск отчалил. Все понятно?

— Ну… Не совсем, но отчасти. Постой, Саня, значит, этот подпольный публичный дом существует! Помнишь, мы об этом говорили?!

— Помню, конечно.

— Уверен, Малашенко там и отсиживается!

— Хорошо бы, чтобы в настоящем времени, а не в прошедшем.

— Вот, Саня! Деньги идут к деньгам, а улики к уликам!

— Кто нам эти улики подбрасывает, вот что интересно, — произнес Турецкий.

— Мне интереснее скорее в это логово попасть и одноногого за его копыто ухватить! Мальчишку под бомбу сунули, сволочи!

Телефон на столе Грязнова ожил. Вячеслав схватил трубку.

— Слушаю! Ну? Ну! Ну… Давай, диктуй! — Пока Грязнов искал на собственном столе ручку, Саша про себя подумал: как много различных интонаций может быть вложено в короткое междометие. Он сразу понял, что звонит Колобов и что опытный сыщик, гордость Грязнова, надыбал что-то важное. Грязнов записывал довольно долго.

— Ага! Вот оно что… Ну понял, понял… Сразу вези его сюда. А мы помчались на место! Значит, так, — бросив трубку, возбужденно вскричал Грязнов, — есть телефон, с которого звонили Сергею. Так зовут убийцу! Сейчас пробьем по этому телефону адрес и нужно ехать!

Он уже набрал внутренний номер и попросил определить адрес. Через пять минут девушка в форме лейтенанта принесла компьютерную распечатку.

— Так, берем бригаду, человек десять, и поехали!

— Кто звонил-то? Подробности можно?

— Расскажу в машине.

Глава 33

ВОСЕМЬ ЛЕТ, ДЕВЯТЬ ДНЕЙ

После того как Сергея увезли с базы, Маша запила по-настоящему. Ушла в запой. Григорий пытался было прятать от нее спиртное, но через двое суток случилось то, чего он так ждал и желал, и ему стало не до Маши.

Когда Алексей Смирнов позвонил ему и сообщил о взрыве, Гриня приказал водителю «газели» срочно везти себя в Москву. Он еще не верил. Он хотел убедиться сам. А когда увидел, перепугался. Говорить с Алексеем там, на месте катастрофы, было невозможно — сновала целая свора ментов, каждое слово могло быть услышано. Единственное, что успел сказать ему Смирнов, чтобы он, Гриня, немедленно дул назад и сидел тише воды, ниже травы. Что и было сделано. Вернувшись, Григорий сам надрался до чертиков. И пил дня два, что называется, не просыхая.

Потом, когда пить уже не было сил, обнаружил, что на базе почти никого не осталось. Смылась Альбина, сбежала обслуга. Девицы, одна за другой, тоже покидали базу. В конце концов у каждой был счет в банке. Теперь, когда сюда со дня на день могли нагрянуть менты, все как-то разом вспомнили, что существует другая жизнь, где люди уходят утром на работу, возвращаются вечером домой, ложатся спать и не боятся милиции.

В конце концов Григорий остался почти один. Он ежедневно названивал Смирнову несчетное количество раз. Но «мобильник» был отключен. Он позвонил в офис агентства «АРТ». Там сказали, что Смирнов исчез. Куда — неизвестно. И что вообще пусть он, Малашенко, пока не звонит — без него тошно. У них там милиция работает, прокуратура — короче, после. Все после.

Гриня психовал, опять напивался. Забывался тяжелым сном, просыпался, понимая, что и ему нужно что-то делать, куда-то ехать… Но куда? Домой? Там его накроют тотчас же. Как он ругал себя, что появился на месте взрыва! Его видели, его невозможно было не запомнить с его костылями. И, наверное, его ищут! Что же делать? Бежать было некуда. Да и далеко ли убежишь на одной ноге?

Но постепенно он успокоился. Сережа погиб, кто же расскажет ментам, что это он, Гриня, надоумил мальчишку взорвать Траха? Да и к организации взрыва он отношения не имеет. Ни к взрывпакету, ни к чему вообще. Только к продажным девкам. Так что ж здесь такого? Не он же участвовал в оргиях. Да и девки-то были, в основном, совершеннолетние. И он здесь, извините, не хозяин, а лишь охранник. Чтобы, значит, девушек не обижали. Так что никакого криминала. В общем, получалось все довольно гладко. Было, правда, неясно, на что жить дальше. Но, в конце концов, когда все уляжется, нужно будет опять позвонить Ханину, скажем. Он главный менеджер фирмы, пусть пристроит ветерана и инвалида. Или назначит пенсию.

Под такие думы пить стало веселее. Захотелось компании. И он вспомнил, что на втором этаже в гордом одиночестве пьет как лошадь его подруга Марья.

Он спустил вниз бесчувственное тело, сунул под холодный душ. Тело очнулось. Смотреть на нее было, конечно, страшно, но ничего, привыкнуть можно.

Два дня Марья отлеживалась, молча пила молоко, которое он грел ей в ковшике.

Вообще, и еды и алкоголя было еще достаточно. Запасы на базе делались солидные. Ни прислуга, ни девки с перепугу ничего не потаскали. Альбина, конечно, ушла не с пустыми руками. Она унесла столовое серебро и хрусталь, гобелены и все такое. Когда успела упаковаться? Наверное, в те дни, что Гриня пил до невменяемости. Ладно, черт с ней!

Через три дня Маша поднялась, сама приняла душ, даже причесалась.

Григорий радостно поджидал подружку в своей каморке, готовил закуску. Сегодня был в некотором роде праздник — девять дней со дня смерти Арнольда. Как говорится, грех не отметить.

Вот ведь странно: он мог теперь сидеть и в гостиной за длинным столом, и в любом другом месте. Но в своей комнате все было удобно, под рукой. Можно было обходиться без костылей, опираясь то на стол, то на полку. Короче, он предпочитал свое убежище всем хоромам особняка.

Маша вошла, остановилась у двери. Ее покачивало.

— Маруся, давай стол придвинем, и садись-ка ты на топчан! Устанешь, сразу приляжешь.

— Хорошо, — безразлично ответила Маша.

Они пододвинули стол.

— Ну помоги накрыть-то!

Он доставал из холодильника закуски, передавал их Маше. На столе появились соленые опята, малосольные огурчики, шмат ветчины, пара банок рыбных консервов.

— Вот! Богатый стол! — удовлетворенно отметил Гриня. — Ну, забирайся на топчан, там в угу под одеялом чугунок с картошечкой. Эх, как мы сейчас вздрогнем!

Он выставил запотевшую бутылку водки. Маша достала картошку. Потом вынула из ящика стола тарелки. Вилок не было. В другом ящике сверкала хромированным корпусом «беретта». Она задвинула ящик.

— А где у тебя вилки?

— Ой, вот же они! И нож здесь. Я, вишь, помыл, да в банку сунул и забыл. Я консервы открою, а ты хлеб порежь.

— А чего так тихо? — спросила Маша, нарезая неровные ломти. — Где все?

— А кто — все? Кто тебе нужен-то?

— Ну… Люди.

— Люди, Манечка, это мы с тобой. Ну, наливаю.

— А где теперь Сережа? — ровным голосом спросила Маша.

— Эка вспомнила! Где? — Гриня задумался, подняв рюмку. — Так, наверное, еще в чистилище. Ты давай, выпей лучше. Ну, не чокаемся, как говорится.

Они выпили. Маша занюхала куском хлеба.

— Ты ешь! А то вообще в воблу превратилась. В протухшую.

— Почему в протухшую? Я душ приняла.

— Рожа у тебя опухшая, как у тухлой рыбы, ты уж извини, конечно. Я это по-дружески.

— Ничего, от такого же слышу. Наливай, а то уйду!

— Во! Это разговор! Давай-ка теперь за нас, за нашу дружбу, как говорится!

Они чокнулись, выпили.

— Закусывай, закусывай! — Гриня заботливо подкладывал еду.