Страница 15 из 22
Создателя «новых волос», которого звали Неокл, в этом мире многие считают спасителем человечества, навсегда покончившим с голодом, а в некоторых странах он в прямом смысле стал объектом поклонения — ему строят святилища. Угроза голода в прошлом была вполне реальной для многих, возможно, в том числе и из-за изменения климата. В романе неоднократно упоминаются новые береговые линии и описываются затопленные части приморских городов — уровень моря по сравнению с современным поднялся на десятки метров. Но «новых волос» хватает только для каждодневных нужд, и их одних совершенно недостаточно для общего процветания. Реальность оказалась сложнее.
В этом новом мире без голода существует очень резкое деление на классы. «Длинноволосые», бедные, составляют подавляющую часть населения Земли и почти никогда не едят твердую пищу. Сельское хозяйство практически исчезло, важнейшие продукты питания, такие как хлеб, более не производятся, потому что не приносят прибыли. Почти вся оставшаяся еда — изощренные деликатесы, мода на которые сменяется каждый месяц и которые, разумеется, доступны только богатым «коротковолосым», которые не имеют гена, ответственного за рост новых волос, а иногда даже бреют головы, следуя моде.
В основе сюжета — похищение дочери американских богачей из Нью-Йорка, приехавших на горнолыжный курорт на горе Арарат. Эта семья, как и другие туристы в отеле на горе, достаточно богаты, чтобы никогда не работать, жить почти в полной изоляции от мира «длинноволосых» и перемещаться исключительно по воздуху (позже, когда в поисках дочери отец семейства, Джордж, должен попасть в одну из деревень, он едет туда на бронированной машине размером с дом).
Презрение к носящим «новые волосы» видно с первых страниц — официанты и слуги должны не выставлять их напоказ. И разговор между тремя богачами о причинах похищения тоже говорит об их отношении:
— Это должны быть деньги, у этих людей всегда все сводится к деньгам, — сказал Эргаст.
— Я не расист, правда. Под этими людьми я не имел в виду расу, вы же понимаете.
— Разумеется, нет, — неопределенно промолвил Джордж.
— Ф-ф! — фыркнул Питер, полностью соглашаясь или, может быть, подчеркнуто не соглашаясь.
— Я свободен от расовой ненависти, я чист как снег, — настаивал Эргаст.
— Разумеется, я в вас верю, — сказал Джордж, не будучи уверенным, во что он ввязывается.
— Под этими людьми я не имею в виду иранцев, или турок, или армян, или курдов, или арабов, или парсов, или чертовых русских, или лунатиков, или, — он медленно поднял шарообразный бокал с коньяком перед собой, словно разыгрывая дурацкое шоу запуска на орбиту, — или любую другую расу. Я имею в виду бедных. Я имею в виду бедных.
— Бедные, — неуверенно повторил Джордж, словно это понятие появилось в его сознании впервые в жизни.
— Это бедные, — сказал Эргаст, со стуком ставя бокал обратно на стол между ними, — мы — остров Довольства в океане Бедности. Я имею в виду — здесь, на этой горе, на Арарате. Но, вы же знаете, я имею в виду — вообще в жизни. И бедные, помяните мое слово, юный Джордж, бедные всегда хотят только одного: денег, — коньяк сделал его необычно разговорчивым.*
Поначалу Джордж действительно не осознает, что такое бедность, и лишь после того, как он нанимает для поисков дочери частного агента, женщину по имени Дот, он начинает кое-что понимать.
Дот, кажется, наблюдала за его лицом, не моргая. В ее пристальном взгляде было что-то, причинявшее неудобство. Джордж попытался встретиться с ней взглядом, но в конце концов отвел глаза. Он знал, что означает этот пристальный взгляд. Он значил: для вас ничего не изменилось. Он значил: это и есть определение богатых. Богатство — это самый старый из доступных человечеству демпферов, защищающих от перемен. Он значил: вы понятия не имеете.
— Но это неправда! — так он подумал про себя. — У меня есть мысль. У меня есть несколько мыслей. Просто они — не мои мысли. Я получил их от других, как и все свое имущество.
С появлением «новых волос» бедность не исчезла — во многих районах земного шара она стала абсолютной.
Дороги, крыши, открытые пространства были заполнены телами людей. Многие из них лежали горизонтально или сидели, откинувшись назад. Вероятно, они следили за Джорджем и Дот в пролетающем, словно муха, флаттере, но скорее отрешенно. Некоторые двигались, выглядящие в перспективе как одни головы, из-под которых высовывались и исчезали похожие на спаржу ноги.
— Люди, — сказал он.
— Абсолютно бедные, — сказала она, — люди без денег.
— Деньги, — сказал он.
— Я не имею в виду людей, ограниченных в средствах. Я не имею в виду людей, у которых слишком мало денег. Я имею в виду людей, у которых буквально нет ни цента денег. Я имею в виду людей, у которых никогда не было и не будет ни одного медного гроша.
Зачем же люди в этом мире вообще работают? Это касается случая, когда волос недостаточно, и внимательный читатель догадается о нем с первых страниц романа. Энергии сахаров, получаемых в результате фотосинтеза, достаточно для поддержания работоспособности одного человека, но их не хватает для продолжения жизни. Женщина, которая хочет родить ребенка и вырастить его до возраста, когда волосы позволят ему питаться самостоятельно, должна получать настоящую пищу — даже если это сухое молоко или белковый порошок. Но чтобы купить еду, нужны деньги. В окрестностях горы Арарат большинство людей живет в деревнях, которыми правят местные вожди, «боссы», обладающие почти абсолютной властью.
— Боссы превращают желание их женщин иметь детей в многолетнюю тяжелую работу; женщины делают ее, чтобы скопить достаточно белкового порошка для того, чтобы его хватило на время беременности и кормления грудью. А когда ребенок отрастит волосы и сможет лениво сидеть на солнышке, как отцы и дядьки, она возвращается к работе, чтобы скопить порошковое молоко или молотое зерно для следующего. Так вращается колесо.
— Колесо?
— Колесо работы. В деревнях боссы платят ровно столько, сколько нужно, чтобы это происходило. Это называется капитализмом. Раньше боссы платили крестьянам ровно столько, чтобы они не голодали; теперь они платят намного меньше — ровно столько, чтобы одна часть семьи имела порошковое молоко в течение года или двух. Так боссы делают больше денег и оставляют себе больше денег. Что означает, что люди вроде вас или меня, наверху пирамиды, получают соответственно больше.
Создание «новых волос» ничего не изменило. Как и прежде, всё по Марксу: работницам выплачивается эквивалент стоимости воспроизводства рабочей силы, ни больше ни меньше.
Богатым жителям Нью-Йорка, конечно, нет до этого дела. Джордж даже не знал, что одних волос недостаточно для рождения ребенка, пока ему об этом не рассказали. Просмотр новостей считается проявлением эксцентричности, неприличным занятием, и лишь немногие (включая Джорджа) проявляют к этому интерес — и даже он часто смотрит новости без звука. Но после событий с его дочерью Джордж начинает больше интересоваться миром за пределами его дома в Нью-Йорке и даже посещать лекции по истории.
— В человеческой истории есть основная тема, — говорил Рафаэль, — бедность. Это то состояние, в котором жило большинство людей все время, пока люди существуют на этой планете. При объективном рассмотрении бедность — это главенствующий, определяющий аспект человеческой жизни. Богатство — это недавнее, нечастое и, в общем случае, исчезающе редкое отклонение от исходного уровня. Совпадение ли то, что почти все историки изучали богатство, но почти никто из историков не изучал бедность? Они говорят: нет, неправда, что она не являлась особенностью человеческой истории, просто это не важная особенность. И на вас обрушится град ссылок на примеры из тех двухсот лет, на которых было сосредоточено внимание историков. Говорят, что богатый король — более важная тема для историков, чем десять тысяч голодающих крепостных. Правда? Он действительно так считал! Но это не так — король не строит пирамид своими руками, не участвует в войне лично, не выходит и не собирает пшеницу, золото и драгоценные камни.
И Джордж представил себе кучу желтых колосьев пшеницы, еще более желтые дублоны и ярко-красные рубины.
Историки до настоящего времени исходили из предположения, что бедность не так важна, как богатство. Они имеют в виду то, что бедность не дает таких занимательных историй. Они имеют в виду то, что люди скорее будут смотреть фильм с привлекательной актрисой в роли Анны Болейн в великолепном платье, чем читать книгу о плохо одетых крестьянах, копающихся в грязи. Они имеют в виду, что бедность мрачна. Да, она такова! Они имеют в виду, что бедность скучна. Да, она такова! Поймите это: историки обращаются к истории за развлечением, не за правдой. Они хотят развлечься и приятно возбудиться, а не видеть вещи такими, какие они есть. История, — говорил он, вертя в руках свой Fwn, — похожа ни исследование могучего елового леса, которое рассказывает лишь о примулах, растущих на самой опушке. История, которая говорит о богатых, — это ложь. В целом человечество никогда не было богато.
Главным было то, что Джордж чувствовал, что люди смотрят на него так, словно он один из всех здесь сидящих, он один знал, настоящий смысл таинственной «бедности». Но время, проведенное его дочерью в деревне, теперь ощущалась как часть далекого прошлого. Разумеется, оно было настоящим. Но оно не ощущалось настоящим. Рафаэль говорил и говорил о бедности как об истине, лежащей в основе человеческого положения. Обычная история была подобна врачебному исследованию человеческого тела, интересовавшемуся только сережками с драгоценностями и генно-модифицированным волосами, которые носил человек. Она была подобна изучению великих океанов Земли, повествующему лишь о жемчужницах и, более того, утверждавшему, что жемчужницы были единственным, о чем стоило говорить. Будто все средоточие океана и вся его сила и глубина, его способность вздыматься и поглощать целые цивилизации, его все еще не нанесенные на карту абиссальные равнины, вся его разнообразная жизнь, от криля до касаток — все это должно пониматься лишь как фон для нескольких жемчужин. Абсурд!
— Что же нам нужно вместо этого? Нам нужна история, очищенная от королей и принцев, — это раз. Нам нужна история, которая охватывает все и понимает, что бытие-в-мире у людей всегда было в подавляющем большинстве своем небогатым, — Рафаэль предложил ссылку на бытие-в-мире, но Джордж не пошел по ней. Он знал, что такое бытие и что такое «мир». Зачем идти по ссылке, которая объясняет эти две вещи?
— Давайте начнем прямо здесь и сейчас, — сказал Рафаэль, и музыка поменялась вслед за его голосом. Это на самом деле было захватывающим. Джордж никогда раньше не интересовался историей, но все же думал, что его принадлежность к избранной группе людей, заново изобретающих историю здесь, на Манхэттене, — это волнующе.
— Первое, что нужно сделать, — советовал Рафаэль, — это научиться различать различные степени бедности. Меня не интересуют верхние слои в этом явлении, люди с небольшим количеством денег, тяжелое положение которых создается обществом или обстоятельствами — например, войной. Не сейчас. Мы оставим эту историю на другой день. Меня интересует старый нижний ярус. Чего не понимают богатые люди — это того, что большую часть человеческой истории бедность была чем-то, что всегда могло стать еще хуже. Казалось, что люди находятся на самом дне, но они всегда могли погрузиться еще глубже. Так было, потому что большую часть человеческой истории бедность была вопросом наличия средств к существованию. Бедный означало имеющий необходимый минимум. То есть это означало наличие чего-то. А что-то всегда можно урезать. Не сейчас! Теперь в мир пришло новое проявление бедности — самое важное событие в истории человечества после изобретения фермерства. Теперь мы имеем абсолютную бедность. И, — снова регулируя Fwn так, что музыка подходила для записи очередного слогана, — абсолютная бедность — это абсолютная свобода! Ее нельзя уменьшить, ей нельзя угрожать, ее нельзя завоевать.
Джордж не был в этом уверен, но, знаете ли... Ладно.
Следующая неделя была посвящена революции — чему-то, о чем остальной состав слушателей загодя возбужденно болтал по Fwn. Втайне Джордж думал, что это не соответствует сути, потому что он принял близко к сердцу мнение Рафаэля (или то, что он считал мнением Рафаэля), что история слишком часто приносилась в жертву сенсационному и занятному вместо поисков Истины. И, конечно, нельзя сомневаться в том, что революции позволяют создавать более увлекательные книги. Он посмотрел те, что рекомендовалось посмотреть: две об Американской революции (была Американская революция! Кто бы мог подумать?), одну о Французской, в которой было много изобретательных обезглавливаний, и три о русской, которая, похоже, представляла собой исключительно скопления толп. Рассказу о последней было особенно тяжело следовать — полный корабль революционеров пристал к берегу и весь экипаж ринулся по улицам города, вверх и вниз по каким-то лестницам и … что дальше? Что-то неопределенное, но очень глубоко прочувствованное. Что-то интеллектуально запутанное, но эмоционально очень сильное.
— Есть еще одна вещь, которую пропустили обычные историки, — говорил Рафаэль, — они знают, что революции происходят время от времени… то есть долгие промежутки человеческие общества существуют без них, а потом они внезапно происходят. Но никто на деле не выяснил логику, лежащую в их основе. Неизбежная ли это часть исторического процесса? Совпадают ли они с голодом или войнами? Могут ли они распространяться от страны к стране, как болезнь? Приходят ли они тогда, когда общества под властью тирании начинают реформироваться? — да, да, не тяни, — я скажу вам правду, которую упустили другие историки. Что нужно для перманентной революции? Не промышленный пролетариат и даже не массы крестьянства. Нужен достаточно большой люмпен-пролетариат, — Джордж собрался посмотреть ссылки на эти неудобоваримые слова, но увидел, что Рафаэль меняет музыкальное сопровождение — скорее всего это означало, что он собирается произнести лозунг, к которому все и сведется. Поэтому он подождал. — И, разумеется, — большое количество незанятого населения — отличное топливо для перманентной революции, — сказал он, — Власть продолжает подстраиваться, если Народ пытается восстать против нее, и Власть научилась нескольким уловкам для сдерживания революции — стратегические уступки, боле эффективные технологии для полиции и армии, идеологическая пропаганда. Но самый лучший трюк Власти — держать людей слишком занятыми, чтобы они могли восстать. Держать их уставшими и отвлекать их. Так без восстаний прошло полторы сотни лет. Но новые волосы изменили правила игры. Новые волосы означают, что есть миллионы людей, которым совершенно нечего делать со своим временем. Миллионы праздных бедняков, находящихся в слишком хороших условиях, чтобы умирать, но не занятных никаким делом, нужным для того, чтобы оставаться в живых. Идеальный революционный класс!
*
Здесь и далее перевод А. Рубера.