Страница 8 из 71
Анна старалась идти, выпрямив спину и никому не показывая, какой болью ей отдаётся каждый сделанный шаг. Те, кто попадался ей навстречу в коридорах Гринвичского дворца, вежливо кланялись. Но королева во всех взглядах читала скрытую угрозу, враждебность и ненависть. «Неужели Генрих что-то задумал?» — мыслишка не покидала голову, устраиваясь в ней поудобнее, скручиваясь клубком, мешая думать и планировать свои действия.
Возле комнаты Генриха Анна остановилась перевести дух. Она прислонилась к стене, чувствуя, как подгибаются колени и как громко стучащее сердце норовит выскочить из груди. Анна толкнула тяжёлую дверь. Король сидел в своём любимом кресле, а на коленях у него красовалась одна из фрейлин Анны. У королевы потемнело в глазах — она даже не помнила имени этой маленькой некрасивой мерзавки, посмевшей заигрывать с королём.
Фрейлина заметила королеву и испуганно соскочила на пол. Анна подошла к девушке и схватила её за шею.
— Чтобы больше я тебя рядом со спальней короля не видела! — прохрипела она. Фрейлина дёрнулась, и у Анны в руке осталось порвавшееся ожерелье.
Генрих расхохотался.
— Выйдите обе. Меня ждут государственные дела, — объявил он дамам со смехом.
Униженная, Анна вернулась к себе. В комнате с подолом собственного платья на ковре играла Бэт. Её рыжие кудряшки выбивались из-под бархатного чепчика, придавая лицу задорное выражение.
— Мам, — улыбнулась девочка, увидев Анну.
«Похожа на отца», — подумала королева, молча проходя к постели.
Няня взяла Елизавету за руку и вывела из комнаты.
Оставшееся до турнира время Анна старалась вернуть себе хорошее расположение духа. Она собиралась действовать так же, как действовала раньше: вновь очаровать мужа, улыбаясь и непринуждённо беседуя с ним обо всём и ни о чём. Мужчины, которые и в самом деле в большом количестве окружали королеву, расточали комплименты, помогая возвращать хорошее настроение.
Среди друзей Анны числился её родной брат, друг Генриха, а также несколько придворных поэтов и музыкантов. Все они постоянно крутились в спальне королевы, отвоёвывая её расположение друг у друга. Иногда Анна, конечно, позволяла нм некоторые вольности. В последний год, когда Генрих стал от неё отдаляться всё больше и всё реже стал появляться в её спальне, ей оставалось довольствоваться вниманием других мужчин. Они, не обращая внимания на то, беременна она или нет, уверяли Анну в том, что она красивее всех на свете...
— Генрих, — Анна протянула руку для поцелуя одному из ближайших друзей мужа Генри Норрису, — ты всё же решил навестить меня. Я рада твоему приходу, — она благосклонно кивнула, указывая посетителю на низкую скамейку, стоявшую в её ногах.
— Что твой муж? По-прежнему позволяешь ему унижать тебя? — спросил поклонник, глядя на Анну снизу вверх.
— А ты по-прежнему позволяешь себе вольности, — Анна улыбнулась, — не стоит заходить слишком далеко. Король ревнует.
— Представь, что его нет. Перестань себе постоянно о нём напоминать. Генрих унижает тебя, не ценит. Всё, что он хочет, — это сына. А мне нужна только ты, и никто другой. — Норрис провёл рукой по юбке королевы, пытаясь под шёлком угадать положение её ноги.
— Не говори мне об этом! — Анна убрала его руку с платья. — Даже если Генрих умрёт, тебе не занять его места. — Она рассердилась, сама не зная на что. — Уходи. Сейчас придёт новый музыкант. Мне его очень хвалили. Я хочу послушать музыку одна...
Музыканту не повезло. Едва он покинул спальню королевы, как его схватили и препроводили в Тауэр. Целые сутки молодого человека пытали, выбивая признание, и в итоге он согласился со всеми обвинениями: «Да, королева изменяла со мной своему мужу, королю Генриху Восьмому», «Да, она говорила мне, что отравила Екатерину», «Да, она планировала отравить и самого короля».
Анна об этих признаниях ничего не знала и в приподнятом настроении отправилась на турнир. Разве она могла предположить, что прямо во время турнира Генрих обвинит её брата и своего ближайшего друга в измене и отправит их в Тауэр? В страшной башне и из них тоже выбьют признания, которые вовсе не облегчат им участь.
А второго мая на рассвете стражники вошли в спальню самой королевы.
— Ваше величество, пройдите с нами, — вежливо предложили Анне.
— Куда вы меня поведёте? — Она понимала, что происходит что-то ужасное, но ей не хотелось верить в худшее. — Вы меня проводите к королю? — Анна решила настаивать на своём до последнего. — Проводите меня к Генриху! — Не голос срывался, рыдания, подступавшие к горлу, не давали говорить спокойно.
— Да, конечно, — стражники получили приказ на словах соглашаться со всем, что потребует опальная королева. — Одевайтесь и идите с нами.
Её провели к лодке, пришвартованной у берега Темзы, и повезли в сторону Тауэра. Башня маячила вдали, не скрываясь и не таясь. Она словно приветствовала Анну: вот и ты здесь, и тебя не миновала сия участь, и тебе предстоит испытать на собственной шкуре все прелести пребывания в печально знаменитой темнице. Но Анна не хотела верить в то, что происходило с ней.
— К королю, везите меня к королю! — продолжала просить она замолчавших стражников. — Вы не смеете так поступать с королевой Англии! — кричала она, заливаясь слезами, забыв, как совсем недавно праздновала победу над униженной Екатериной.
Две недели в башне тянулись дольше, чем два года. В какой-то день к ней привели дочь, и на этом всякая связь с внешним миром прекратилась. Елизавета не понимала, что происходит, и лишь ближе прижималась к ожидавшей своей участи матери. Изредка их выпускали погулять во внутренний двор Тауэра, но никто с ними не заговаривал, старясь отводить в сторону взгляд, прекрасно осознавая, что судьба Анны Болейн предрешена.
И всё-таки суд состоялся. Пятнадцатого мая Анну провели в большой зал, где среди судей она с ужасом узнала собственного дядю, графа Норфолка, и бывшего жениха, графа Нортумберлендского. Естественно, Бэт на суд не взяли — она прогуливалась во дворе с няней. Но отчего-то она помнила и суд над матерью тоже.
— Признаете ли вы себя виновной в том, что изменяли своему мужу на протяжении последних трёх лет?
— Нет, я не виновна.
— Признаете ли вы себя виновной в том, что отравили бывшую королеву Англии Екатерину Арагонскую?
— Нет, я не виновна.
— Признаете ли вы себя виновной в попытке отравления принцессы Марии, дочери короля?
— Нет, я не виновна.
— Признаете ли вы себя виновной в попытке организовать отравление своего мужа, короля Англии Генриха Восьмого, чтобы после выйти замуж за Генри Норриса?
— Нет, я не виновна.
Приговор оглашал дядя Анны. Граф Норфолк сквозь слёзы несколько раз произнёс: «Виновна, виновна, виновна». Про себя он думал о том, как повезло, что ему самому отрубать голову не будут. Он выживет, и голова останется на плечах.
Приговор был зачитан. В зале поднялась суматоха — граф Нортумберлендский упал в обморок. Подписать приговор любимой когда-то им женщине оказалось непросто. Но Анне было уже всё равно. Она не видела ни слёз на лице дяди, ни лежавшего на полу бывшего жениха...
Эшафот был покрыт плотной чёрной материей. Специально выписанный из Франции палач, владеющий мечом, ожидал в стороне. Конечно, положено было королеву жечь на костре, но Генрих проявил невиданное милосердие и заменил костёр на отсечение головы: всё-таки впервые в истории страны казнили королеву. Игра стоила свеч. Или топора.
Про Бэт все забыли и думать. Она стояла в сторонке, никем не замечаемая, всеми позабытая. Ей было два года и восемь месяцев, и она во все глаза смотрела на разворачивающееся перед её глазами зрелище. Вот мама идёт в сером платье, отороченном мехом. Как всегда красивая, только отчего-то печально её лицо. Вот рядом стоит высокий мужчина в закрытом капюшоном лице. Тётя, мамина старшая сестра, забирает у мамы молитвенник. Мама громко говорит о своей любви к папе, королю Генриху, и почему-то просит Иисуса забрать к Себе её душу. Мужчина в капюшоне заносит над своей головой меч, а мамина голова падает на чёрную ткань. Её губы продолжают шевелиться в безмолвной молитве. К маме подходят какие-то дамы, накрывают её тело простыней и уносят прочь.