Рекламная любовь

— Остался пустяк: парнишку найти, — усмехнулся Григорий.

— Вот это твоя задача и есть! Что, у шалав здешних на воле не осталось никого? Ни братьев, ни отцов, ни мужей?

— Откуда у них, зассых, мужья? А постой-ка!.. У Машки как раз муж имеется! Ее же прямо со свадьбы уволокли! Я этого парнишку помню! Он мне чуть челюсть не высадил! Арнольд, скотина, невесту уволок, а меня взять позабыл. Или не захотел. Так этот женишок, когда все понял, на меня тигром набросился. Всю рожу размолотил. Чуть глотку не перегрыз. Сильный, сволочь! Еле оттащили его. Потом еще кореша его меня ногами чуть не насмерть запинали! Пока кто-то милицию не вызвал… Арнольда, суку, за одно это убить следует!

— Послушай, а если этого парнишку сюда вытянуть? Позвонить или написать? Приедет, увидит, что с его женой здесь сделали… Показать, кто сделал. Я бы точно своими руками задушил.

— А что?.. Это мысль! Только как же его вытянешь?

— Вот это ты и придумай, понял?

— Понял, — кивнул Григорий.

— Вот это мужской разговор! Теперь я перед собой мужика вижу, а не пьяную развалину. А мужик должен свою женщину защищать. А уж если защитить не смог, так отомстить за нее!

— Это верно! Это ты хорошо сказал!

…Довольные отдыхом на лоне природы, иностранные гости рассаживались по автомобилям, машины одна за другой отъезжали от особняка. Альбина, стоя на ступенях, махала рукой. Прямо Ярославна!

Арнольд пока находился в холле, где выпивал с девушками «на посошок».

— Вы у меня молодцы, малютки! — чокнулся он с каждой. — Сегодняшний вечер, как авральный, будет оплачен по двойному тарифу.

— Спасибо, — захлопали в ладоши малютки.

— А тебе, Маша, премия! — он поцеловал ее руку.

— Очень мило, — слегка взмахнула ресницами Маша.

«Она определенно набирает силу! — думал Трахтенберг, любуясь девушкой. — Этакая небрежная благодарность опытной куртизанки, знающей себе цену… Пожалуй, можно будет выгодно продать ее в гарем какого-нибудь арабского принца или богатому афроамериканцу. Говорят, они очень темпераментны. И Маша будет довольна, и мне прибыль! Или сдавать ее внаем как эскорт-герл. Тоже прибыльное дело!»

Он улыбнулся своим мыслям.

— Все, девочки, отдыхайте! Три дня обещаю вас не беспокоить. Отсыпайтесь и все такое прочее…

Трахтенберг ушел, девушки потянулись к столу, дабы спокойно поесть и выпить. Маша ушла к себе, чувствуя спиной завистливые взгляды товарок.

Поздно ночью зазвонил телефон.

— Алло?

— Спишь, Машка?

— Нет, я и не спала.

— Выпить хочешь?

— Можно. А то настроение хреновое.

— Так спускайся, я поправлю.

Маша спустилась, как всегда в это время суток растрепанная, в длинной мужской рубашке.

— Садись, подруга! Эй, ты че, плакала, что ли? — пригляделся он.

Она кивнула, забралась с коленями на стул, сунула ноги под рубашку, охватила их руками. Маленький, растрепанный воробушек, подумал Григорий.

— А че ревела? Птичку жалко?

— Типа того.

— Что будешь пить? — Григорий полез в бар.

— Коньяк.

— Хороший выбор, — одобрил Гриня.

Наливая девушке янтарную жидкость в пузатый бокал, он думал, как вывести Машку на нужный ему разговор.

— Полнее наливай, чего жмотишься?

— Пожалуйста, можно и полнее. — Он наполнил фужер почти до краев, приглядываясь к подружке.

Как же так получилось, что они подружились? Наверное, потому, что поселились здесь почти одновременно. И потому, что она отнеслась к нему, как к человеку, а не как к злобному тюремщику. К тому же он был для нее связан с прошлой жизнью, хоть чуть-чуть, хоть краешком. Он рассказывал ей, как Сергей едва не убил его в кафе «Шуры-муры». Маша смеялась и плакала. У них были общие воспоминания, пусть мимолетные, но важные для обоих. Потому что Гриня столкнулся тогда с предательством шефа, а Маша сама оказалась предательницей.

— Ну, поехали? — Григорий поднял рюмку водки.

Маша чокнулась с приятелем и долгим единым глотком опорожнила бокал. Вздохнула, кинула в рот маслинку, долго молчала, прислушиваясь к себе.

— Ну, дошло? — тоном заботливого участкового доктора спросил Гриня, увидев знакомый блеск в ее глазах.

— Ага, — откликнулась Маша и улыбнулась.

— Так чего ты зареванная-то? Америкашка сильно мучил?

— Нет. Он совсем не мучил. Он, понимаешь ли, очень ласковым оказался. Прямо как мой Сережа. Ласковый котенок. И, понимаешь ли, оказывается, я соскучилась по ласке, вот дело-то в чем!

— Женатый?

— Конечно. Фотографию показывал. Милая жена, двое детишек.

— А чего Арнольд в него вцепился, все хороводы вокруг него водил?

— Он миллионер. Думает делать здесь бизнес. Арнольд хочет, чтобы Джим вложился в порнофильмы. Вот дурак! Сразу видно, что человек семейный в такое говно вкладываться не будет.

— Это ты зря! При чем здесь семья? Бизнес есть бизнес. И потом, приехал же он сюда, трахал же тебя, весь из себя семейный такой!

— Это другое. Это ерунда. Просто я ему очень понравилась. Я оказалась похожа на девочку, в которую он был влюблен в детстве.

— Это они все тебе так говорят. Их послушаешь, ты на всех девочек похожа, которых они по малолетству не могли трахнуть.

— Может, так оно и есть.

— Так ты чего ревела-то? Девочку стало жалко? Из его американского детства?

— Нет. Себя. И Сережу! Этот Джим, он на Сережу похож. Мой Сережа таким же будет через двадцать лет. И будет у него другая жена. И двое детишек. Все у него будет хорошо, — всхлипнула вдруг Маша.

— Эй! Ты это прекрати! Ты похожа, он похож…

Разговор вертелся возле нужной темы, но как подвести ее, Машку, к делу?

— Наливай, а то уйду, — сквозь слезы пошутила Маша.

— Есть! Опять по полной?

— Ага. Чего терять-то кроме невинности?

— И то верно.

Они снова выпили. Опять маслинка в рот и долгое молчание.

— Ты, Марья, так сопьешься, ей-богу! Вливаешь в себя алкоголь литрами!

— Плевать! — привычно бросила Маша.

— Да что это. тебе плевать-то на все? Плачешь здесь, напиваешься… Думаешь, я не знаю, почему ты напиваешься? Сережу своего забыть не можешь.

— Я могу. Только он мне не дает. Он мне снится все время… Мне все хочется у него прощения попросить, а у меня рот залеплен. Вот такие сны…

— Так возьми и напиши ему. И повинись.

— Ха! Кто ему мое письмо передаст? Его мамаша? Как же!

— Ну-у, позвони ему.

— Тоже не факт, что он подойдет. И потом, разве по телефону все объяснишь?

— Слушай! А ты его попроси сюда приехать. Пусть приедет, я Альбину нейтрализую, дам вам побеседовать. Ты повинишься, тебе легче станет. А если он тебя простит, может, уедешь с ним обратно, а?

— Нет, уехать не уеду… Но, может, Арнольд нас отпустит? — оживилась Маша. — У меня деньги уже накоплены кое-какие. Можно комнату снять. Я работать пойду… Он переведется в Москву учиться…

— Ну да! Правильно! — подыгрывал Григорий, думая про себя: «Она, никак, с катушек съехала. Кто ее отпустит? Какая работа? Да ты, Маруся, теперь никогда никакой работой заниматься не будешь, кроме как под мужиком лежать. Лежать-то оно не пыльно! А работать — это ж работу делать надо. Чтобы из проституток в передовые производственницы выходили, это вряд ли… Жизнью проверено и классиками неоднократно описано!»

Вслух Григорий продолжал горячо поддерживать девушку:

— Правильно, Машка! Ты здесь долго не выдержишь. Сопьешься, и не будет на тебя спросу. И выгонит Арнольд тебя на помойку. Ему людей не жалко. А Серега твой тебя любит. И простит. Молодые прощать умеют. У них еще силы на это есть. Так что давай, звони!

Он придвинул к ней телефонный аппарат. Маша отшатнулась.

— Нет, я не буду! — Она задумалась. — Знаешь что? Давай так сделаем: ты позвонишь моей подруге, скажешь, что я тяжело заболела, вообще умираю. И пусть она сообщит об этом Сергею. И скажет, что я хочу с ним повидаться перед смертью! — Маша вошла в образ и даже руки прижала к груди, показывая, что смертельная болезнь таится именно там. — И дашь свой телефон. Чтобы он позвонил сюда. И объяснишь ему, как добраться. Если, конечно, он захочет приехать, сможет простить… Если нет, что ж, я пойму… — голосом угасающей «дамы с камелиями» закончила Маша.