Страница 7 из 32
— Вот вижу жажду деятельного человека. Вы по рабочей путёвке или по собственному почину, в раках обмена? По какой вы специальности?
— Коммерс... Специалист по распределению.
— О, так это замечательно. Наладите нам бесперебойное обеспечение.
Хорошо даже, что вы такой эпикуреец. Все спецы здесь до этого сухари были, аскеты, считали, что человеку достаточно питательных составов, заменителей рациона. Нечего, мол, время и ресурсы тратить на излишества.
Пётр Петрович махнул рукой:
— Дефицит. Это мы проходили. Потому что всё бесплатно. Нет интереса, нет хозяина. Вот помню ещё в совке дело было. В Астрахани арбузов сверхурожай, а в Москве нигде их не купишь. А почему? Некому возить, нет интереса, потому что нет возможности заработать. Арбузы эти гниют на бахче, не вывозит никто. А ты отдай всё это дело в хозяйские руки, отпусти цены, мигом организуют доставку до потребителя.
— Это вы сейчас такой ретроспективный анализ нынешней ситуации делаете? Интересный подход, но очень несовершенный, всякие аналогии всегда дают большую погрешность. Особенно с учётом качества информационных источников в ту эпоху, о которой вы говорите. Нельзя быть уверенным, что всё обстояло именно так, как оно было преподнесено. Возможно это был не факт, а только информационный повод. Тогда нужно понимать контекст ситуации, кто и зачем. Помните курс истории информации и теоретическую инфологию?
— Помню курс марксизма-ленинизма, который мой братец изучал в институте. Ночами зубрил про отсутствие частной собственности на средства производства, спать не давал. И что, каков результат? Никакой собственности у него и не было за всю жизнь. В нищете прозябает, ни отцу, ни матери, определившим его в эту бурсу, не способен помочь копейкой. Тьфу.
— Позвольте...
— Да чего там. Коммунисты эти, молодцы, сказать нечего. Всех причесали. И во имя чего, спрашивается? Во имя равенства? А где оно было хотя бы пять минут на Земле, это равенство? Во имя справедливости? В чём же тут справедливость, когда у моего деда, справного хозяина, достаток своим горбом наживавшего, всё отняли и отдали голытьбе, неудачникам, которые к нему за заработком и бегали? И такие вот неудачники потом и стали руководить. Понятно было сразу к чему это всё приведёт. Диктатуру устроили, видите ли. Кого? Нищебродов? А должно быть наоборот. Кто сумел преуспеть в этой жизни, тот и руководит, для того и законы все. Остальные все должны приспосабливаться. Сумел на вершину вскарабкаться, будешь царём, а нет, так сожми зубы, когда тебя вниз пнули, и карабкайся снова или сдохни у подножия в общей массе...
Мика слушал его откинувшись на спинку, скрестив на груди руки и насупив брови.
— Нельзя равняться на отстающих, неполноценных. Ни в каком деле вы не придёте к вершине, если будете тянуть за собой багаж из неспособных.
Не могут позволить себе еды, жилья, коммунальных услуг. Ну и пусть дохнут из-за своей неспособности. На их место придут другие, способнее и успешней. Только это даёт стимул к развитию, заставляет работать и шевелиться. И все этих умники-нищеброды, все они желают всеобщего равенства только потому что самим терять нечего. А дай только такому возможность подзаработать и завтра он уже не вспомнит о тех, кто был в одном положении с ним.
Пётр Петрович распалялся всё более, движения его стали резкими, голос визгливым, он то и дело вскидывал кулаки, скрежетал зубами. Волосы свалились на лоб, уголки рта подёргивались, глаза остекленели и налились кровью. Его как будто бы прорвало. Всё что удерживалось, накапливалось в собственных мыслях, сейчас вдруг безудержно выплёскивалось потоком.
— И это единый закон развития. Человек хочет быть быстрее, выше, лучше другого. А если все равны и все получают одинаково — зачем тогда вообще что-то делать? Это значит я всю жизнь буду работать на общее благо, чтобы у каждого недоделанного было всё то же самое, что у меня?
Какая же мне от этого радость? Ни пожить красиво, ни погулять всласть, ни пожрать как следует...
В этот момент на уровне его глаз загорелся зелёный огонёк и чей-то приятный женский голос сообщил, что заказ готов. Прямо в столе раздвинулся люк и выехал поднос с тарелками. В ноздри ударил густой запах грибного супа, заправленного сметаной. Тут только Пётр Петрович заметил, что в столовой царит гробовая тишина, все лица были повёрнуты к нему.
Ох, что же он наделал, забыл где находится.
— Приятного аппетита, — насмешливо бросил Мика, — Надеюсь, вам его не испортит мысль, что и я тоже могу себе заказать всё то же самое. Кусок не застрянет в глотке при мысли, что вокруг нет голодных и никто вам не станет завидовать?
Пётр Петрович смотрел вокруг исподлобья, взглядом затравленного зверя.
— А нечего меня попрекать. Имею право. Я такой же член общества, как и все. Это мои потребности.
— Ну-ка пошёл бы ты со своими потребностями отсюда, — Мика поднялся, толкнув стол так, что суп пролился Петру Петровичу на штаны.
Пётр Петрович сжался.
— А, вот он весь ваш коммунизм наружу выходит. Чуть что не по-вашему, мнения не совпали, так сразу запугать, подавить, в лагерь отправить, в расход пустить. Опасаетесь, что правда выплывет наружу. Никто по-вашему жить не хочет, пахать задарма во имя светлых идей. Ничуть не лучше фашистов. Так и есть, коммунизм, фашизм, всё едино. Коммунисты сколько людей уничтожили? В колхозы людей загоняли силой, морили голодом. Ничем не лучше. Ну давай, бей, пытай или что у вас тут ещё для меня уготовано.
Заслужил, видимо, тем что усомнился в правилах твоих, Господи.
Вокруг встревоженные гудели люди. Никто не понимал, что происходит и о чём говорит этот странный человек. Он нёс какую-то несвязанную, но страшную по смыслу околесицу. Один только Мика продолжал ещё спорить с ним.
— Да вы о чём говорите? Как можно смешивать? При коммунизме создаются условия счастья для всех, а значит для каждого, при фашизме же порабощается или уничтожается одна часть, чтобы поднялся уровень жизни другой. Азбучные истины.
— Вот вы и создали счастье, ага. Деда моего расстреляли, а народ от этого богаче не стал. А Гитлер пересажал за проволоку всех жидов и поднял условия жизни для своих немцев...
— Вы, значит, фашист.
— Напрасно вы это. У меня другой дед воевал, награждён орденами. Да я каждое девятое мая хожу на Красную площадь, цветы приношу к вечному огню.
— Что же это здесь происходит, товарищи? Как разговаривать с ним?
— Вот это прислали к нам спеца. Его же и близко нельзя подпускать ни к чему, тем более к распределению. Он же нам социальную иерархию проповедует.
— А я уже отправил запись его речей в профкомитет, пусть отзывают его и разбираются с квалификацией. Откуда он такой взялся, и как допущен к работе?
— Предлагаю не разговаривать вовсе с ним дальше. Выпроводим его отсюда самостоятельно со всеми его теориями, — угрожающе прогудел Мика.
В этот миг в столовую вбежало трое людей в белых комбинезонах и с красными крестами. В руках одного из них было какой-то прибор.
— Товарищи, подождите. Не сделайте страшной ошибки. Этому человеку помощь нужна. «Айболит» транспортной сети переслал данные предварительного диагноза, вот можете убедиться. Теперь это под нашу ответственность...
И он направил излучатель прибора прямо в голову Петра Петровича.
— Всё, сейчас расстреляют, — мелькнула в голове у Петра Петровича последняя мысль.
На ветру покачивались верхушки сосен. Волны лениво набегая на берег, плескались об округлые камни. В тихую погоду Низар мог пробыть здесь весь день, наблюдая за движением воды. Вода странным образом успокаивала его, внося в растревоженную душу гармонию. В эти минуты он не думал почти ни о чём, и ничего не замечал вокруг. На лице его только время от времени назойливой тенью пробегала гримаса: тонкие губы расползались и кривились, острые ноздри начинали хищно трепетать, выпуклые глаза сужались, через мгновение всё опадало, вновь принимая первоначальный, отрешённый вид.