Страница 48 из 58
— То есть, ты приглашаешь меня в публичный дом? — очень спокойно спрашивает она.
— Ну… если хочешь, назови это так. А вообще это закрытый клуб для избранных. Твоя роль — это роль гетеры, а не публичной девки, если ты улавливаешь разницу.
— Я улавливаю. Значит, ты украл меня со свадьбы, чтобы засунуть в публичный дом?
— Мы уже проходили эту мизансцену. Да, если угодно, то в публичный дом. И я не собираюсь тебя никуда засовывать. Очнись и послушай: я взял тебя, чтобы снимать в рекламе. Оказалось, что ты для этого не пригодна. Я видел на свадьбе веселую, раскрепощенную, уверенную в себе женщину. А что я увидел на пленке сегодня? Убогое, заплаканное, зажатое создание, жертву репрессий. В моей рекламе такие героини не нужны. Я не рекламирую концентрационные лагеря. Ты не прошла кастинг. Разве я в этом виноват? Я предлагаю тебе другую работу. А мог бы попросту вышвырнуть за порог.
В этом месте, как она потом вспоминала, она заплакала, горько, как девочка, обманутая взрослыми. Он протянул ей салфетку.
— Ну-ну! Перестань! Москва слезам не верит.
— Скажи, — сквозь слезы спросила она, — а тот ролик, который мы сегодня снимали, он что… В помойку?
— Почему? В конце концов, кое-что получилось. Может быть, я запущу его на первый канал.
— Значит, меня увидят по телевизору? — немного оживилась она.
— Тебя будут видеть по сто раз на дню, если ты согласишься на мои условия. От проката этой рекламы ты будешь получать свои проценты. Но если ты не умная девочка, а полная дура, ты не получишь ничего, кроме билета в обратный конец.
Потом он усадил ее на колени, стал утешать, вытирать слезинки, целовать заплаканные глаза, убаюкивать, уговаривать…
Она успокоилась и подписала контракт.
Глава 29
ТРУДОВЫЕ БУДНИ
Арнольд Теодорович сидел у стола, нервно барабаня костяшками пальцев по его поверхности. Был поздний вечер, из распахнутого окна, выходившего на березовую рощицу, раздавались громкие соловьиные трели.
— Вот орут, спасу нет! — раздраженно проговорил Арнольд.
— Что ж, май — брачный период, — откликнулся сидевший напротив Алексей Смирнов.
— Конец мая, пора бы уж угомониться… И вообще, у кого брачный период, а у кого замороченный…
Алексей не отреагировал на реплику. С деловым невозмутимым видом он проглядывал ежедневник.
— Что молчишь-то?
— А что говорить?
— В больнице был?
— Да, только что оттуда, вы же знаете.
— И как он?
— Да ничего. Врачи говорят, все идет нормально. Ест нормально, стул, моча…
— Что ты мне про мочу! Я тебя о другом спрашиваю! О его моральном состоянии.
— Ну… мне кажется, он еще в шоке. Не очень адекватен. Смеется, радуется, что жив остался.
— Смеется, говоришь? А мне вот не до смеха. Я сам в шоке! Ты же и меня мог…
— Не мог! — строго оборвал его Смирнов.
— Да? Я же сзади сидел! А если бы осколки в меня…
— Шеф, я вам уже несколько раз объяснял, что взрыв был строго направленного действия, — терпеливо и медленно, словно старому маразматику, объяснял Смирнов. — А это значит, что рвануло именно там, где и должно было рвануть. И вас даже пылью с его сапог не задело. И не могло задеть!
— Все равно… Я испытал такой ужас… Нет, ты не должен был подвергать меня такому стрессу! Можно же было взорвать, когда я вышел из машины!
— Нельзя было. Из машины первым выходит охранник, вы это прекрасно знаете. И потом, если бы взрыв прогремел в ваше отсутствие, он мог бы догадаться, что вы решили его устранить.
— Как? — Трахтенберг даже перегнулся через стол, глядя на Алексея. — Как он мог бы догадаться, если бы он был мертв?
Смирнов крутанул в руке авторучку, улыбнулся.
— Вот если бы он был мертв, могло достаться и вам! Выла рассчитана такая сила взрыва, которая гарантировала вашу безопасность, но не гарантировала гибель Григория.
— А что она гарантировала?
— Что он останется калекой. Разве этот вариант хуже? Мне кажется, как мера наказания — даже лучше. Одноногий Григорий в ментовку с признаниями не побежит.
— Это почему же? Чего ему терять?
— Жизнь. Потеря ноги срока за убийство не отменяет. А сидеть у Хозяина калекой, без поддержки с воли — это труба. Аллес капут.
— И что мне теперь с ним делать прикажешь? Отправить в дом инвалидов для киллеров-ветеранов?
— Ну почему… Оставьте его на работе. Его через пару недель выпишут.
— Уже? Через две недели?
— А что? Организм молодой, культя заживает хорошо. Я беседовал с врачом, он так и сказал: еще две недели, не больше.
— И куда я его через две недели суну?
— А на базу его киньте. Пусть девок стережет. Как главный евнух.
— Ха-ха-ха… О-хо-хо, ну ты даешь… Ох, рассмешил… Ну не могу…
Смирнов, улыбаясь, пережидал пароксизмы смеха.
— А что? Вообще-то, это мысль, — уже серьезно произнес Арнольд. — Будет мне благодарен по гроб жизни, что не выкинул его… Как там баба его, нашлась?
— Нет.
— Кто ж за ним ухаживал?
— Сестра. У него сестра родная есть. Она и ухаживает.
— Понятно. Нужно будет заплатить ей, что ли…
— Сделаем!
— И вот что. Я хочу заменить автомобиль.
— На какую модель? — Смирнов приготовился записывать.
— Не важно. Важно, чтобы машина была бронированная, понял?
— Понял, — невозмутимо сделал пометку Смирнов.
— Что ты понял?
— Что вы хотите застраховать себя от случайностей. Это правильно! Григорий все же малый неадекватный. А береженого Бог бережет.
— Правильно понимаешь. Так что принимай к исполнению. И побыстрей.
— Думаю, решим вопрос в течение недели. Максимум — двух.
— Ладно. А с Григорием решено: из больницы прямо на свежий воздух, за город!
Прошел месяц. Жаркий июнь раскрасил луга акварелью полевых цветов. Яркое полуденное солнце било сквозь жалюзи в комнаты старинного особняка — бывшей дворянской усадьбы, потом военного санатория, после — пустующего обветшалого здания эпохи больших перемен. А ныне, восстановленное, выкрашенное в белый цвет, оснащенное, как гостиница на четыре «звезды», это здание являло собой то самое заведение, куда стекались отбракованные рекламным бизнесом искательницы приключений и успеха.
В холле первого этажа на затянутых в чехлы диванах полулежали три барышни шестнадцати — восемнадцати лет. Они маялись от жары, потягивая из высоких стаканов сок, и лениво болтали.
— Купаться хочется! — вздохнула коротко стриженная брюнетка.
— Ага! Так он и отпустит! — возразила длинноволосая блондинка.
— Можно же на машине… Тачка стоит в гараже. Смотаемся на озеро, на песке поваляемся…
— Да не отпустит он.
— Блин! Нам загар нужен!
— Иди в солярий, — ответила рыжая, вихрастая, похожая на мальчишку девушка.
— Да пошел этот солярий! На улице живое солнце… А в солярии этом жаришься как кура в гриле…
— Нужно на него Машку натравить.
— Машка вчера так перебрала… лежит никакая. Я к ней заходила. Спиртным на всю комнату смердит… Как он ее терпит?
— Кто? Гриня?
— Нет, Арнольд.
— Ха! Так она у нас прима-балерина. Мужики за ней в очередь. Она у нас все по любви делает, а мы за деньги… — Блондинка тряхнула челкой.
— Ладно, тебе-то что? — лениво отозвалась брюнетка. — Нам нагрузки меньше.
— Ага. Особенно в групповухах. Сачкануть можно…
Девушки рассмеялись.
— Ну, Алена, сходи к Машке. Растормоши ее!
Брюнетка поднялась, встала на цыпочки, демонстрируя стройные ноги, и лениво направилась по витой лестнице на второй этаж, где располагались спальни.
Через некоторое время она подошла к перилам, свесилась вниз, сообщила:
— Встает! Просит пива. Танек, кинь пару банок.
Рыженькая полезла в холодильник. Две банки перекочевали в руки Алены.
— Сейчас я ее реанимирую! — пообещала Алена.
Через некоторое время вниз спустилось неопределенного возраста и пола создание в длинной мужской рубашке, с отекшим лицом и спутанными волосами.