Страница 12 из 52
Прибывшие руководители производственного объединения достаточно подробно рассказали возмущенным коллегам о тех издевательствах, коим подверглись в офисе единоличного владельца акций «Радуги», затем предъявили для общего обозрения акты медицинского обследования. Сказали и о том, что врачи в госпитале, осматривавшие их, то есть хирург с рентгенологом, пока заметных нарушений в деятельности внутренних органов, как и переломов или трещин, не обнаружили, зафиксировав у обоих лишь сотрясение мозга. Гусеву, на долю которого выпало явно худшее испытание, чем Уткину, предложили немедленную госпитализацию. Но пострадавшие в один голос заявили, что не могут, не имеют морального права перед сотнями людей, которые доверили им свои судьбы. Может, и пафосно прозвучало, но ни у кого не вызвало сомнения, что сказано было искренно. И врачи, посовещавшись, их отпустили, но велели Сергею Сергеевичу отлежаться дома хотя бы с недельку, а затем обоим пройти более широкое медицинское обследование. Наивные люди!..
Ну, а внешние телесные повреждения, перечисленные в медицинских заключениях, они были нужны, скорее, правоохранительным органам, а не самим пострадавшим. И теперь у них были все основания предполагать, что изверги попытаются как можно скорее ликвидировать следы своих истязательств. И для начала наверняка попробуют хотя бы смикшировать документальную сторону дела. А это значит, что будет оказано определенное давление, в первую очередь, на врачей. Правда, госпиталь военный, но у Ловкова с Грошевым наверняка остались свои старые связи в собственных силовых структурах, а следовательно, никому теперь расслабляться нельзя. И речь у руководства «Радуги» должна пойти о том, в первую очередь, каким образом аннулировать теперь подписанные под угрозой расправы документы. Но разве их можно аннулировать? Наверное, только через суд… Вот то-то и оно…
Прощаясь, врач-хирург посоветовала им в одиночестве на людях пока не появляться — всякое случается в подобных ситуациях и всего предусмотреть невозможно. Но то, что им надо непременно обратиться в правоохранительные органы, в прокуратуру, это бесспорно.
На собрании поднялась волна возмущения. Народ потребовал немедленно связаться Генеральной прокуратурой, куда прямо сегодня же написать подробное заявление, а уж передать его по назначению найдется кому. А кроме того, предложили выйти с письмом на президентскую администрацию. Это ж какой беспредел в стране творится! Да что в стране — в Москве! А может, прямо к Лужкову? Нет, здесь лучше сперва подумать. Но общее мнение свелось к тому, что нельзя терпеть, чтобы два в недавнем прошлом «защитника справедливости», оба — полковники в отставке, один — из госбезопасности, а второй — из министерства внутренних дел, занимались самым настоящим разбоем! Да где ж у нас Основной закон?! Нет, такие вещи спускать ни в коем случае нельзя…
Потерпевшие решили провести ближайшую ночь вместе, и жалобу составить, и жен, по возможности, оградить — эти ж негодяи теперь, когда почувствовали, что у них дело срывается, на все способны… могут Даже на убийства решиться.
Правда, Николай, провожая Павла с Сергеем домой к Уткиным, сказал, что самому ему опасаться нет причины. Он со всеми условиями там, у Игоря, юриста, согласился, все, что тот положил перед ним, подписал, и с их стороны к нему не должно быть никаких формальных претензий. Так что, ни за себя, ни за жену с двумя детьми он не боится, хотя и постарается отправить их куда-нибудь подальше, на время, пока будет длиться это разбирательство, то есть, от греха. Он не верил, что хозяин может решиться на крайние меры.
Мужчины не хотели поначалу посвящать своих жен, уже с нетерпением ожидавших их в квартире Уткиных, во все события тяжелого дня. Достаточно было бы ограничиться известием о неожиданном конфликте, возникшем между руководством «Радуги» и ее нынешним фактическим хозяином и переросшем в безобразную разборку бандитского толка. Но надо ж было знать Ленку!
Свой бойцовский и непримиримый темперамент она отточила в не такие уж и далекие, тяжкие еще времена, когда вынуждена была, вместо того, чтобы рожать детей и жизни радоваться, торговать на Черкизовском вещевом рынке турецким шмотьем: жрать-то ведь хотелось каждый день! А ее любимый муж, с его организаторскими способностями и недюжинным талантом управленца, тем временем занимался ремонтом машин в мастерской у «грузинского предпринимателя», наряду с такими же, как и он, бедолагами-учеными. И занимались они этим, крайне необходимым стране и стремительно набиравшей силу буржуазии делом до той поры, пока Николая не встретил старый, школьный еще друг его, живший в доме напротив, — Паша Уткин. Было это в конце девяностых годов, после чего они слили воедино свои усилия, и вот — результат: поднимающееся, действительно нужное государству производство, да плюс еще две фирмы, потерявшиеся было в неразберихе российской воровской «экономики», но узревшие уже не на словах, а на деле свои новые перспективы.
И все это дело, созданное и затем и восстановленное трудом многих заинтересованных людей, собрались разрушить до основания какие-то проходимцы из силовых структур?! Гневу не было границ…
Но особо разъярило Ленку именно то обстоятельство, что издевался над ее Сережкой не кто иной, как близкий знакомый отца ее мужа дядя Гриша, друживший с ним, а после перенесший свои «добрые», как он утверждал, чувства и на молодых Гусевых. «Гуськом» ласково звал он Сережку, мерзавец распоследний! В квартире ему своей бесплатно разрешили жить, оплачивай только коммунальные услуги, одолжили, можно сказать, так он, что же, навсегда теперь решил ею завладеть?! Да не бывать такому! Ленка готова была его растерзать. Ну, если и не прикончить сразу, то хотя бы высказать в грязную его рожу все, что она теперь о нем думает! А квартиры ему не видать, кем бы он там ни был! Никто он сейчас! Пенсионер, ментяра проворовавшийся и чуть не уволенный со службы! Жена его, негодяя, бросила!.. Но вот почему его тогда из органов с треском не поперли, просто уму непостижимо! Наверное, все-таки чья-то мохнатая рука «подмазала», где надо…
Словом, Ленка бушевала, с ее языка веером летели грозные и матерные словечки, коими так богат мир разношерстного и разноплеменного российского базара. Уже мужчины, да и Катя тоже, оставили попытки снизить уровень ее возмущения, перевести угрозы в шутку, что ли… Ничего не добились, только еще больше разозлили. И вот тут она вдруг выкинула номер, который заставил всех всерьез задуматься над тем, правильно ли они действуют? Не навлекают ли на свои головы еще больших бед?..
Никто не заметил, как Ленка взяла свой сотовый и отыскала записанный там телефонный номер Грошева. Ей было наплевать, что поздно, что все устали, а весь день у мужей прошел в госпитале, — она хотела услышать голос изверга.
Григорий Александрович не имел Ленкиного номера в своем меню и не понял, кто звонит, а потому спокойно сказал, что слушает.
— Грошев, это ты, сукин сын? — услышал он громкий и взволнованный голос.
Вот тут все в квартире Уткиных и поняли, что сию минуту может быть срыв, и хотели прервать связь, но Ленка уже храбро ринулась в бой.
— Ну что, старый мерзавец, дошел уже до последней точки?! Старпер поганый, ты еще и на мою квартиру позарился, подонок? Так вот слушай меня и запоминай, сукин ты сын, а не родственник! Ишь ты, гаденыш, другом семьи прикидываешься!..
Обескураженный таким невиданным напором, Грошев не сразу сообразил, что ответить, и выдавил нечто нечленораздельное, но Ленка его яростно оборвала:
— Захлопни свою вонючую пасть и слушай! Чтоб завтра же утром тебя не было в моей квартире, ты понял, подлец?.. А если попытаешься в ней остаться, я церемониться с тобой, поганцем старым, не стану, а позову ребят с рынка, и они тебе пасть порвут, вонючка ты дерьмовая! Все! Я повторять не буду! — и в конце выдала вообще совершенно невообразимую матерную тираду.
Ленка резко отключила свой сотовый и победоносным взглядом окинула остальных: мол, как я его! Оцените по достоинству! Но реакция оказалась для нее неожиданной: «народ» удрученно молчал.